Исповедь любовницы Сталина - Леонард Гендлин

— А. Н., в чем их обвиняют?

— На их совести убийство Кирова, отправление Куйбышева, ликвидация Менжинского, М. Горького и его сына Пешкова. Они готовили покушение на жизнь товарища Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Ежова. Они замышляли убить Маленкова и меня. Хотели совершить в стране переворот и возродить капитализм. Главный зачинщик Бухарин.

— Я слышала, что Николай Иванович — самый верный сподвижник и последователь Маркса и Ленина, что он и Карл Радек — авторы конституции.

— На словах.

Незаметно подошло время обеда.

— А. Н., я помогу накрыть на стол!

— Разве можно эксплуатировать гостей?

— Друзьям разрешается.

Я надела передник, и мы вдвоем, как нежно любящая пара, неспеша прели. Днем гуляли по зимнему саду. Повалил мокрый снег. Свежий подмосковный воздух вернул силы.

Ночью взяла с полки томик сказок Андерсона, они успокоили мою израненную душу. Заснув, потеряла над собой контроль. Вдруг почувствовала, что кто-то пытается снять с меня ночную рубашку, ласкает грудь. Вначале подумала, что это сон. Открыв глаза, увидела рядом лежащего Поскребышева. Он залепетал скороговоркой:

— Верочка, родная, больше не могу ждать, весь иссох! Я люблю вас одну-единственную на всем белом свете. Мне никто не нужен, только вы!

— Как вам не стыдно? Мне казалось, что вы совсем другой.

Поскребышев сердито засопел, глаза его сузились, он злобно прохрипел:

— Неужели я не заслужил такой милости? — Не дав опомниться, он силой притянул меня к себе…

От обиды я заплакала.

— Вы такой же негодяй, как ваши сподвижники!

— Верочка, простите за все! Я люблю вас! Когда вы идете к товарищу Сталину в постель, душа моя истекает кровью. Знаю, что вы им всем нравитесь: и Ежову, и Маленкову, и Буденному, и Ворошилову, и Вышинскому, и даже сухарю Молотову. Пока лщв И. В., вы не избавитесь от него, он к вам сильно привязался и пока еще, слава Богу, доверяет. Но если узнает, что вы ему изменили, вас тут же забудет, он умеет жестоко карать. Многие., допросы товарищ Сталин ведет сам, в этих делах он мастер, художник.

— Я поражена! А. Н., неужели у вас нет знакомых молодых женщин?

— Сколько угодно, только свистни, но они меня не интересуют. Я давно никого не имел. До сих пор не верится, что мы были сегодня вместе, для меня это — счастливая ночь. Между нами говоря, у Маленкова свирепая жена. Голубцова — настоящий волкодав, ничего не стоит ее настрополить против вас.

— Вы знаете, Г. М. просил меня стать его женой, он сказал, как только я дам согласие, он с ней разойдется.

— В таких делах И. В. крут. Он не разрешит ему развестись.

— Хорошо, что вы мне об этом сказали. Где надо будет, самую малость поднажмем. Я не все вам сказала: в родственники набивается маршал С. Буденный.

— На усача напустим Ежова и Олега Густова, вся спесь с него сойдет. Они подкинут ему какую-нибудь здоровенную телку, у которой сиськи, как ведра на коромысле, висят.

— А как обуздать Ежова?

— Поклянитесь, что никому ни слова!

— Даю вам честное слово, что не проболтаюсь.

— Судьба этого карлика-выродка предрешена. Он царствует последний год. И. В. иногда со мной делится и даже советуется.

— А. Н., а вы не боитесь, что когда-нибудь И. В. вас покарает за чрезмерную осведомленность?

Поскребышев задумался.

— Я незаменим для Сталина. Он знает, что у него никогда не будет более преданного и исполнительного работника, который про всех знает абсолютно все.

— Я слышала, что И. В. собирается жениться?

— Сообщение ложное, насколько мне известно, вы его устраиваете по всем статьям.

— Почему он против моего развода с Мчедлидзе-Южным?

— Ваш номинальный супруг ежемесячно получает из Кремля пакет. И. В. установил ему приличное жалованье. Дмитрий Сергеевич, конечно, не задумывается, откуда я за что ему «капает» столь высокое вознаграждение.

— Что будет делать Ежов, если его снимут?

— Временно дадут «спокойный» наркомат, потом уберут. Самый сложный орешек — Маленков. Вот с ним, Верочка, нельзя портить отношения. По его представлению Хрущева назначили первым секретарем ЦК партии Украины. Вот кто властолюбец, бабник, выпивоха. Он тоже ждет своей очереди.

— А. Н., товарищ Сталин живет с балериной Ольгой Лепешинской?

