Обряд Ворлока - Владислав Русанов

Наблюдая за ними, Вратко прозевал миг, когда герцог отдал приказ рыцарям.

Три потока всадников устремились на холм Сенлак.

Рядом с одетыми в кольчугу благородными воинами скакали сержанты,[132] оруженосцы в кожаных жаках и гамбезонах.[133] Трепетали флажки, развевались яркие плащи, сверкали шлемы и оковки щитов. Копья опустились для слаженного удара.

— С нами Бог! — неслось над рядами. — Вильгельм! Вильгельм и Нормандия!

От топота копыт гудел воздух.

— С нами Бог!

Впереди несся на врага сам герцог с занесенной тяжелой булавой. Над его головой сверкали золотом львы Нормандии. Рядом с ним скакал епископ Эвд в белой мантии.

— С нами Бог! Вперед, Нормандия! — кричали рыцари и бароны.

— Бретань! Бретань и Туар! — провозглашали на левом крыле.

— Булонь и Эстас! — отвечали им с правого. — Нормандия и де Бомон!

— Прочь! Прочь, нормандские псы! — немедленно отозвались саксы.

И вот рати столкнулись.

Заржали кони, соскальзывая по отлогим стенам вырытого перед палисадом рва. Животные ломали ноги, падали, подминая седоков. Рыцари тянулись копьями, целя в мелькающие за щитами и кольями оскаленные лица, бросали коней грудью на сталь и заостренные бревна. Рубили мечами, дробили шлемы и черепа булавами. Воины Гарольда отвечали ударами топоров и копий. Дрогнули и качнулись ополченцы. Несмотря на ярость и ненависть к врагам, они не могли тягаться с нормандцами ни в боевой выучке, ни в вооружении. Поселян топтали лошадьми, крошили в капусту длинными мечами. Они гибли уже не десятками, а сотнями. Если бы не отряды английских танов, вовремя подоспевших на подмогу, землепашцы не устояли бы.

В центре под знаменем красного дракона Эссекса бок о бок с родными братьями, которые ни на мгновение не оставляли его одного, бился король. Хускарлы вокруг него стояли стеной. Они остановили напор конницы и даже слегка потеснили ее назад.

Блеск стали. Алые брызги, слетающие с клинков.

Звон оружия, жалобное ржание коней, яростные крики бойцов.

Цвета и звуки смешались в круговерть, размазанную перед глазами новгородца.

Водоворот потных, перемазанных кровью и грязью тел манил, втягивал в себя.

Новгородец не стал сопротивляться, а нырнул очертя голову в этот омут.

Он растворился в сражении. Был каждым рыцарем и каждым хускарлом, каждым ополченцем и каждым ратником. Чувствовал их боль и ненависть. Рычал от ярости и выл от разочарования. Кричал от восторга, когда наносил особо удачный удар, и плакал, потеряв любимого коня.

Он был огненнобородым саксом Эглафом, на чьих волосатых кулаках еще не высохла кровь нормандского рыцаря, прославлявшего Карла Великого. Вертел над головой топор, раздавая полновесные удары. Валил с ног коней, раскалывал щиты и ломал добрые мечи двойной ковки. Схватившись в одиночку с тремя рыцарями, накидку одного из которых украшала черная голова собаки, Эглаф получил удар кончиком меча в лоб и долго отмахивался вслепую, пытаясь, но не успевая протереть глаза от залившей их крови, пока чья-то булава не размозжила ему правое плечо, а подбежавший прыткий оруженосец не перерезал горло под рыжей бородой.

Он был молодым рыцарем из-под Майена, Роже Фитц-Роу, который вышел на первую в своей жизни битву. Теперь в голове майенца пульсировала лишь одна мысль: «Хоть бы не убили! Хоть бы не убили!» Он рубил и колол, не попадая по врагам. Кричал, не слыша собственного голоса. И когда вилы ополченца, легко пройдя сквозь кольца хауберка, вонзились в правый бок, чуть пониже ребер, Роже успел лишь произнести помертвевшими губами: «Господи, за что?» А потом упал под копыта скакуна, на котором сидел его двоюродный брат Ожье, и подкова, ударив в затылок, оборвала страдания рыцаря.

Он был кузнецом Хрольвом из деревушки Вишневый Рай, что под Сэндвичем, и умирал, сжимая широченными ладонями горло нормандца, с которого перед тем сорвал шлем. Хитрая бестия, южанин, успел вогнать силачу между ребер узкий клинок, пробив легкое и сердце. Но Хрольв умирал с улыбкой на потрескавшихся от кузнечного жара губах — ведь он, простой сакс, не умевший даже меча в руках держать, убил троих рыцарей из войска заморского герцога. О том, что двое убитых были оруженосцами, а последний сержантом, сакс так и не догадался.

