Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прочитав, Михаил засунул письмо за пазуху и, рыдая от радости и благодарности Богу, повалился на покрытую золотыми листьями землю:
— Боже мой! Боже мой! Вот что значит: теряя жизнь для себя — находить ее в других. О, как велико это счастье, счастье потерянной жизни для себя, когда видишь нарождающуюся новую жизнь в других.
Вспоминая детали своих встреч с "Бородой", ему осталась памятной его ненависть к администрации и теперь, когда он, еще в расцвете сил, умирал от чахотки, это особенно тронуло Михаила.
Прогуливаясь по зоне лагеря, или на работе он нередко встречался с администрацией. Первое время относился он к ней почтительно, беззлобно, но после умершего Анатолия, Миша заметил, что стал стараться обходить их. Особенно, какое-то холодное чувство у него появилось при виде заместителя начальника среднеазиатских лагерей НКВД. Чрезмерно строгий вид его и суровое обращение с лагерным персоналом, напоминало Михаилу о враждебном отношении к ним Анатолия. Это чувство у Михаила стало расти все более и более, что он в молитве вынужден был просить у Бога:
— Господи, укрепи меня и пошли мне любовь к врагам моим, так как я чувствую, что она у меня иссякает.
К удивлению Михаила, в это время он (по своей работе) стал непосредственно сталкиваться с тем грозным, большим начальником. Между прочим, при личном обращении, Михаилу он показался не таким уж грозным, а скорее конкретным и даже, в некотором роде, справедливым.
Однажды к Шпаку, в один из свободных вечеров с испуганным лицом забежал дневальный из штаба и сказал:
— Шпак, тебя зачем-то срочно вызывает зам. начальника САЗЛАГа — полковник в кабинет.
У Михаила роем пронеслись мысли в голове: "Не донесли ли ему о моих беседах с ребятами в зоне, а, может быть, еще хуже, уж не доказал ли кто о моих общениях с юными друзьями в городе?" С этими мыслями он, помолившись, вошел в кабинет.
— Шпак, возьми инструмент по точной механике, пойдешь со мною за зону, — взглянув на Михаила, приказал ему полковник.
— Гражданин начальник, мой ящик стоит на вахте, и я готов идти в любую минуту, — ответил ему несколько смущенный юноша.
Выйдя за вахту, они сели в автомашину и через несколько минут остановились в городе перед воротами.
В глубине двора стоял, красиво отделанный, особняк.
В прихожей их встретила дама (лет около сорока) и приветливо пригласила в комнату.
Михаил, при виде богатой обстановки, растерялся и, топчась на месте, не знал, как себя вести.
— Ты что топчешься на месте? Раздевайся, проходи в комнату! — скомандовал ему полковник.
— Гражданин начальник, да ведь… — начал было Миша, смотря на свою телогрейку, да на лагерные буцы.
— А ну-ка, раздевайся! И брось это… — потянув Михаила за пуговицу, принудил его хозяин.
Шпак разделся и, как-то украдкой, ища куда ступить, прошел в комнату в сопровождении дамы.
Полковник остановился посреди зала и, обращаясь к Михаилу, заявил:
— Прежде всего я тебе здесь не "гражданин начальник", а… (он назвал свое имя); и позволь мне, приказать тебе: чувствуй себя здесь как дома, совершенно свободно, познакомься с женой моей и садись.
Жена полковника просто, сердечно протянула руку юноше, назвала свое имя и тоже попросила не смущаться.
Юноша осторожно пожал ей руку и ответил:
— Спасибо, но вы меня извините, вы же знаете мое положение, зовут меня Михаил Шпак.
