Дороги. Часть первая. - Йэнна Кристиана

Дэцин с помощью Арниса и Лестрина занимался подбором и формированием нового правительства Лонгина.

В городе необходимо было поддерживать порядок, кормить жителей, восстанавливать предприятия, давать людям работу. Занимались этим, конечно, лонгинцы, назначенные на соответствующие посты, но руководство и помощь им требовались.

И еще наступил следующий этап информационной войны. Собственно, пропаганда. По местному телевидению и радио, в газетах и в компьютерной сети (которая теперь стремительно развивалась) шли непрерывные потоки информации – аналитические статьи и передачи, история сагонских войн, разъяснение в новом свете событий последних лет, не жалея черных красок – рассказы о страшной участи тех, кто не подчинился Народной Системе, а также об ужасах войны, которую Лонгин вел против всего мира, и о последствиях этой войны для захваченных народов. Разъяснение роли Квирина во всей этой истории. Рассказы о тех, кто пожертвовал жизнью за освобождение Ярны... и так далее, и тому подобное. Ильгет особенно активно занималась именно этой частью работы. Ведь она – лонгинка, понимает местные реалии и ментальность. Но чем дальше, тем больше ее тошнило от всего этого. Во всем, что говорила и делала она, что передавали СМИ, которые она контролировала – не было ни слова лжи. Все это было правдой. Но мерзким было то, что правду приходилось вдалбливать и внушать людям так, словно это была ложь.

Правду не надо никому доказывать. Истина должна сиять в небе, чистая и незапятнанная, для всех совершенно очевидная.

Но это было почему-то не так, и эту истину, что сагоны – зло, приходилось доказывать.

Ильгет было особенно мерзко, когда журналисты сделали передачу о ней самой. Собственно, передача была о полиции Народной Системы вообще. Передача острая, бьющая по нервам, по совести – как можно было допустить такое? Участь Ильгет не была чем-то исключительным, всех, кто заподозрен в сочувствии «террористам», в борьбе против Народной Системы, пропускали через эту отработанную систему «дознания». В передаче показывали, как крепятся на кожу проводки болеизлучателя... Как в силовых тисках можно ломать мелкие косточки, например, пальцев. Ильгет трясло от всего этого, но умирая от жути и отвращения к себе, она рассказала о своих ощущениях от пережитого. После передачи Ильгет вернулась в гостиницу, Арнис, молча обняв ее за плечи, повел в столовую и налил большой граненый стакан рома.

А еще то и дело передавали сигналы о найденных где-то бесхозных дэггерах. Сигналы нужно было проверять. Иногда дэггеры действительно обнаруживались. Их уничтожали.

На улицах постреливали. Где-то в городе, как и по всей стране, прятались банды не смирившихся и не сдавшихся бывших сингов. Их ловили, и на это тоже уходили силы и время квиринцев.

Ильгет в первые же дни выяснила местопребывание матери. Мать была жива, здорова и, по-видимому, процветала – но звонить ей сразу Ильгет не решилась. Дни были забиты под завязку. Позвонишь – и как объяснить, что не можешь сию же минуту все бросить и прийти. И завтра не можешь...

Да и мама могла бы сама с ней связаться – ведь наверняка видела ее по тв, читала о ней статьи. Но почему-то не стала связываться.

В конце концов Ильгет решила просто прийти – без всякого предварительного звонка. Затолкав легкий страх куда-то в пятки, постучала в дверь.

Может, еще никого и дома нет...

Шаги. Ильгет напряглась, но шаги показались ей незнакомыми. Слишком тяжелыми. Дверь отворил мужчина – в майке и тренировочных штанах, с черными длинными усами. С недоумением уставился на Ильгет.

– Здесь живет Китти Ривейс? – быстро спросила она.

– А вам что нужно? – поинтересовался мужчина.

– Я... – Ильгет вдруг почувствовала слабость в ногах, захотелось прислониться к стене, – ее дочь...

Несколько секунд мужчина ошарашенно смотрел на нее. Потом повернулся и крикнул в глубину коридора.

– Китти!

Ильгет замерла. Ей было страшно.

Маму ужасно хотелось увидеть. Но... слишком многое мешало. Почему мама сама до сих пор не попыталась найти Ильгет? Может, она из тех, кто все еще придерживается просагонских взглядов – и она осудит дочь? Видела ли она передачу о том, что случилось с Ильгет? Как это на нее подействовало?

Ильгет даже и Неле до сих пор боялась звонить. Мешало мышечное воспоминание – как вывернула беззащитную кисть, как швырнула подругу на пол...

Они ведь все ненавидят нас. И их можно понять. Они ненавидят. Лоб Ильгет покрылся испариной. Так же, впрочем, как я ненавижу сагонов. Они же не понимают, кто пришел в Лонгин первым... и как им это объяснить? И как пережить теперь их ненависть?