Он был ратником из Пуату по имени Жакуй и истекал кровью во рву. Наконечник сулицы застрял у него в бедре. Поперек груди лежало тело сакса, от шубы которого невыносимо смердело прелью и псиной. Жакуй молил Господа даровать ему легкую смерть. Например, чтобы рыцарский конь ударил копытом в лоб. Быстро и надежно. Но несмотря на то, что забрызганные желтой глиной брюха скакунов то и дело проплывали над лицом ратника, заслоняя не по-осеннему синее небо, смерть не приходила.

Он был Эльфхером, йоркширским таном, отцом четверых сыновей. Самый младший из них, золотоволосый Веольстан, умирал у него на руках, пронзенный копьем нормандца, а трое остальных затерялись где-то в свалке, и об их судьбах отец не ведал.

Он был графом Робером де Бомоном и рубился, сжав скользкую от крови рукоять меча двумя руками, и епископом Эвдом из Байе, который выкрикивал слова молитвы, «благословляя» противников булавой:

Benedicite, omnia opera Domini, Domino;laudate et superexaltate eum in saecula.Benedicite, caeli, Domino,benedicite, angeli Domini, Domino.[134]

Он был Эльфгельмом, кентским таном, обхватившим ногами круглые бока длинногривого коня. Сакс успешно теснил двоих нормандцев: рыцаря и сержанта. Убил под одним коня и расколол другому щит в мелкие щепки. А рядом с ним приземистый монах из Вальтхэма орудовал длинным посохом, окованным железными полосами. Тучный священнослужитель двигался с удивительной легкостью и грацией, подсекая ноги обступившим его спешенным нормандцам. И только крупные капли пота блестели на распаренном лбу и багровых щеках. Тустэном Лe-Бланом, вцепившимся обеими руками в древко знамени, которое нес следом за герцогом, и Алэном Ферганом, предводителем бретонцев, сражающихся на левом крыле. Гуртом и Леофвайном, братьями-ярлами, которые бились рядом, помогая друг другу и выкрикивая злые шутки и оскорбления в лицо врагам.

Он был сосредоточенным Гарольдом Годвинссоном, отдающим приказания танским дружинам и хускарлам. И был Вильгельмом, сыном Роберта Дьявола, шпорящим гнедого коня, покрытого пеной и потеками крови, в первых рядах рыцарей.

В его тело вонзались сотни лезвий и копейных наконечников.

Его топтали кони и дерущиеся воины.

Он задыхался от жары под кольчугой и поддоспешником. Он терял сознание от усталости и духоты.

Сердце Вратко колотилось, словно дикий зверь, угодивший в клетку. Парень звериным чутьем ощутил, что еще немного, и оно не выдержит, лопнет, разлетится кровавыми ошметками.

Он хотел закричать, но из горла вырвался только жалкий хрип. Попытался вырваться из коловращения смерти, боли и ярости, но не сумел.

Слепой ужас захватил Вратко, заполнил его душу, забираясь в самые укромные уголки.

Парень забился, как выброшенная на берег плотва. Затряс головой. Завыл, выгибаясь в судороге, раненым волком. Рванулся до хруста в суставах.

Острая боль скрутила подреберье. Перед глазами будто бы вспыхнуло яркое, полуденное солнце…

— Держите его! Держите, не отпускайте! — послышался встревоженный голос королевы Маб.

И тут же сильные ладони подхватили парня под локти. Встряхнули, приподнимая над землей. Вратко застонал и раскрыл глаза.

Глава 22

Слово Божье

Подняв веки, Вратко тут же со стоном опустил их.

Яркое солнце резало, словно острый нож, втыкалось в глазницы раскаленным ножом.

— Керидвена! — отрывисто бросила королева. — Удержишь волшбу?

— Удержу… — сквозь зубы прошипела чародейка. И тут же закричала на брауни: — Дуйте, лодыри, дуйте!!!

Словен хотел что-нибудь сказать, но не мог. Он чувствовал, как ускользает сознание. И лишь издалека пробиваются слова ее величества:

— Ворлок! Ворлок из Хольмгарда, ты слышишь меня?

Он замычал, пошевелил головой. Или подумал, что пошевелил? Понял, что оседает навзничь. Ноги не слушались, будто были набиты тряпьем.

— Да держите же вы его! — взвизгнула королева.

Такой смеси растерянности и злости в ее голосе Вратко не слышал еще ни разу.

— Да держим… — глухо отвечал Гуннар. И едва слышно — не касалась бы викингова борода уха новгородца, он и не расслышал бы. — Все ей держать… Ты держи, ты держи…

— Пустите! Да пустите же меня! — А это уже Димитрий.

Откуда? Ах да! Херсонит прибежал к самому началу ритуала. В кромлех его, само собой, не допустили. Значит, грек слонялся вокруг… А теперь хочет помочь.

— Гоните этого оборванца! — рявкнула королева.

— Э-э-э… Погоди, твое величество! — Снова Гуннар.