В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Свен Андерс Хедин

Мы простились с одиноким путником и продолжили путь. Грунт был теперь глинистый, твердый и сухой, изрезанный бесчисленными трещинами; летом, как видно, его заливало. Мы все держались береговой линии озера. К югу оно суживалось, затем образовывало значительное расширение — болото, которое и заставило нас сделать большой обход. Длинные узкие заливы, словно пальцы, указывали на юг, где небольшое поднятие местности ставило предел дальнейшему разлитию воды. Замечательно, что все эти небольшие озера мы находили как раз у подошвы кряжа. Остановились мы на восточном берегу озера.

Предвидя, что это будет последняя наша стоянка со свежей пресной водой, мы решили посвятить весь день 22 апреля отдыху. Верблюды и последняя наша овца еще раз полакомились камышом на берегу. Я прошелся на вершину холма, у подошвы которой лежало озеро, и оттуда мне открылся вид на всю окрестность.

Кряж простирался в юго-восточном направлении, врезываясь в песчаное море пустыни длинной косой. Последним же его отпрыском вдали являлся совсем ничтожный скалистый холм, выглядывавший из песку. Более не было видно никаких возвышенностей. Мы находились, следовательно, у самой юго-восточной точки Марал-башинского Мазар-тага.

В течение этого дня отдыха мы и держали между собой совет. Джолчи уверял, что отсюда до Хотан-дарьи четыре дня пути на восток. По лучшим русским картам, которые у меня имелись, расстояние это равнялось 120 верстам; делая по 20 километров в день, мы, следовательно, могли пройти этот путь в 6 дней, но уже в расстоянии двух дней пути необходимо было бы вырыть колодец, как мы это делали в области Яркенд-дарьи. Я и приказал людям запастись водой на 10 дней, т.е. наполнить наши резервуары только наполовину, чтобы облегчить верблюдам путь по глубокому песку.

С таким запасом мы считали себя вполне обеспеченными; его должно было хватить, чтобы напоить верблюдов два раза в эти шесть дней. Все расчеты казались такими простыми, ясными. Налить в резервуары воды поручено было Джолчи и Касиму. Они занялись этим под вечер, и я слышал, как драгоценная влага, булькая, лилась в водохранилища. Вечером же привели в порядок все вьюки, чтобы утром можно было выступить пораньше.

Среди песчаного моря 

23 апреля день выдался жаркий, но верблюды успели отдохнуть накануне, и мы сделали 27,5 километра. Стали попадаться оригинальные песчаные образования. Подобно тому, как волны, при встрече двух течений, громоздятся друг на друга и достигают двойной высоты, так и встречные барханы, образованные различными ветрами, скрещиваясь, громоздились в пирамидальные массы, превышавшие по высоте остальную часть барханов. Верблюды, однако, карабкались удивительно уверенной, твердой поступью по крутым склонам, тогда как люди беспрестанно скатывались вниз.

Хотя это нагромождение имело лишь незначительную относительную высоту, вид с вершины открывался широкий. И если я не побледнел от страха, когда мой взор потонул в этом безбрежном море с гигантскими волнами желтого песку, то, пожалуй, потому лишь, что я слишком верил в свою счастливую звезду, до сих пор всегда ярко сиявшую над моей головой. Это песчаное море даже казалось мне бесконечно прекрасным; тишина и мир, царствовавшие здесь, возвышали душу. Это было дивное величественное зрелище.

Но скоро барханы стали еще выше, достигая 18–20 метров над уровнем поверхности. Пробираться по ним становилось очень трудно. Верблюды спускались со скатов очень осторожно; раз только упал один из несших резервуары с водой; пришлось его развьючить. Иногда нам преграждал дорогу чересчур крутой склон; приходилось останавливаться, брать в руки заступы и прокладывать дорожку со ступеньками для животных.

Высота барханов дошла наконец до 25–30 метров. Караван, проходивший по краю вершины такого бархана, казался, если глядеть на него от подошвы, совсем крохотным. Для перевалов мы выбирали округленные с отлогими склонами вершины, но часто приходилось спускаться и с крутого склона, которого нельзя было обойти. Все, не отрывая глаз, следили тогда за движениями верблюдов, которые после минутного колебания начинали спускаться по глубокому рыхлому песку, так и осыпавшемуся вслед за ними, засыпая им ноги по колена.

Здесь уже не было тех площадок с твердым глинистым грунтом, какие попадались нам в первые дни пути; кругом был один песок. Скоро мы оставили за собой и последние кустики тамариска, еще противостоявшие жаркому дыханию пустыни. Нигде не виднелось ни былинки, ни листика — один песок, желтый, мелкий песок. Целые горы песку тянулись непрерывными грядами насколько хватал глаз, вооруженный полевым биноклем. Птицы не оживляли более воздушного пространства, следы газелей и антилоп тоже исчезли. Временами крайний выступ косы Мазар-тага исчезал в насыщенном пылью воздухе.

Бедные собаки больше всех страдали от жары в своих теплых шубах. Особенно выла, пищала и отставала Хамра. Мы уже с час тщетно искали в сумерках удобного места для привала, когда наконец увидали небольшую площадку с твердым глинистым грунтом, на которой росли два последних кустика тамариска. Верблюды живо общипали их. С этих же пор животным предстояло довольствоваться кунжутными маслом и отжимками. Люди начали было рыть колодец; вырыли яму глубиной в 70 сантиметров, но земля все оставалась сухой, и рытье бросили.

Хватились Хамры; ее не было; стали звать, свистать, собака так и не явилась. Магомет-шах сказал, что видел еще на полпути, как она вырыла себе ямку в песке, в тени кустов тамариска, и улеглась там. Люди полагали, что собака издохла от солнечного удара. А может быть, умное животное, соскучась бегать по песку, догадалось, что и впереди хорошего ждать нечего, и рассудило за лучшее повернуть назад к последнему озеру, чтобы напиться и выкупаться там, а затем вернуться к Марал-баши. Чтобы попасть туда, собаке, однако, предстояло переплыть Яркенд-дарью. Прибыв в Кашгар, я наводил о ней справки, но она, как в воду канула. Джолдаш остался нам верен и пал жертвой своей преданности.

С каким-то странным, необъяснимым чувством разбили мы наш первый лагерь в самой пустынной, бесплодной из всех пустынь света. Люди мало разговаривали, никто не смеялся; около огня, поддерживаемого корнями тамариска, образовался необычайно молчаливый кружок. Верблюдов привязали на ночь в самом лагере, чтобы они не вздумали уйти назад к озеру, где, знали, есть хороший подножный корм.

Могильная тишина царствовала кругом. Иногда замирал и звон колокольчиков, и слышалось только тяжелое медленное и мерное дыханье верблюдов. Вокруг пламени свечки в моей палатке вилось еще несколько заблудших ночных бабочек, вероятно занесенных сюда нашим караваном.