Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

Может быть, действительно пора рвать когти, укрыться на Ривьере, притаиться в объятиях простушки Жанны? Почему бы и нет?

Да потому нет, сам себе ответил Бубон, что ты уже там побывал. Сладкая жизнь, курорт, а не жизнь, все под рукой, что душа пожелает: рестораны, море, красивые женщины, музыка, роскошные казино, ощущение солнечной неги бытия. И вдруг среди всего этого великолепия кольнет в сердце такая тоска, хоть умри. И начинаешь стонать и задыхаться, давясь ошметками каких-то пустяковых воспоминаний, как блевотиной. Что такое, почему, откуда?..

В подъезде сидел в своей конторке дядя Степа, пожилой отставник, полковник, бывший охранник бровастого генсека. Выскочил Бубону навстречу, предупредительно придержал массивную входную дверь.

— А-а, — поприветствовал Бубон, — не спишь, служивый? Небось, порнуху смотришь?

— Как можно, — с приятной улыбкой ответствовал сторож. — Вас ожидаю, Александр Александрович. Вы последний. Пока все жильцы не вернутся, не имею права отдыхать. Зайдете на минутку? У меня домашняя, смородиновая.

Между ними установился приятельский ритуал: возвращаясь по ночам, Бубон со стариком пропускали на ночь по рюмочке. Дядя Степа всегда припасал что-нибудь особенное: домашнюю настойку, первач собственной перегонки, — и на закуску какой-нибудь натуральный продукт, вроде шматка украинского сала с чесноком да черной ароматной краюхи. Иногда Бубон отдаривался каким-нибудь пустяком: пузатой бутылкой «Камю» либо просто «пятихаткой».

— Извини, дядя Степа, — отказался он на сей раз. — Помираю, спать хочу. Трудный выдался денек.

— Мы понимаем, — посочувствовал старик. — Легко-то деньги одним дуракам даются.

Дома зажег свет в прихожей и на кухне, сходил в ванную, умылся, почистил зубы. По пути в спальню заглянул в гостиную, чтобы взять из бара бутылку «Пепси». Щелкнул выключателем — Боже ж ты мой! В кресле возле музыкального комбайна сидел незнакомый мужчина и смотрел на него улыбаясь. Светловолосый, молодой, и обе руки ладонями вверх успокаивающим жестом протянул навстречу:

— Не волнуйся, Бубоша, я не убийца. Я пришел тебе помочь.

Ошеломленный Бубон не успел как следует испугаться. Но в голове прокрутилось сразу множество вопросов, среди которых и такие: как незнакомец попал сюда, не повредив электронные запоры? Почему старая кагебешная сука, дядя Степа, не предупредил?

Двигаясь точно в кошмаре, опустился в соседнее кресло, куда указал пришелец.

— Поздно приходишь, француз, — укорил тот. — Все никак не нагуляешься?

— Кто вы? Что вам надо?

— Зовут меня Клавдий, — глаза пришельца смеялись, от них отлетали коричневые искры. — Можно считать, по нации грек. Грек с французом всегда договорятся, верно, Симон?

— Что вы хотите?

— Говорю же, пришел помочь. Работаю на небезызвестного тебе Гария Хасимовича, у него к французам вообще трепетное отношение. Он же сам-то по национальности турок. Или ты не знал?

У Бубона что-то затрещало в голове, словно за ушами обвалился забор. В баре в тайничке хранился заряженный «Макаров». Можно в принципе попробовать… В эти минуты уже не страх владел Бубоном, а горькое недоумение.

— Ни о чем таком не думай, — предупредил гость с благожелательной улыбкой. — Задавлю мизинцем. Ну что, потолкуем?

— Как вам угодно, — сказал Бубон.

Глава 4

Девочка русская, юная, синеокая, с блестящими зубами, с крепкими статями, и то, что Валерик Шустов к ней испытывал, трудно определить словами. Она лежала рядом, погруженная в сладкий утренний сон, пухлый ротик приоткрылся. Валерик, опершись на локоть, долго ее разглядывал. Ему вдруг захотелось лизнуть ее розовое, почти прозрачное ухо.

Две вещи презирал он на свете: деньги и женщин. Так его воспитали, и когда он подрос и увидел, как легко достается и то и другое, то поверил всем своим учителям, включая старика Гаврилу. Женщины и деньги воплощали в себе великий обман, потому что никогда не давали того, что так щедро обещали. Скряга, алчущий злата, скуден умом и нищ духом, а влюбленный мужчина бредет по миру с повязкой на глазах, принимая мираж за реальность. Остается только пожалеть его или убить, чтобы не мучился сам и не смущал других.

