Дороги. Часть первая. - Йэнна Кристиана

Повернулась к Мартину.

– Март, уведи этого наверх, пожалуйста, посмотри, чтобы он остался в живых. Он обязательно нужен мне живым. И узнай, куда их увезут.

– Есть, – ответил Мартин, подошел, слегка подтолкнул Питу к выходу. Муж обернулся на Ильгет, лицо – ошеломленное, ничего не понимающее. Ильгет не сказала ничего. Подошла к Арнису, который неловко возился, пытаясь встать. Боль проходила, атен начинал действовать.

– Господи, родной мой! – Ильгет коротко обняла его, и вдруг слезы хлынули потоком, – я уже думала, все... я с ума сошла... тебе больно?

– Нет, уже нет, – Арнис вцепился пальцами в ее запястье, – все хорошо, Иль. Все хорошо.

Он попытался встать, держась за Ильгет, но не удержался, навалился изо всех сил на жесткий подлокотник. Улыбнулся беспомощно, и страшно выглядела эта улыбка на окровавленном грязном лице.

– Не двигайся, я вызову носилки, – Ильгет заговорила в шлемофон со своими бойцами, они закончили проверку второго этажа. Машина за пленными уже подошла. Санитарный ландер обещали вызвать. Ильгет подхватила раненого за подмышки, подняла, уложила на полу.

– Не могу я смотреть, как ты там сидишь ...

– Как я тебя понимаю, – ответил Арнис. Он дышал часто и поверхностно, говорить ему было, видимо, трудно. Ильгет положила руку ему на лоб.

– Пить хочешь?

– Да.

Она сняла с бикра малый резервуар, напоила Арниса, приподняв его голову. Он с жадностью глотал воду.

– Давно ты здесь?

– Они меня взяли вчера... Иль, ты же видела, я еле ходил, кого-то, кажется, подстрелил, но остальные меня взяли, я не успел даже сигнал послать. Но это ничего, я применил психоблокировку...

Ильгет снова заклеила рану, выглядевшую теперь черной и страшной, сильно увеличившейся.

– Господи, как я могла отпустить тебя одного...

– Иль, это был мой приказ, все правильно. Я не подумал... Ничего... все же хорошо теперь. Господь милостив.

Ильгет плакала, глядя на окровавленное лицо Арниса, на котором так странно выделялись чистые и прозрачные серые лужицы глаз.

– Все хорошо, Арнис, родной мой, все хорошо. Мы возвращаемся на Квирин. В Заре уже почти все закончено.

– И ты полетишь со мной, – пробормотал он.

– Да. Я тебя не оставлю.

Ильгет с жалостью смотрела на бледное лицо Арниса, кое-где в белых нашлепках псевдокожи, глаза его были прикрыты. Здоровая рука, левая, бессильно свесилась с кровати. Ильгет осторожно поправила ее.

На Квирин. Все уже хорошо, Дэцин отпустил и ее на Квирин. Хотя часть отряда еще оставалась на Ярне.

Арнис открыл глаза. Увидел Ильгет, и в глазах его засветилась ласковая улыбка. И тем же ответила ему Ильгет.

Ничего говорить не надо. Все хорошо. Она поправила одеяло. Погладила Арниса по голове.

– Ну как ты? Не болит? Есть хочешь?

– Нет.

Ильгет подтянула зена-тор повыше, он сползал к локтю.

– В туалет сходил, поменять прокладку?

– Нет пока.

Арнис помолчал. Потом вдруг спросил.

– Иль... один из сингов. Он еще последним со мной оставался, когда остальные ушли. Он... мне показалось.

– Это был Пита, – спокойно сказала Ильгет, – все правильно.

– Я ведь его всего один раз видел, – пробормотал Арнис, – И сейчас... так удивился. Но я был не уверен.

Ильгет снова почувствовала дикую иррациональность происходящего, невозможность. Ведь самое невероятное – то, что Пита вовсе не эммендар. Ильгет была уверена – не заглядывала в глаза мужу – но была уверена как-то внутренне, что сагон подчинил его (возможно, в этом вина Ильгет, из-за нее сагон обратил внимание на Питу), что заставил выполнять вещи, несовместимые со всей его прежней жизнью, характером, взглядами. Но проверка показала, что Пита не был эммендаром. Он был синг, человек, служащий сагону добровольно.

Ей снова захотелось задать Арнису все время мучивший ее вопрос. Что делал Пита рядом с ним? Участвовал в пытке? Сам включал болеизлучатель? Ковырял ножом рану, бил электрохлыстом на малой мощности? Или просто стоял рядом, в конце концов, он солдат, должен подчиняться приказам... И снова Ильгет не спросила ничего.

Может быть, лучше не знать некоторых вещей. Блестящие серые глаза Арниса внимательно смотрели на нее.

Арнис тоже не говорил ничего.

– Дай попить, – попросил он. Ильгет поднесла к его губам трубочку, Арнис стал медленно втягивать в себя лимонник.

Допрос был интенсивным, синги очень торопились, Арнису за сутки сломали руку и несколько ребер. Да и все тело избито основательно. Но хуже всего была рана, которую расковыряли, и начался уже менингит, организм был истощен стрессом, с трудом боролся с инфекцией. Все же для квиринской медицины повреждения были незначительными, Инти – врач – обещала, что к возвращению Арнис уже поднимется на ноги. Может быть, даже и в больнице не придется долеживать. Пока Арнис чувствовал себя плохо, его снова знобило, температура, как всегда к вечеру, росла.

– Внимание всем отсекам, – произнес в динамике мягкий голос Лессы – командира корабля, – через две минуты наш корабль совершит переход в подпространство. Напоминаю, что шлюзовые камеры должны быть пусты! Повторяю...

– Мы выжили, – сказал Арнис, – ведь из нашего отряда никто не погиб.

– Бера, – напомнила Ильгет.

– Да. И другие... но мы выжили. Мы вернемся на Квирин.

Ильгет кивнула.

– Родной мой, – сказала она ласково, – ты поспи. Сейчас будем в подпространстве, и ночь наступает уже. Ты поспи немного, хорошо?

– Хорошо, – пробормотал Арнис с закрытыми глазами, – и ты отдохни, Иль. Ты совсем не отдыхаешь.

– Ладно. А утром я опять буду рядом с тобой.

Она сидела, баюкая в ладонях его сильную, крупную, расслабленную кисть. Глядя в любимое бледное лицо. Постепенно дыхание Арниса стало ровным. Ильгет тихонько поднялась и вышла из медотсека.

Они летели уже несколько дней, но до сих пор она никак не могла решиться пойти вниз, на первый ярус, где в одной из маленьких изолированных камер сидел Пита. На Квирин везли нескольких эммендаров, которых психологи сочли либо трудноизлечимыми, либо интересными в научном плане, а Питу взяли по просьбе Ильгет.

Ей было и некогда, она не отходила от Арниса. Она и спала рядом, на свободной койке медотсека, там было еще несколько раненых, Ильгет ухаживала и за ними по возможности, если рядом не было никого другого. Но главной причиной было не это – она просто, если уж честно, боялась говорить с Питой.

В очередной раз, поедая скромный корабельный ужин, Ильгет попыталась проанализировать свое отношение к мужу. Если честно, она теперь и не знала, как к нему относиться.

Куда-то подевалось чувство вины перед ним.

Да и в чем она виновата? В том, что захотела бороться против сагонов? Но это война, в которой рано или поздно каждый должен занять какую-то сторону. Вот Пита занял другую...

Наверное, это неправильно. Жена должна быть во всем едина с мужем. У нее не должно быть собственных мыслей и стремлений. Но так уж получилось.

И однако все это можно было исправить. Сейчас Ильгет понимала: если бы можно было просто вернуть старые времена... Да, она могла бы и бросить ДС. Наверное. Ей даже не было бы стыдно. Жаль оставлять друзей – но ведь семья важнее.

Если бы Пита нашелся, но как-то иначе. Не так.

То, что он в Системе, понятно, но в Системе была уже большая часть населения Лонгина. Это нормально. Пита ведь и там работал программистом.

Как же получилось...

Такое было, наверное, первый раз в жизни. Пойти к Пите сейчас – было бы страшно. Просто потому, что Ильгет не готова была снова стать женой этого человека. Занять положенное ей место. Быть с ним единым целым?

Может быть, он и не трогал Арниса, просто стоял рядом?

Это все равно.

Ильгет испытывала гадливость по отношению к происшедшему. Она понять этого не могла, как можно пытать живого человека, пусть врага, причинять ему такую боль. Ведь это не то, что треснуть по шее со злости. Только теперь она начинала понимать свое истинное отношение и к собственным палачам, и к палачам Арниса, теперь, когда с одним из них ей предстояло оказаться рядом.

Она просто не считала их людьми.

Даже ненависти особой не было. Просто омерзение какое-то, ощущение чужого, отвратительного насекомого – ничего человеческого в них быть не могло.

И никакие оправдания тут не помогали, никакая война, наступление, смертельная опасность... теоретически эммендаров, конечно, можно было понять. Практически, на уровне внутренностей и костей, всем своим существом Ильгет отказывалась признать их принадлежность к роду человеческому.

Корабль все еще шел в запределке, в подпространстве, это ощущалось по легкому подташниванию, к которому Ильгет давно привыкла. Удивительно, что никогда не знаешь, сколько времени (стандартного) корабль будет идти в канале – от нескольких минут до нескольких часов. И совсем уж неизвестно, сколько реального времени пройдет «снаружи», с точки зрения, скажем, квиринского наблюдателя. Пространство-время не только относительно, но еще и неизотропно.