Одиночество героя - Анатолий Афанасьев

— Не верю я этому, — Бубон спихнул на пол кошку. — Про больших людей всегда сочиняют небылицы… Он первый раз у тебя?

— Не ревнуй, дурачок, — от виски мадам порозовела, оживилась. — Конечно, первый. Кстати, производит впечатление воспитанного, интеллигентного господина. Ты же знаешь, репутация салона для меня превыше всего. Никакую шелупень на порог не пущу.

— Кто ему порекомендовал твое заведение?

— Не интересовалась… Так ты будешь с ним играть?

— Наверное… Чего-то устал немного.

Он чуть не поделился с ней своими заботами, но что-то удержало. Хотя откровенничать с Машей Шереметовой безопасно, все равно что сморкаться в черную дыру: назад ничего не вылетало.

— Поиграй, милый, поиграй, у него полон кейс бабок. Попозже загляни ко мне. Вроде полегчало немного. Напрасно обидел мою киску, станет тебя бояться.

— Никто меня не боится, — пожаловался Бубон. — В том-то и беда. Никто не боится, а пугают все, кому не лень.

…Чика Гамаюн выглядел внушительно. Здоровенный дядек лет на пятьдесят. Чем-то напоминает бывшего премьера Черномырдина, в выпуклых глазах точно такое же обиженно-наивное выражение. Вовсе не похож на молодых, нервных, взвинченных, хитроумных главарей московских группировок. Одно слово — мужик. Про себя он так и говорил: «Мы кубанские казаки, у нас все запросто, по-домашнему, как деды-прадеды завещали». Если не знать, нипочем не догадаешься, что этот увалень, выполняя дедов завет, прошагал к своему нынешнему солидному положению через десятки трупов, увязнув по колено в крови. Но это, разумеется, молодцу не в упрек. Как остроумно заметил один из видных теоретиков рынка, все Морганы наживали свое состояние пиратским путем. В сравнении со знаменитым ростовчанином прокурор Громов, тоже осанистый и мордастый, все же терялся, уступал в габаритах, хотя и он не лыком шит; как и Чика, собственным лбом протаранил путь наверх, к общечеловеческим ценностям. В отличие от ростовчанина на нем поменьше крови, он сразу, еще при Горби, почуял, куда ветер дует, своевременно примкнул к демократической тусовке и вместе со всей остальной творческой интеллигенцией лишь науськивал одну часть быдла на другую. Конечно, за права человека боролся беспощадно, но в переделе собственности практически не участвовал. Стоял в стороне, широко расставя руки, посмеивался над нелепым беснованием россиян да ловил сытные куски пирога, сыпавшиеся прямо с неба. К празднованию Дня независимости США его опять наградили каким-то орденком за заслуги перед отечеством, но должность прокурора его уже тяготила. С каждым днем она становилась все опаснее. Харитон Давыдович чувствовал, что пора куда-то дальше продвигаться, хотя пока не знал куда. Но время поджимало. С весны девяносто седьмого года или, пожалуй, чуть раньше, прокуроров, судей и всю остальную мелкую юридическую братию начали крушить наравне с предпринимателями и воровскими авторитетами. Вероятно, российский социум переступил на низшую ступеньку распада, где его уже не удерживали никакие тормоза…

Расположились в каминном зале — помещении в зеленых тонах: зеленые диваны, зеленые кресла, зеленая поверхность карточного стола, — и только пламя в камине вплетало в сплошную зелень причудливые нежно-лиловые и багряные нити. Прислуживал игрокам Вадик-сосун, паренек лет двадцати в бежевой курточке, с изъеденными наркотой, блеклыми, как у покойника, глазами. Менял пепельницы, смешивал коктейли.

В салоне у Маши Шереметовой не признавали никаких белотов, префиков, покеров, вистов и прочей аристократической чепухи, играли исключительно в примитивное тюремное очко с подбором, причем на наличные при любых ставках. В этом был свой шик, некоторые гости только затем и приезжали, чтобы освежить в памяти счастливые впечатления преступной молодости. Еще нюанс: шулеров сюда не пускали, игра велась честно. Был случай, когда в салон под видом рижского коммивояжера проник известный московский кидала Вася Шмуц и раздел донага двух депутатов и вора в законе Егора Евламповича Собакина (Черенок), но недолго радовался. Мало того, что у Шмуца отобрали весь выигрыш, вдобавок он принял мученическую смерть: его распяли в гардеробе и паяльной лампой выжгли на груди бубнового туза. Труп несчастного кидалы двое суток болтался на вешалке, отпугивая своим необычным видом слабонервных посетителей. Жестокий урок, но с тех пор карточные мошенники обходили Машин салон за версту.

Прокурор Громов представил Сашу Бубона как французского рантье. Чика с доброй улыбкой пожал ему руку:

— Давай, месье, присаживайся, вдвоем скучновато.

