Благословение небес - Джудит Макнот

– Кажется, дядя Люсинды занимается разведением лошадей.

С видимой неохотой Ян оторвал восхищенный взгляд от прямой спины Люсинды и перевел его на Элизабет.

– Поразительная женщина, – покачав головой, сказал он. – Интересно, бывают ситуации, когда она оказывается не на высоте?

– Мне, во всяком случае, о них неизвестно, – засмеявшись, ответила Элизабет и сразу же почувствовала себя неловко, так как улыбка внезапно исчезла с его лица, и оно опять стало сухим и отчужденным.

Она глубоко вздохнула и, сцепив за спиной трясущиеся руки, решила сделать попытку примирения.

– Мистер Торнтон, – тихо начала Элизабет, – неужели между нами обязательно должна быть вражда? Я понимаю, что мой приезд сюда… причиняет вам неудобства, но ведь это ваша вина… ваша ошибка, – осмотрительно поправилась она, – явилась тому причиной. И вы не можете не видеть, что мы терпим от этого не меньше неудобств, чем вы. – Ободренная тем, что он не возражает, она уже более смело продолжила: – Поэтому, мне кажется, будет лучше всего, если мы попытаемся пережить это время с наименьшим ущербом друг для друга.

– Я думаю будет лучше всего, если я извинюсь за то, что причинил вам «неудобства», а вы уедете отсюда сразу же, как только я сумею найти для вас экипаж.

– Но я не могу уехать! – воскликнула Элизабет.

– Почему, черт возьми?

– Потому что… ну… мой дядя, он очень суровый человек и не любит, когда нарушают его инструкции. Предполагается, что я пробуду здесь полную неделю.

– Я напишу ему письмо и все объясню.

– Нет! – вырвалось у Элизабет. Она представила себе реакцию дяди, если ее третий раз подряд выдворят раньше срока. Он не так глуп, чтобы ничего не заподозрить. – Он обвинит в этом меня, понимаете?

Несмотря на намерение Яна не вдаваться в ее проблемы, его несколько обеспокоили очевидный страх Элизабет перед дядей и характеристика «суровый». Учитывая ее поведение полтора года назад, он не сомневался, что Элизабет Камерон сделала достаточно, чтобы заслужить хорошую трепку от своего несчастного опекуна, Но если даже и так, ему все равно не хотелось, чтобы ее нежной кожи коснулся ремень. То, что случилось между ними, было глупостью с его стороны, но это было давно. Теперь он уже почти женат на красивой, чувственной женщине, которая устраивает его во всех отношениях. Почему он должен обращаться с Элизабет так, словно у него остались к ней какие-то чувства, пусть даже и злость?

Элизабет почувствовала его колебания и решила закрепить свое преимущество.

– Ведь между нами не произошло ничего такого, что могло бы помешать нормальным отношениям в настоящем. Я хочу сказать, что если вдуматься, то это ведь было не более чем небольшое загородное приключение, не так ли?

– Конечно.

– И никто из нас при этом не пострадал, верно?

– Верно.

– Значит, у нас нет причин относиться друг к другу плохо, правда? – она лукаво улыбнулась ему. – Боже милостивый, да если бы каждый флирт заканчивался враждой, в свете все давно перестали бы даже разговаривать друг с другом!

Элизабет сумела поставить его в такое положение, что ему оставалось либо согласиться с ней, либо признать, что она значила для него больше, чем «небольшое приключение», и Ян понял это. Он понимал, что эта девушка обвела его вокруг пальца, однако его позабавило, как ловко она построила логическую цепочку, чтобы вынудить его согласиться с ней.

– Флирт обычно не заканчивается дуэлью, – мягко напомнил он ей.

– Я знаю, и я ужасно сожалею, что мой брат стрелял в вас.

Ян просто не смог устоять перед умоляющим взглядом ее огромных зеленых глаз.

– Забудьте, – сказал он с усталым вздохом, готовый согласиться на все, о чем она попросит. – Оставайтесь на семь дней. Подавив желание закружиться от радости, Элизабет с улыбкой заглянула ему в глаза.

– Тогда, может быть, заключим перемирие на этот срок?

– С одним условием.

– С каким?

Его брови насмешливо приподнялись.

– Если вы сумеете приготовить приличный завтрак.

– Давайте вернемся в дом и посмотрим, что у нас есть. Войдя в дом, Элизабет долго смотрела на яйца, хлеб, сыр и плиту.

– Сейчас что-нибудь соорудим, – пообещала она с улыбкой, которая выдавала ее неуверенность.

– Вы уверены, что справитесь с этой задачей? – спросил Ян. Элизабет ответила такой ослепительной улыбкой, что он почти поверил, что она умеет готовить.

– Я справлюсь, вот увидите, – храбро сказала она, повязывая вокруг талии широкое полотенце.

Она так задорно посмотрела на него, что он отвернулся, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Девушка была решительно настроена добиться успеха, и он не собирался лишать ее этой веры.

– Не сомневаюсь, – сказал Ян и вышел, оставив ее у плиты одну.

Прошел час. Элизабет, с выступившими на лбу каплями пота, схватила кастрюлю, обожгла руку, потом догадалась обернуть вокруг ручки полотенце и таким образом снять кастрюлю с плиты. Затем разложила на большом деревянном блюде ветчину и стала размышлять, что делать с плоским темным куском длиной в десять дюймов. Она точно помнила, что положила на противень четыре кусочка печенья. Наконец она решила не ломать печенье на неровные куски и, аккуратно положив его в центр блюда с ветчиной, отнесла к столу, где уже сидел Ян в ожидании завтрака. Вернувшись к плите, она попыталась отодрать от дна сковороды яичницу, но та никак не поддавалась, поэтому Элизабет поставила ее на стол прямо в сковороде.

– Я… я подумала, может быть, вы сами положите себе, сколько захочется, – церемонно сказала она, пытаясь не выдать своего ужаса перед тем, что она приготовила.

– Конечно, – Ян с готовностью поддержал ее светский тон. – Что у нас здесь? – осведомился он, взглянув на сковороду. Не поднимая глаз, Элизабет села напротив него.

– Яичница, – ответила она и устроила целый спектакль из разворачивания салфетки и расстилания ее на коленях. – Боюсь, что глазунья не получилась.

– Ничего страшного.

Когда он взял лопатку, Элизабет изобразила на своем лице ясную оптимистичную улыбку и стала наблюдать, как он сначала попытался поддеть яичницу, но видя, что это бесполезно, начал просто соскабливать ее со дна сковороды.

– Она немного пригорела, – зачем-то сказала Элизабет, хотя это было и так ясно.

– Да нет, она просто намертво присохла, – поправил он ее, но по крайней мере в его голосе не было злости. Наконец ему удалось отодрать один кусок, и он положил его к ней на тарелку. Еще несколько минут, и он сумел наскрести кое-что и себе.

Памятуя договор о перемирии, они принялись за еду с соблюдением всех церемоний и формальностей. Ян протянул Элизабет блюдо с ветчиной и комком печенья. – Благодарю, – сказала она, взяв себе два черных ломтика ветчины. Ян положил себе три ломтика ветчины и с интересом стал изучать плоский коричневый предмет, расположенный в центре блюда.