— Ольга Васильевна получила отставку, ей покровительствует маршал Ворошилов.

— А что с Барсовой?

— И. В. разрешил Валерии Владимировне построить дачу в Сочи. За ней ударяет Каганович, и возле нее стал крутиться пучеглазый Мехлис.

— Вы не обижаетесь, что я учиняю вам целый допрос?

— Наоборот, я счастлив услужить вам, Верочка.

— Вы слышали про поэта Осипа Мандельштама?

Поскребышев насторожился:

— Где вы о нем слышали? Что вы о нем знаете?

— У меня есть его старая книжка стихов «Камень», первое издание.

— Мандельштам — государственный преступник. Он написал гнусное стихотворение про товарища Сталина. За него вступились Бухарин, Енукидзе, ваш друг поэт Б. Пастернак. Не стоит о нем говорить, есть дела поважнее. Верочка, намечается командировка в Псков, хотите поехать?

— С удовольствием, но боюсь, что театр не отпустит.

— Эту беду я беру на себя. Мы вас оформим председателем комиссии по проверке областной худ. самодеятельности.

— За все, А. Н., огромное спасибо! Мне надо собираться.

— Я с радостью отвезу вас домой.

О том, что я была у Поскребышева, никто не узнал. Мне вручили мандат депутата Московского Совета. Сразу же переменилось отношение дирекции театра. Комитет искусств стал прислушиваться к моему голосу. По-прежнему злейшим врагом была Валерия Барсова. Что может быть страшней отставной любовницы всесильного вождя?

Ночью позвонил Сталин:

— Нам сказали, что вы на днях едете в командиро-вочку?

— Я как раз собиралась с вами посоветоваться!

— Хорошее дело задумали, товарищ Давыдова! Нам по душе ваша тяга к общественной работе. Мы это ценим и при случае отметим. Правительственную комиссию возглавит товарищ Маленков.

— Я рада. Мне кажется, что он прекрасный человек. — Сталин промолчал. — И. В., как бы мне хотелось, чтобы вы с нами тоже поехали!

— Рулевой не имеет права отходить от штурвала, иначе корабль может пойти ко дну!

Маленков взял меня с собой в Печорский монастырь. Свита колоссальная.

Монастырь возведен на горе и в то же время укрыт в глубоком овраге, что необычно и таинственно. Между ними дорожки, одинокие, редкие монахи, деревья, галки, вороны и хмурое небо. Имени настоятеля не запомнила. Высокий, плечистый, косая сажень в плечах, глаза черные, глубоко посаженные, борода черная, чуть с проседью. Говорит густым басом. Монахи его боятся. Приказания дает один раз. В трапезной монахи со служками накрыли стол. Пища обыкновенная, здоровая, простая, никаких деликатесов. Кто-то из свиты Маленкова принес водку и коньяк, настоятель не разрешил пить в трапезной.

Оказалось, что в одной и часовен, в большой закрытой яме, еде некогда был подземный ход, содержатся особые политические преступники числом более трехсот человек. Маленков поинтересовался, можно ли прислать пополнение. Настоятель смиренно ответил:

— На все Божья воля. Православная Церковь всегда готова выполнить распоряжение советских властей.

Настоятель Печорского монастыря был замечательным человеком. Он спас от голодной смерти сотни людей. По его приказу яму утеплили, там сделали деревянный настил, стены покрыли досками из нескольких слоев, туда провели электричество и радио. Ему удалось некоторых заключенных фиктивно похоронить, на самом деле он перевел их в монахи. Настоятель рисковал не только саном и репутацией, но и жизнью. Умер этот человек в глубокой старости и в большом почете.

В Михайловском у Пушкина все прекрасно: и первозданные деревья, и травы, и кусты, и поля, и звери, и птицы… Поэт любил эту русскую землю.

С Маленковым присели отдохнуть. Кругом расселись охранники, хотя в парке никого не было. Ходить он не любил, из-за тучности быстро уставал. Я показала скамейку, на которой Пушкин впервые объяснился Анне Керн в любви. Маленков промолчал, ему было скучно. Он не знал, кто такая Керн. В Михайловское к Пушкину поехал ради приличия.

Стемнело, когда на машинах подъехали к Святогорскому монастырю. У восточной алтарной стены древнего Собора Святогорского монастыря, почти у самого края холма, — могила Пушкина. По склону холма растут могучие старые липы, осеняя могилу поэта. На много километров раскинулись поля, холма, леса — тот простой и прекрасный русский пейзаж, который так любил и так вдохновенно воспел Пушкин.

Маленков недовольно проговорил:

— Для человеческого мировоззрения могилы и памятники ничего не дают.

Я возразила, уговорила его зайти в келью, которая мастерски описана Пушкиным в драме «Борис Годунов».