Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странно, но тоже хорошо.
Папа показывал мне разные двери, которые ему нравились, или бадгиры, которые его особенно впечатлили. Но не останавливался, чтобы сделать набросок. Свой блокнот он оставил дома.
– Хочу провести время с тобой, – объяснил он.
Я не знал, как относиться к такому повышенному вниманию со стороны отца.
Казалось, наша норма взаимодействия выросла как минимум на порядок.
Но мне это нравилось.
Минареты Пятничной мечети оказались даже выше, чем бадгир в саду Доулетабад. Запрокинув голову, я внимательно рассматривал их.
– Ого.
– Ого-го, – согласился отец.
Мы пересекли двор с фонтанами, изучая минареты и огромную арку с заострением по центру, которая возвышалась над нами. Было такое чувство, что нас проглотил гигантский небесный хищник.
Отец лишился дара речи.
Я знал – и ему не обязательно было признаваться в этом вслух, – что он влюбился в это место.
Залы были пусты. Время утренних молитв подошло к концу, поэтому в мечети почти никого не было. Исключение составляли только туристы вроде нас. Наши шаги отражались от стен многократным эхом. Мои парадно-выходные туфли скрипели на гладкой плитке.
Мне еще нужно было забрать свои «вансы» из дома Сухраба, но мама пообещала принести их сегодня с собой.
Я рассматривал отца, пока он внимательно изучал изразцовую отделку на потолке: бесконечные геометрические узоры, которые наводили на мысль о путешествии сквозь кротовую нору. Лицо папы было расслабленно: ни улыбки, ни хмурого выражения. Все его стены пали.
Отец никогда не скрывал от меня своей депрессии. По-настоящему – никогда.
Но я даже не подозревал, как был близок к тому, чтобы его потерять.
Как он боролся за то, чтобы остаться рядом с нами, даже если для этого вынужден был превратиться в дрона Борга.
Я не хотел его терять.
А он не хотел терять меня.
Он просто не знал, как сказать об этом вслух.
Кажется, никогда прежде я так хорошо не понимал своего отца.
Маму приготовила на ужин мое любимое блюдо – персидский плов зерешк поло, который делался из риса и сладкого высушенного барбариса.
Барбарис – это такие маленькие ягодки, похожие на рубины, только на них еще есть крошечные пипочки.
Странно звучит, но они безумно вкусные: маленькие мешочки, наполненные сладким и терпким счастьем.
В Иране дни рождения не празднуются так уж широко. Сегодня мне никто не пел, и торта не было. Мама с папой сказали, что вручат свой подарок дома. А Маму и Бабу подарили мне красивый антикварный медный чайничек (ручной работы, все как надо) и пару бутс. Таких же, как у Сухраба, но только голубых и размера, как раз подходящего для моей ноги хоббита.
Я все еще чувствовал себя ужасно по поводу того, что произошло между нами с Сухрабом, кто бы что ни говорил.
Я обнял и поцеловал бабушку с дедушкой, и Бабу удивил меня, поцеловав в щеку в ответ. Он взял меня за локоть и посмотрел прямо в глаза.
– Дариуш, – проговорил он так тихо, что я едва его слышал. – Сухраб сейчас очень страдает. Но не по твоей вине.
– М-м…
– Ты хороший друг, мой дорогой. И ему повезло, что он тебя узнал.
Он опустил руку и похлопал меня по щеке.
Он почти улыбнулся.
Почти.
После ужина и чая с коттабами мама помогла мне собрать чемодан.
Я не так уж нуждался в ее помощи, но знал – и ей не обязательно было говорить об этом вслух, – что она просто хотела провести со мной немного времени.
Танцующий Вентилятор сегодня плясал неистовее, чем обычно. Знал, что это его последнее выступление.
Рядом со мной стояла корзина со свежевыстиранным бельем, и я одну за одной передавал маме футболки, а она их складывала. Она знала этот классный трюк, когда из футболок получаются ровные квадратики, а рукава спрятаны в серединку.
Я достал футболку иранской сборной по футболу. Она хорошо отстиралась, несмотря на то что я выплеснул на нее все содержимое своих носовых пазух, не говоря уже о паре-тройке литров гормонов стресса.
Эта футболка была моим талисманом, моей маскировкой под настоящего перса, но теперь я уезжал домой. Она больше не была мне нужна.
А может, она никогда не была мне нужна.
Может быть, мне и не следовало притворяться тем, кем я не был.
Я положил футболку в чемодан и прикрыл ее сверху трусами, для сохранности. Просто на всякий случай.
– Что-то еще?
Я покачал головой.
– Тебе грустно уезжать?
– Не очень.
Мама посмотрела на меня.
– Я буду скучать по Маму. – Я сглотнул. – И по Бабу.
Когда я добавил про Бабу, мама улыбнулась.
Кажется, я и правда так чувствовал.
Уверен, что да.
– Но…
– Я понимаю, милый.
– Спасибо.
Я сидел на кухне, пил чай с Бабу и Лале и читал «Властелина колец». Книжку я закончил, но были еще приложения.
Приложения я всегда читал.
Бабу тоже читал. У него в руках была зеленая книга с золочеными страницами. Из-за кусочка сахара, который он держал за щекой, голос деда звучал странно, и щека выпирала, как у белки. Лале сидела у него на коленях, слушала, как он читает на фарси, и время от времени прихлебывала чай. Сестра уже клевала носом, но спать идти отказывалась.
Она не хотела ехать домой.
Она была куда большей персиянкой, чем я.
– Дариуш-джан, – сказала Маму. Она улыбалась мне, стоя в дверном проеме.
Она тоже не хотела, чтобы мы уезжали.
Как жаль, что нельзя было забрать ее с собой.
– Пришел Сухраб. Хочет попрощаться.
Воздушная тревога.
Сухраб ждал меня в дверях, уткнувшись взглядом в коврик под ногами и спрятав руки за спину. Порога дома он не переступил.
Сейчас он выглядел каким-то маленьким и плоским, раньше я таким никогда его не видел.
Теперь внутри него выросли стены.
– М-м… – промычал я.
Он поднял глаза.
– Привет, – сказал он.
– Привет.
– Ты сегодня не зашел к нам. Я волновался.
– Не был уверен, что ты этого хочешь.
Он переминался с ноги на ногу. На нем были новые бутсы, которые я ему подарил.
– Идеальные, – сказал он. – Мой любимый цвет. Ты же заметил?
– Да.
Сухраб спрятал носки бутс под коврик и закусил щеку.
Такой неловкости между нами не было с того дня, когда в раздевалке Али-Реза и Хуссейн сравнили мою крайнюю плоть с головным убором духовного лидера.
– Спасибо, – сказал он.
– Пожалуйста. – Уши полыхали. Если бы рядом оказался какой-нибудь усталый хоббит, который искал бы, где расплавить Кольцо Всевластия, вулкан ему не
- Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Том 26. Статьи, речи, приветствия 1931-1933 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Виланд - Оксана Кириллова - Историческая проза / Русская классическая проза
- Форель раздавит лед. Мысли вслух в стихах - Анастасия Крапивная - Городская фантастика / Поэзия / Русская классическая проза
- Грешник - Сьерра Симоне - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Великий Мусорщик - Исай Константинович Кузнецов - Русская классическая проза
- Жил-был хам - Валерий Аронович Голков - Русская классическая проза
- Плохие девочки не умирают - Кэти Алендер - Русская классическая проза / Триллер
- Над гнездом кукушки - Кен Кизи - Классическая проза / Русская классическая проза