Трон Знания. Книга 1 - Такаббир Эль Кебади

оконные рамы взирают крестами на поросший бурьяном двор.

Хлыст забрался внутрь, заметался по земляному полу от окна к окну – может, Таша покажется или мальцы пробегут, дом-то его в двух шагах. Только ни хрена не видно; развалюха аккурат на краю пустыря стоит, а на нём лопухи разлапистые и мусора кучи. Не то что в сумерках, днём ни черта не разглядишь. Зато всё слышно. Летят над пустырём песни хмельных мужиков, ругань баб да смех ребятишек и в кресты на окнах бьются. И кушаньем пахнет. Настоящим кушаньем, а не жратвой. Жируют селяне…

Вдруг снаружи прошуршало. Хлыст вдавился в угол, стиснул рукоятку кнута. Точно! За дверью кто-то дышит – прерывисто, часто, – словно принюхивается. И тут как влетело в дом нечто чёрное и мохнатое и с радостным визгом прямо на Хлыста.

Он упал на колени, обнял псину. А она от счастья аж захлёбывается и шершавым языком в лицо метит.

«Узнал, Агат! Узнал, чертяка!» – прошептал Хлыст и засмеялся.

Пёс извернулся, мазнул горячим языком ему по губам. Так сладко на сердце сделалось, будто в детство окунулся. Потрепал Хлыст Агата за шкуру и к двери подтолкнул – беги, дружище, куда бежал. А псина не унимается. За рукав схватила, за собой тянет, мол, пошли, хозяин, домой. И всё верещит на своём, на собачьем.

Всполошился Хлыст. Притянул Агата, по холке поглаживает, успокаивает, а сам брови хмурит. Псина вырвалась из рук, наружу выскочила и залаяла громко, с подвыванием. Со всем селением радостью делится.

Стоит Хлыст на коленках ни жив ни мёртв. А мысли туда-сюда, туда-сюда. Похлопал в ладоши. Так меньший сынишка собаку звал, пока не умел разговаривать. Агат в мгновение ока на зов и прибежал.

Хлыст одной рукой обхватил его шею. Второй рукой морду сдавил: «Что ж ты, чертяка, творишь?» Ещё крепче клыкастые челюсти стиснул. А псина мотает хвостом и, поскуливая, в глаза смотрит. А по морде слёзы бегут.

Хлыст поцеловал Агата промеж ушей, прижался щекой к его широкому лбу и… Косточки – хрусть. Сердце – цок ледышкой о могильный камень души и замерло.

Глубокой ночью Хлыст выбрался из развалин. Перебежками от куста к кусту, от кучи к куче, пересёк пустырь и крадучись пошёл по улице, кляня луну и звёзды. Застывал, если где-то тявкала собака или орали коты в схватке за любезность кошки. Когда всё стихало, выдерживал минуту и топал дальше.

Долго сидел под частоколом на другой стороне проулка, глядя на тёмные окна родимого дома. Конечно, Таша его не ждала, но могла выйти на двор Агата позвать. Как-то с самого начала повелось, что пёс – любимец детишек – жил не в будке, а в прихожей.

Хлыст перебежал дорогу, покрутился возле дома: во дворе чисто, на верёвках пусто. Озираясь, нащупал в кармане платочек, а в нём камушки. Только теперь не нужен платок. Агата больше нет, и не надо голову ломать, куда прицепить тряпицу, чтобы Таша поутру заметила и догадалась. И так жалко стало сапоги, хоть вой. Пусть жмут, пусть по горам лазать неудобно, а как вытянешь ноги к костру, как посмотришь на отражение искр в носке, сразу человеком себя чувствуешь.

Хлыст потёрся плечом о двери, поцарапал ногтями по некрашеным доскам. Обождал чуток. Тихонько постучал. Не слышат…

Отломал веточку с куста, в щёлку между дверью и косяком просунул и поддел щеколду. А когда переступил порог, замер. В потёмках ничего не видно, а Хлысту свет не нужен.

Справа, под стеночкой, подстилка, на которой Агат спал. Два шага по прямой – порожек и низенький проём. Не раз он спьяну о верхний брус лбом бился. Налево кухня. Только нет там ничего, железную печку и полки для посуды ещё до суда конфисковали.

Напротив кухни спаленка, в углу тюфяк, на нём семейство ютится ночами. Вперёд – маленькая горница с двумя окошками, выходящими на сарай. Возле простенка приданое жены: настоящий стол и два добротных стула. Странно, как их не забрали? Таша говорила, что под столом сундук стоит. Сбоку от двери шкафчик с тряпьём. Это Анатан уже после суда приволок.

И вдруг по затылку хрясть…

Приподнял Хлыст тяжёлые веки. А он уже за столом сидит. В блюдце свечка огоньком трепещет и в глазах троится. Потряс головой, чтобы в мозгу прояснилось и в ушах перестало гудеть.

– В чём же пёс провинился? – прозвучал сзади голос, и мороз до костей пробрал.

Хлыст дёрнулся. Да только привязан он к добротному стулу верёвкой кнута. Примотан на совесть: ни выскользнуть, ни выскочить.

– Не рви жилы, Асон. Я тебя и так отпущу, – произнёс Крикс и появился из-за плеча. – Но сначала по душам потолкуем.

– Нет у меня… – прохрипел Хлыст и облизнул пересохшие губы.

– Чего у тебя нет?

– Души нет.

– Значит, просто так потолкуем.

– Не о чем мне с тобой толковать.

Крикс уселся напротив, сложил ручищи на стол:

– А ты хорошенько подумай.

Хлыст съёжился. Сидит перед ним тот самый командир стражей, что на горячем его застукал, в охранительный участок приволок, три дня в погребе без воды и еды продержал и всего лишь раз ударил. Зато как ударил! Приложил к груди толстенную книгу и заехал в неё кулаком. Потом ещё долго Хлыст даже чихнуть толком не мог – от боли стекленели глаза.

И вот сидит этот командир напротив, можно сказать, в лоб дышит, а что-то в нём не так: говорит тяжело, с расстановкой; в окошко глядит; пальцем по столешнице тарабанит. По всему видно – время тянет. Кого-то ждёт? Стража-калеку или подмогу из «Рискового»? Одно ясно – Крикс случайно в «Горном» оказался, а он, матёрый волк, как последний придурок, себя чем-то выдал.

Вновь бес попутал. Хлыст упёрся ботинками в спрятанный под столом сундук, толкнул его со всей дури к Криксу, чтобы того на пол свалить. Не рассчитал, что сундук тяжелее оказался, чем он сам с камушками в придачу, да навзничь со стулом так и упал. Зажмурился от боли в хребте, а когда расплющил веки, увидел под окошком две корзинки, накрытые тряпицами. И запах такой… хлебушком пахнет.

– Где Таша?

Крикс поднял Хлыста, придвинул к столу вместе со стулом и вновь сел напротив:

– Хорошая у тебя жена. Верная, заботливая. Еду купила, вещички собрала. Только жалко бабу – не того мужика для жизни выбрала.

– А ты на жалость не дави. Где она?

– Уже не важно.

Хлыст привстал, потянулся к командиру (и стул не помеха):

– Говори, где она, а я уж сам решу: важно