До своих тридцати двух лет Валерик обходился с женщинами и деньгами брезгливо, как с мусором, пока не встретил девочку Лику. То есть как встретил? Катил на тачке по Москве, тормознули возле «Гвидона» (магазин на Пятницкой), хотел поглядеть на тамошнее хозяйство (точка перспективная для «шпанки»), и там она стояла возле киоска. Обыкновенная девочка на стройных ножках, в кожаной куртке, в черных штанах, в обтяжку, в ушах серьги — ничего особенного, но Валерика будто в грудь кольнуло. Послал гонца, Володьку Кудрина, спеца по ловле пескарей в мутной воде, и тот ее через минуту подвел к машине. Валерик опустил стекло:

— Садись, малышка, покатаемся.

Личико детское, с тонкими бровками, взгляд наивный, но смелый.

— Как это покатаемся?

— Да как все катаются. Сядем и поедем.

— Но вы же, наверное, бандиты, да?

Пришлось вылезать из машины. Силой не хотел брать. Водителю велел припарковаться у магазина. Володьку тоже отослал, хотя тот уже приготовил клешни, чтобы запихнуть красавицу в салон.

С девушкой разговорились по-хорошему.

— У меня что, на лбу написано — бандит? Обижаете, сеньорита.

Смутилась, но глядела по-прежнему дерзко.

— На лбу ничего не написано. Но такая машина. И охранники.

— Ну и что ж, что охранники? И у студентов бывают охранники. Чего тебе Володька сказал?

— Вы про того кудрявого юношу? Он сказал, что вы не знаете, как проехать на набережную. Вы правда не знаете?

Валерик ответил доверительно:

— Он тебя обманул. В Москве нет такого места, куда я не знаю дороги. Может, на всем свете такого места нет. Тебя как зовут?

— Лика.

— Ты чья, Лика?

— Ничья, папы с мамой.

— В школе учишься?

— В девятом классе, ага.

— Парень у тебя есть?

— Был. В армию забрали.

— Ждешь его?

— Вот еще! — забавно скорчила рожицу. — Не понимаю, почему вы спрашиваете, спрашиваете, а я отвечаю, как дурочка.

Валерик уже решил, что обязательно должен с этой девочкой переспать, но не так, как обычно: раздел, слил дурнинку, одел, выгнал, — а по нормальному, как с живым осмысленным существом, а не с телкой. Мысль дикая и новая.

— Пойдем, Лика. Вон, видишь кафе с пингвином. Угощу мороженым.

— Вы не ответили, кто вы такой?

— Не бандит, не бойся. Торгуем помаленьку, чем Бог пошлет. Торговый бизнес, понимаешь?

— Людьми, наверное, торгуете?

— Почему так подумала?

— Но вы же хачик?

Прозвучало как будто: «Но у вас ведь гонорея?» Валерик, однако, не рассердился. Он разговаривал с глазастой малолеткой серьезно, обстоятельно:

— Не совсем. По отцу — хачик, по матушке — русский. А ты что же, с хачиками не водишься?

— Они злые очень. Да теперь и наши ребята такие же. Не угадаешь, кто злее. Я ни с кем не вожусь. С Митей дружила…

— Которого в армию забрали?

— Ага. Но я его не любила, так уж, от скуки.

— Пойдем… чего стоять. Посидим за столом. Не трону, обещаю.

Поплелась за ним в некотором сомнении.

За мороженым и шампанским он узнал много подробностей ее легкого девичьего бытования. Лика жила неподалеку, на Зацепе, с мамой и отцом и с братиком Левушкой, который мечтал стать киллером, но пока только закончил шестой класс. Сама она еще не знала, что будет делать после школы. Раньше они жили неплохо: отец работал таксистом, мать — на какой-то фирме уборщицей. Но недавно отца покалечили: подвозил трех парней в Митино, оказались духарные, не заплатили. Он стал качать права, его страшно избили, повредили позвоночник какой-то железякой. Теперь неизвестно, когда будет ходить и вообще встанет ли на ноги.

— На что же вы живете вчетвером? — удивился Валерик и опять поймал себя на странном, можно сказать противоестественном, интересе ко всему, что связано с этой малолеткой. От ее белозубой, светлой улыбки, как от солнца, его окатывало жаром. Наваждение, думал он, или порча.

Материально им помогал брат отца, дядя Сережа, который тоже раньше работал таксистом, но в последнее время занялся сбытом запасных деталей и ворованных тачек и сильно преуспел в частном предпринимательстве. Подумывал даже открыть собственный магазин и автомастерскую.

После третьего бокала шампанского Лика, разрумянившаяся, но по-прежнему задумчивая, призналась Валерику уже как доброму знакомому, что и сама, конечно, могла бы неплохо зарабатывать, ей часто мужчины делали солидные предложения, но не лежит у нее душа к этому занятию. Противно как-то. Подруги-одноклассницы, давно оперившиеся, считали ее немного чокнутой, за что она на них иногда обижалась.