— Миша, — усаживаясь в кресло, обратился к нему полковник, я знаю всю твою подноготную, смерть матери и смерть отца, и твою жизнь. Ведь "дело" твое у нас, а в нем — и все подробности о тебе, да и лично, я знаю кое-чего. Здесь ты будь совершенно свободен, но знай, как себя вести за стенами моего дома! Понял? С этими словами начальник повернулся к столику и, сняв покрывало, завел патефон. По просторному залу разлилась чудесная мелодия:
Коль славен наш Господь в Сионе,
Не может изъяснить язык;
Велик Он в небесах на троне,
В былинках на земле велик…
Михаил недоумевающе глядел то на сосредоточенное лицо полковника, то на улыбающееся лицо хозяйки, которая с радостью ходила из кухни в зал, обставляя стол всякими яствами. Чудная мелодия гимна сменилась, не менее трогательным, пением:
Страшно бушует житейское море,
Сильные волны качают ладью…
После исполнения гимнов по залу, четко и громко, послышалась проповедь И.С. Проханова. По окончании проповеди полковник, видя, что на столе уже все расставлено, и жена сидела в ожидании команды, обратился к Михаилу:
— Молись и будем кушать!
Михаил в сердечной, горячей молитве благодарил Бога за это, совершенно неожиданное для него, чудо, за весь пройденный путь и, попросив благословения на пищу, закончил словом — Аминь.
— Аминь, — ответили ему муж и жена.
В разговоре Шпак не дерзнул просить — открыть ему тайну неожиданного поведения полковника с женою, а они, в свою очередь, умалчивали тоже. Но беседу Миши и его свидетельство о Господе они оба слушали очень внимательно. Уже к полночи, заканчивая, полковник спросил его об отношении к нему лагерной администрации. Михаил не жаловался ни на что. Единственное, о чем он упомянул, было то, что начальник лагеря беспричинно и вероломно отнял у него больше полгода зачетов.
— Хорошо, иди и не беспокойся, я все просмотрю и устрою, — ответил он Михаилу и, любезно попрощавшись, проводил его до ворот усадьбы.
При расставании полковник тихо сказал:
— Запрячьте вашу литературу.
Михаил немедленно поспешил передать всем своим друзьям, чтобы как можно тщательнее, припрятали христианскую литературу, так как ее было мало, и она была очень дорога. Предупреждение оказалось, действительно, своевременным, поскольку, вскоре после принятых мер, дома многих христиан были подвергнуты бесцеремонному и тщательному обыску. Те же, кто халатно отнесся к предупреждению, лишились Библий, "Гуслей", журналов "Баптист" и всего того, что напоминало о Боге. Страшным ураганом пронеслось это горе, но Бог оказал милость и утешал детей Своих в скорбях.
Одновременно с этим ухудшилось и положение Михаила в лагере. Вначале он заметил за собою усиленное наблюдение, а вскоре, к большой печали молодежи, его неожиданно, самым экстренным порядком, перевезли в другой город Узбекистана.
Разлука в первые дни скорбью раздирала души как самого Михаила так и его оставшихся друзей. Ташкент остался где-то далеко позади, до него надо было ехать больше двенадцати часов, и друзья, взаимно, решили молиться Богу, чтобы Он устроил жизнь Михаила на новом месте.
По прибытии на новое место, арестанты особенно расположились к нему, так как многие из них были раньше переброшены сюда, и привезли о Михаиле добрую славу; а после того, как он стал заниматься и работать среди них, они вообще полюбили его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Счастье потерянной жизни т. 2 - Николай Храпов - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Мой сын – серийный убийца. История отца Джеффри Дамера - Лайонел Дамер - Биографии и Мемуары / Детектив / Публицистика / Триллер
- Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала - Петр Румянцев-Задунайский - Биографии и Мемуары
- Петр Великий - Мэтью Андерсон - Биографии и Мемуары
- Как «Есть, молиться, любить» вдохновила женщин изменить свою жизнь. Реальные истории от читательниц книги Элизабет Гилберт - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары
- Отец и сын. Святые благоверные князья Александр Невский и Даниил Московский - Александр Ананичев - Биографии и Мемуары
- Эшелон - Иосиф Шкловский - Биографии и Мемуары
- Царь Соломон - Петр Люкимсон - Биографии и Мемуары
- Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель - Биографии и Мемуары