Приз - Полина Дашкова

— Приз носит перстень на мизинце, не знаете? — спросил Григорьев.

— Вам все не дает покоя история с призраком Отто Штрауса?

— Мне просто интересно, он в принципе носит какие-нибудь перстни или нет?

— Понятия не имею. Спросите у вашей дочери. — Кумарин откинулся на спинку сидения, закрыл глаза. — Между прочим, альбомы мог запросто стащить покойный Драконов. Он тоже был у Рейча в гостях, и тоже в октябре, чуть позже Приза. И вообще, отстаньте минут на десять. Я плохо переношу взлет и посадку.

Григорьев сам рад был помолчать. Мысли путались. Драконов — это совсем уж странный вариант. Он приехал продать права на книгу. Рейч ему был нужен как литературный агент. Но, с другой стороны, книги-то нет никакой. И не было. Допустим, мемуары оказались лишь предлогом, чтобы встретиться с Рейчем, проникнуть в его дом. Тогда Драконов должен был заранее знать о снимках. Спрашивается: откуда? Далее. Чтобы отправить конверты из разных городов Европы, ему надо было объездить эти города. Или ему заказали стащить альбомы, а отправлял конверты кто-то другой? Бред, ерунда. А Вова Приз? Фокус со снимками — слишком тонкая для него комбинация. Приз и Драконов — не те люди, которые могли бы узнать домашние адреса американских сенаторов и высших офицеров спецслужб.

«Машка, Машка, неужели ты меня все-таки заразила своей теорией нового русского фюрера? Или это сделал Рейч? Когда ты, доченька моя, умница, развивала свои теории, мучила меня этим несчастным Вовой Призом, я смеялся над тобой, как все твои коллеги. Я считал это глупостью. Когда Рейч попросил меня представить, как Магда Геббельс убивала своих детей, я замахал руками: зачем?! Я не хочу. Мне больше нравится думать, что все это далекое прошлое, а Вова Приз — фигляр, существо грубое, примитивное, и поэтому неопасное».

Он закрыл глаза и сам не заметил, как задремал под тихий рев двигателей. Ему приснилась Маша.

«Папа, в тебе говорит твой интеллигентский снобизм. Тебе кажется, если человек публично произносит глупости, т банальности, значит, он дурак. Между прочим, иногда надо очень много ума, чтобы выглядеть дураком».

* * *

Маша все не могла решить, стоит ли рассказывать врачу о разговоре, который она случайно подслушала в процедурной, о неизвестном мужчине, бродившем по коридору в халате, шапочке и маске. Он наверняка успел исчезнуть. Со стороны все это прозвучит довольно глупо. Маша сама ничего пока не поняла и объяснить доктору вряд ли сумеет.

Может, стоит сообщить в милицию, на всякий случай? Именно туда звонила сейчас доктор, диктовала фамилию, год рождения, домашний адрес Василисы. Ну не брать же у нее из рук трубку? «Знаете, тут какой-то тип бегал в халате, я случайно услышала через дверь, как он говорил с кем-то по телефону о чем-то, что могло бы, возможно, вас заинтересовать… Бред!»

— Значит, Грачева Василиса Игоревна? — врач положила трубку, опустила марлевую маску и улыбнулась. — Ну, будем знакомы. Это твой дедушка?

— Да, да, Дмитриев Сергей Павлович. А вы Вера Ивановна. Очень приятно. Вот, пожалуйста, мой паспорт!

Врач взяла паспорт из дрожащей руки Дмитриева, долго разглядывала фотографию, потом оригинал, потом опять фотографию.

— Погодите, а вы не кинорежиссер?

— Режиссер, — старик распрямил спину, сверкнул глазами, — лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств России.

— Очень хорошие фильмы снимали раньше, — холодно кивнула врач, — значит, родители девочки за границей? Как же так можно, не понимаю. Уехали, оставили ребенка одного. Это только кажется, что в семнадцать лет они взрослые, на самом деле — хуже младенцев.

— Доктор, что с ней?

— У нее ожоги второй степени. Афония. Голос пропал, вероятно, из-за ларингита, плюс нервное и физическое истощение. Сильнейший стресс. Тут все вместе. Девочка попала в зону лесного пожара, этим все сказано. Спасибо, что жива осталась. Состояние стабильное, слава Богу, сепсиса нет. Нужно обследовать ее более тщательно. Пока мы взяли анализы, невропатолог ее посмотрел. Лор у нас будет только завтра.

— Я могу забрать ее домой? — робко спросил Дмитриев.

— Нет.

— То есть как это — нет? Почему? Вася, ты хочешь поехать ко мне?

Василиса кивнула.

— Об этом не может быть речи, — жестко сказала врач, — я отдам девочку под расписку только матери или отцу.

— Но я же сказал, они за границей!