Тут же Вадим подлетел со стаканом пойла. И началась расслабуха.

Саша Бубон не был прирожденным игроком, азарт в нем пробуждался медленно и не всегда. Для него важна была компания, соответствующая обстановка, антураж, веселая шутка и выпивка. Не то — Харитон Давыдович, который предпочитал игру любым другим утехам, играл с кем угодно, когда угодно и во что угодно, но проигрывал вчистую редко, — он был осмотрительным, цепким карточным бойцом. Зато игровое поведение, которое продемонстрировал именитый ростовчанин, вообще не укладывалось ни в какие рамки. Независимо от выигрыша или проигрыша, он бурно встречал каждый кон, начиная вдруг вопить: «Ага, у меня шишарики!» Или: «Ну, братцы, эту карту я вам в жопу запихну!» — и другие подобные прибаутки, хохотал, рыгал, невпопад открывал очки, разговаривал сам с собой вслух, пытался отогнуть карту у партнера — короче, вел себя мало сказать, неприлично, а между тем доставал из кейса и сливал одну за другой пачки купюр — почему-то исключительно пятидесятидолларового достоинства. Через час такой игры у Бубона создалось впечатление, что ростовский пахан приехал вовсе не для того, чтобы перекинуться в картишки, а спешил поскорее избавиться от лишних денег, чтобы потом со спокойной душой заняться другими, более важными вещами. Впечатление подкреплялось тем, что Чика Гамаюн пил без разбора рюмку за рюмкой, все, что успевал поднести Вадим, и всосал уже невообразимое количество спиртного. Но не пьянел, не соловел и не терял бодрого расположения духа. Один раз, поймав на себе удивленный взгляд Бубона, жизнерадостно пояснил:

— В нас, в кубанских казаков, скоко ни лей, все мимо. А вы, ребятки, вижу, совсем не пьете. Боитесь, жмурята слипнутся? — и оглушительно захохотал. Как раз он держал банк, колода в его мосластых клешнях пряталась, как птичка в дупле. Карты он с трудом выковыривал пальцем по одной. Прокурор, как обычно, играл осторожно, клевал по маленькой, но мог засандалить по-крутому, что зависело от каких-то его сложных подсчетов. Бубон придерживался такой же тактики, но неудержимая лихость ростовчанина потихоньку его завела, и он вдруг, неожиданно для себя, с семеркой червей шарахнул по банку целиком. В прикупе взял двух вальтов и шестерку — семнадцать! Бесстрастно сказал:

— Себе!

Чика, самодовольно ухмыляясь, выколупнул из колоды десятку и шестерку — шестнадцать! Возбужденно засопел:

— Во, муха-бляха, не везет, да?! Вы, ребятки, случайно не мухлюете?

Бестактный вопрос нельзя было оставлять без внимания. Это взял на себя Харитон Давыдович, как старший по возрасту. Переглянувшись с Бубоном, мягко заметил:

— Уважаемый господин Чика. Если вы нам с Симоном не доверяете, не разумнее ли приостановить игру?

— Да вы че, парни?! — загрохотал Чика, и впервые в его глазах обозначилась волчья искра, родовой знак всех паханов на свете. — Шуток не понимаете? У нас, у кубанцев, без шуток срать не ходят.

Харитон Давыдович возразил:

— Всякая шутка хороша к месту. Если вы, дорогой Чика, нам не доверяете с Симоном…

— Да че ты заладил, как попугай, доверяете, не доверяете. Мы же не в суде. Я своей жене, хочешь знать, давно не доверяю. Учти, кубанская казачка, самых добрых кровей… А у вас тут в Москве жулик на жулике и жуликом погоняет. А то нет? Токо зазевайся, без штанов оставят.

— Может, и так. Но в приличном обществе… Нельзя же всех подряд считать мошенниками. Кстати, — подпустил он шпильку, — и в Ростове, я слышал, не одни праведники живут.

Саша Бубон глубокомысленно хмыкнул, придавив кулаком свои семнадцать очков. Не жалко было скинуть тысячу, но опять кольнуло сомнение: в карты ли с ними играет ростовский пахан или в какую-то иную игру? Мысль, безусловно, была следствием все того же страха, в котором он пребывал последние дни. У ростовского пахана репутация ужасна, но предположить, что он ловит бедного Бубона по наводке Шалвы, можно только в бреду.

Чика разглядывал Харитона Давыдовича с какой-то обалдело-счастливой улыбкой.

— Эх, прокурор! В Ростове праведников мало, верно. Зато по дешевке нас не купишь, как первопрестольную. Мы родину любим и папу с мамой почитаем, как в писании велено. Чувствуешь разницу? Между нами и вами?

Прокурор, опытный полемист, и здесь нашелся с ответом: