Без Поводыря - Андрей Дай

Теперь вот осознал. Хотелось бы ему, не старому еще, пятидесятилетнему, крепкому мужику, чем‑то отдаленно похожему на Тецкова, в нашей бурной деятельности поучаствовать, да никак. Другой регион — другие правила.

Но о гидрологах все‑таки именно Альфонс Фомич вспомнил. Телепат он что ли? Я приехавших офицеров у себя в усадьбе поселил, от контактов с горожанами пока хранил. Думал сюрприз под окончание симпозиума сделать.

А он, Поклевский, сначала по поводу железной дороги высказался. Что, дескать, непорядок это — когда сибирских же виднейших людей, от владения главной магистралью отодвинуть хотят! Столичным, мол, Штиглицы с Гинцбургами по нашей дороге и проехать никогда в жизни не доведется, а они акциями владеют! Вот, рассказал, как была подписка на Горнозаводскую дорогу, для которой как раз сейчас вовсю изыскания выдуться, так Правление ее всех местных поучаствовать приглашало. И даже он на двести тысяч обязательство дал. И на западносибирскую бы столько же дал бы, да никто не спрашивал. Побрезговали — значит.

Едрешкин корень! Что для проекта ценой в сто миллионов эти его двести тысяч? Дым! Ветер! Расходы одного дня строительства! И даже если таких, как Альфонс Фомич сто человек наберется — все равно это очень и очень мало. Но, если он хотел бы поучаствовать, так у меня было что ему предложить.

Томь не слишком полноводная река. Выше Томска пароходы особенно сильно и заходить‑то опасаются. Фарватер у реки коварный и изменчивый. Течение быстрое, а возле Кузнецка и выше — так и вовсе стремительное. Как по такой «магистрали» чугун из Шории возить? Намучаешься только. А вот Бия у Бийска — уже спокойная и широкая. Там бы и перевалочные склады устроить и небольшие печи переделочные для железа на продажу в Китай и Монголию. Там и до Кузнецка не слишком далеко по Сибирским меркам. Верст четыреста. Полноценную железную дорогу со станциями и паровозами быть может и позволят выстроить, да пока решать да раздумывать будут — может уже и поколение смениться.

Другое дело — узкоколейка. Я законы тщательно изучил, когда обоснование для строительства «заводских» линий искал. Легкие типы дорог даже волей наместника можно строить. Кивнет Николай — и пошли насыпи рыть. Узость же колеи — тоже вопрос спорный. На пядь уже принятого в империи стандарта — это уже узкоколейка или еще нет? В той же Пруссии колея куда меньше — она может считаться узкоколейной?

Это я все к тому, что нужна эта дорога. Прямо, как воздух нужна. И чугун шорский моим заводам нужен. Ампалыкское месторождение — оно конечно обширное, но уж слишком сложное. Не по нынешним техническим возможностям. Да и мои инженеры — Чайковский с Пятовым — о сырье как‑то несвоевременно подумали. Сначала гигант местной металлургии выстроили, а потом только догадались, что руды может и не хватать. Да и не дело это — все яйца в одну корзину складывать. Рано или поздно, все равно пришлось бы силы и средства во второй промышленный район вкладывать. Так почему бы и не сейчас и начать? Пока Транссиб нас с Уралом и тамошним дешевым железом не связал, пока доставка дороже себестоимости выходит, и пока местный рынок товаром не насытился? Если еще и компаньоны найдутся — совсем хорошо.

Так что, в любом случае, сразу после Чуйского тракта, собирался я отправить моего драгоценного — в смысле — незаменимого и очень хорошо оплачиваемого — инженера Волтасиса на изыскания этой Бийско–Кузнецкой линии. Для начала, хотя бы наиболее рациональный путь найти, и примерную стоимость строительства определить.

В общем, пообещал я через пару дней всех заинтересованных в участии купцов вновь собрать, и новый прожект обговорить. Сказал только, что новая дорога будет на юге губернии. И еще успел заметить, как у этого Гвейвера уши торчком встали. Прямо как у собаки. Дорого бы дал, чтоб его мысли в тот момент прочесть.

Вот тут Альфонс Фомич о лоциях и фарватерах и заговорил. Сказал, мол — дорога чугуниевая — оно конечно дело хорошее, и строить их нужно. Но реки нам Господь бесплатно дал, а мы все руки приложить не можем, чтоб дар Божий в должный порядок привести. Вроде как — попенял местной власти. Говорим, мол, обещаем. А дело с места не двигается.

Александр Иванович, который Деспот–Зенович — Тобольский губернатор, тут же вскинулся, словно уральский богатей, когда власти в бездействии обвинял, в него пальцем тыкал. Прорычал что‑то вроде: «ты Альфонс Фомич, чем вином хлебным народишко травить, лучше бы человека нашел знающего». А вот Николай Васильевич Родзянко, мой приемник по Томскому начальствованию — он промолчал. Улыбался только многозначительно.

Вообще, интересный он человек, этот Родзянко. Какой‑то весь из себя… непритязательный. Как приехал, в гостинице поселился, у Тецкова, да и принялся усадьбу искать в аренду. В присутствии и подлизуны мигом нашлись, помогать кинулись. Только фиг, что у них вышло! У нас теперь чай не что попало, а Сибирская столица. С Николаем тьма народа приехала. Цены на ренту жилья раза в три поднялись. Гостиницы переполнены. Да что уж там говорить! В карантинном лагере — это который для ссыльных строили — к осени народа собралось больше чем во всем Бийске постоянно проживает. А ведь таких центров распределения только в Томской губернии — три. Еще в Колывани и Каинске. К будущей весне такие же должны в Тюмени, Ишиме и Омске достроить. Средства летом еще выделили, и инспекторов туда послали.

Так вот. Жил себе наш новый губернатор в «Сибирском подворье» и не тужил. Чиновнички по городу бегали, высунув языки, землю рыли носами, а ему, казалось бы, хоть бы хны. Да только, когда он однажды узнал, что кто‑то из подлизунов с хозяйки дома взятку требовал, за то, чтоб новый губернатор к ней не вселился «в приказном порядке», осерчал очень. Так орал, что у меня в усадьбе слышно было:

— Я вас, канальи, всех по третьему пункту! В кандалы закую! В шахту! Уголь кайлом рубить!

Тут только томское присутствие и догадалось, что из себя наш Родзянко представляет. И все как один с тоской посмотрели в сторону моего дома. При мне‑то их канальями никто не обзывал…

А Николая Васильевича я к себе жить зазвал. Временно. Пока Гинтар новый дом не достроит на Большой Садовой. Главный фасад прямо на будущую резиденцию наместника смотрит. Элит–класс, едрешкин корень.

Это я к тому, что раз офицеры–гидрологи тоже у меня пока остановились, то Родзянко об их прибытии прекрасно осведомлен. И о моем желании сделать пароходовладельцам сюрприз.

А вот о том, что сюрпризов будет два — об этом он не ведал.

Лейтенанта Нила Львовича Пущина прислал начальник отдельной гидрографической съемки Каспийского моря, капитан первого ранга Николай Алексеевич Ивашинцов. Наилучшие рекомендации не забыл присовокупить. А в качестве помощника, с лейтенантом прибыл мичман Ипполит Ильич Чайковский. Такая вот маленькая у нас страна, получается.

Илью Петровича я пока тоже в известность о приезде сына не ставил. Он у нас генерал‑то — генерал, но человек импульсивный, взрывной. Наверняка бы не сдержался и мой маленький секрет кому‑нибудь выболтал. Хотя бы той же супруге — Елизавете Михайловне. И через сутки о флотских офицерах на каждом перекрестке бы судачили.

Только второй мой сюрприз не для генерала Чайковского был предназначен, а для пароходников. Дело в том, что я прекрасно себе представлял — какой именно отрезок бесконечных сибирских рек наши транспортники хотели бы исследовать в первую очередь. От Томска до Ирбита — конечно. По этой магистрали у нас девяносто процентов грузопотока идет. К весне кяхтинский чай уже в амбары и склады не вмещается. А с началом навигации, по высокой воде, первые баржи именно в Тюмень и Ирбит уходят. Только следующей весной, как только льдины в океан унесет, офицеры отправятся фарватер искать от села Самарово — это который в моем мире уже Ханты–Мансийском стал, и до конца Обской губы. И главной их задачей станет поиск ответа на один единственный вопрос: пройдут ли морские грузовые корабли из Карского моря хотя бы до Самарово? Хватит ли им глубины?

Потому как от этого вся наша, с Михаилом Константиновичем Сидоровым, авантюра основывается на двух теоретических допущениях: что испытания первого в мире, построенного в Кронштадте, ледокольного корабля, которые должны пройти этой зимой в Финском заливе, окончатся успешно, и что глубины вод Обских хватит, чтоб зафрахтованные в Англии корабли, груженые закупленной генералом Лерхе техникой, смогли дойти хотя бы до Самарово.

Вот так‑то! Такие вот у нас с этим удивительным красноярским купцом наполеоновские планы. Если его «Ермак Тимофеевич» на балтийском льду себя покажет, то поздней весной из порта Кингстон–апон–Халл выдут четыре морских парохода, курсом на Норвегию. Ледокол отправиться туда же на месяц раньше, чтоб успеть разведать ледовую обстановку в Баренцевом море. Встреча назначена на рейде маленького городка Вадсё, что в Северной Норвегии, километров сто к западу от будущего Мурманска. И дальше уже — все в руках Господних. Останется тяжелый лед в проливе между Новой Землей и островом Вайгач до начала августа — придется развернуться и идти в Архангельск. Будут морские ворота чистыми — станем ждать их в Оби.