Мама выглядела не очень хорошо – побледневшее лицо в морщинах, краска на волосах вылиняла, проявились темные корни. Мама всегда красилась под блондинку. И сейчас, в 50 с лишним лет, на голове ее не было седины.

Ильгет замерла. Но все прошло очень хорошо. Мама бросилась к ней с криком «Ильке!» и обняла ее, руки неловко скользнули по бикру. Ильгет почувствовала себя слишком громоздкой и неуклюжей, но что поделаешь, без бикров ходить запрещалось, все-таки броня.

– Господи, Ильке, откуда ты взялась? Я так переживала... Ну заходи... Знакомься, это Кейн.

Мужчина в майке бледно улыбнулся.

– Кейн, это моя дочь, ты представляешь? Я просто не верю!

Минут через десять они сидели за столом на кухне и пили чай. Кейн как-то поспешно оделся и ретировался, сообщив, что ему нужно в управление. По словам мамы, он работал в отделе строительства, вроде бы, какой-то начальник... сейчас, правда, там неизвестно что творится, но его, судя по всему, оставят на своем посту.

– Ведь мы же не эммендары какие-нибудь, – с достоинством сказала мама. Ильгет кивнула.

– Ну а что с твоей школой?

– Пока не знаю, что будет, – сказала мама, – но мне сказали, что я на работе останусь в любом случае. Наверное, переформируют в обычную школу. Ты знаешь, при сагонах так много интернатов открыли, меня тоже это удивляло – все-таки дети должны воспитываться в семье...

Ильгет отметила, что мама уже говорит «при сагонах». Информационные бомбы Дэцина начали действовать.

– Ну а ты как? – спросила мама рассеянно, – ты что же теперь, живешь на Квирине?

– Да.

– Ну и как, нравится?

Ильгет подумала.

– На Квирине – конечно, хорошо. Там и в материальном смысле хорошо, и вообще... друзья. Но то, что вот война...

– Да, война это ужасно, – согласилась мама, – мы тут сидели и тряслись... представляешь, вдруг телепередачи прекратились, грохот, за домами какое-то зарево. Сидим и ждем смерти, можно сказать... думали, хоть объявят воздушную тревогу, в бомбоубежище надо бежать... Как мы перетряслись, ты не представляешь!

Ильгет послушно кивнула. Маму, как обычно, совершенно не занимал вопрос, где в этот момент находилась ее дочь. Рассказать бы тебе, подумала Ильгет, как мы-то тряслись... Особенно про то, что осталось от Беры. Но рассказывать она не стала, конечно, да маму это и не волновало.

– Думаю, уже все основное кончено, – сказала Ильгет, – сагоны, вроде бы, почти все убиты. Еще несколько месяцев, и мы уйдем с планеты.

– Ты вроде похудела, – заметила мама, – лицо как-то похудело.

Еще бы, подумала Ильгет.

– И что это за родинки у тебя появились? Не было же их?

– Это так... следы, – брякнула Ильгет. Она поняла, что мама не видела ту передачу. И слава Богу, что не видела! Впрочем, мама и не захотела дальше развивать эту тему.

– А это у тебя что, скафандр? Кошмар какой. Ты что, в их армии служишь?

– Да, что-то в этом роде.

– А что с Питой-то? – спросила мама. Она была классической тещей и зятя не переваривала, так же, как свекровь не переваривала Ильгет.

– Понятия не имею, – отозвалась Ильгет, – ты ничего о нем не слышала? Я не могу его найти.

– Нет. Ты же знаешь, они со мной не разговаривают, больно гордые. Ну и ладно, знаешь, не найдется – может, оно и к лучшему. Выйдешь за какого-нибудь квиринца...

Ильгет захотелось развить эту тему, но она не знала – как. Рассказать бы об Арнисе... да нет. Не стоит. К тому же мама уже продолжала.

– А что ты думаешь? Ведь выходят же за иностранцев. У нас вот одна на работе раз – и выскочила за цезийца. Почему бы и нет... Правда, доченька, я вижу, что ты совершенно не следишь за собой. Ты такая бледная, ну я понимаю, это скафандр, но иногда ты ведь можешь надевать что-нибудь нормальное? Ты никогда за собой не следила. А вот посмотри на меня. Мне за 50 уже, а разве я так выгляжу, как ты? Ты не болеешь?

– Нет.

– А вид такой, будто болеешь. Тебе, наверное, надо спортом заниматься...

Ильгет невольно улыбнулась.

– Да мам... потаскаешь денек оружие и скарт – никакого спорта не нужно.

– Спорт нужен, – поучающе заметила мама, – потому что нужно развивать определенные группы мышц, чтобы тело было красивое... Надо подумать о себе, доченька!

Ильгет с трудом смогла объяснить матери, что ей нужно уходить. И что она вряд ли сможет появиться у нее в ближайшие дни.