— Вот пусть прилетают и забирают. К тому же вы, как я успела заметить, не совсем трезвы. Извините.

Дмитриев густо покраснел, открыл рот, пробежал по маленькой палате, из угла в угол, схватил за руку Машу и закричал. Голос его дребезжал и срывался.

— Да как она смеет! Кто она такая? Скажите ей, что я не алкоголик, я могу обеспечить нормальный уход своей внучке в домашних условиях. У меня для этого есть средства. Три раза в неделю ко мне приходит помощница по хозяйству, очень толковая женщина, кстати, по образованию фельдшер. Сейчас можно вызвать за деньги любого специалиста на дом.

— Я повторяю, появится мать — ей я девочку отдам. Вам — нет, — спокойно, монотонно произнесла врач и посмотрела на часы.

— Вы не имеете права! Это не ваш ребенок! — кричал Дмитриев. — Я буду жаловаться! Я известный режиссер, уважаемый человек, я лауреат, я с министром вашим знаком!

— Сергей Павлович, не надо кричать, Василисе от этого может стать хуже, — тихо, на ухо старику, сказала Маша и обратилась к доктору: — Вера Ивановна, простите, что я вмешиваюсь, я, в общем, человек посторонний…

— Посторонний, но хотя бы трезвый, — Агапова резко развернулась, — послушайте, я все понимаю. Он сильно перенервничал, но зачем сразу орать, хамить? Перегаром от него пахнет, вы что, не чувствуете? Как я могу, на ночь глядя, отпустить с ним больного ребенка? Девочка даже ходить самостоятельно не может, посмотрите на нее. Как я ему ее отдам? Я отвечаю за нее, а ему самому нянька нужна.

— Мы на машине! — крикнул Дмитриев. — Это вообще наши проблемы, а не ваши!

— Сергей Павлович, пожалуйста, успокойтесь! — Маша притронулась к его руке и покачала головой. — Вера Ивановна, вы совершенно правы, Василису лучше на эту ночь оставить в больнице, довести обследование до конца. Я бы на вашем месте поступила именно так.

— На моем месте? Вы врач? — Агапова сверкнула глазами.

— Я по образованию психолог. Но это не важно.

— О, Боже! Вот только психолога мне тут не хватало!

Маша уже не впервые сталкивалась с тем, что слово «психолог» вызывает здесь, в России, странную реакцию.

Слишком много шарлатанов, которые так себя называют. Куда ни плюнь, обязательно попадешь на психолога или экстрасенса. Надо сказать спасибо бесчисленным ток-шоу, рекламным роликам и желтой прессе. Вся эта пакость, конечно, не зомбирует, но расшатывает нервную систему, делает людей тупыми, слабыми и агрессивными.

Два пожилых и, в общем, нормальных человека набросились друг на друга, как голодные звери, рядом с койкой больной девочки. И оба, между прочим, хотят ей добра. Маша не знала, как быть. Она чувствовала, что разговаривать дальше бесполезно. Доктор Агапова взвинчена после долгого, тяжелого рабочего дня. И если в начале была надежда забрать Василису, то теперь никакой надежды нет. Но оставлять ее здесь нельзя. Почему, Маша пока толком не понимала. У нее в ушах все еще звучал случайно подслушанный телефонный разговор, а перед глазами стояло окаменевшее лицо Вовы Приза.

«Ну какая тут может быть связь? Вообще, куда я лезу? Хочет Дмитриев забрать свою внучку? Имеет полное право. Хочет девочка к деду — ради Бога! В любом случае дома лучше, чем в больнице. Охрана здесь никакая. Пройти может кто угодно. Единственное, что мне остается сделать, — отвезти их на своей машине».

— Все, мне надо идти. Я отдежурила сутки. Прошу вас освободить помещение, — жестко заявила Агапова.

— Никуда я отсюда не уйду! — заявил Дмитриев и не придумал ничего лучшего, как усесться на койку, рядом с Василисой.

— В таком случае мне придется вызвать охрану.

Василиса между тем обняла деда забинтованными руками, всем своим видом показывая, как ей не хочется, чтобы он уходил. Агапову это явно смутило. Она старалась не смотреть в их сторону. Ей, конечно, было неловко, но остановиться, уступить или хотя бы смягчить тон она уже не могла.

— Вера Ивановна, можно вас на минуту? — сказала Маша.

Они вышли в коридор. Маша прикрыла дверь палаты.

— Спасибо вам огромное, вы так помогли Василисе, мы вам очень, очень благодарны.

Маша открыла сумочку, достала купюру в пятьдесят долларов, протянула врачу, успев подумать: «Елки-палки, да что же я делаю? Такая строгая, серьезная дама, заведующая отделением, опытный врач, сейчас возмутится, пошлет меня ко всем чертям, и будет права».

Агапова молча взяла у нее деньги, спрятала в карман халата и, не глядя на Машу, сказала: