За плечами XX век - Елена Ржевская

«Приказание по войскам 30-й армии.

16 января 1943 г. Ком-ру 359 сд:

1. Произвести полную очистку траншей и ходов сообщения от снега и углубить их до полного профиля. В наиболее открытых местах траншеи перекрыть.

2. Все имеющиеся огневые точки очистить от снега и произвести их оборудование».

* * *

Все стоит в снегу. Тихо. Береза, вся в инее, застывшим легким дымком поднимается над крышей.

* * *

Мы пробивались в глубь леса. За нами лопались мины. Лошади, что вынесли по просекам артиллерию на поле, теперь рвали дышла, запутываясь в лесной гуще. Кое-где снег доходил по пояс. Но стихало. И вот совсем стало тихо.

В две-три глотки каркали вороны, перепархивая и стряхивая на нас комки снега с веток. Елки растрепаны, а тонкие ольхи выгнулись от мороза дугой, макушками ткнулись в снег, а их заломленные стволы лишь кое-где в снежных нашлепках.

* * *

«…К 6.20 части дивизии заняли исходное положение для наступления.

Сводный отряд в 6.20 перешел в наступление в направлении леса южнее Ножкина и в 7.30 овладел траншеями на переднем крае обороны противника, на участке леса южнее Ножкина. Наступление продолжается».

* * *

Они уже сушились у разведенного костра, сидя на закоченевших трупах. Здесь, в лесу, как видно, недавно бились, и павшие лежали кого где настигло.

* * *

Жуткое панибратство живых со смертью.

* * *

Говорят, кадровым военным при подсчете срока их службы один день, прожитый на фронте, будет засчитываться за три. А тому, кто еще недавно цивильным был?

* * *

– Сейчас ты ничего, мне нравишься, отошла вроде. А когда первый раз тебя увидела – какая-то замученная, – сказала мне могучего роста баба. – Думаю, где ее достали такую? С креста сняли, что ли? У меня самой вот ревматизм, стучат коленки, аж хлопают. В честь фрицев.

Она побывала у немцев за колючей проволокой – отказывалась работать. На земле спала – ранняя весна, снег еще только-только сошел, вот и застучали коленки.

Кто она, откуда? Пришлая. Но здесь ее каждая уцелевшая изба примет, она ведь любую мужскую работу ворочает. Природные силы в ней огромные.

– Долбалась, долбалась, как черт в грешной душе. – Это она с печью у хозяйки тут навозилась. – Ну, теперь топится у меня на все сто процентов.

Деньги у нее подкопились, а надеть нечего. Если б где купить можно было, как до войны, «я растолкала б всех, разбила, разбросала и нашла б, хоть и подобрать путем нельзя – мой размер большой».

Когда сидит без дела, свесив к полу огромные кисти рук, она может хоть час, хоть больше наблюдать за возней двух кошек.

– Как вгородила ей в глаз! – Обрадовалась, что старая кошка Мотя наконец дала сдачи маленькой. – Будешь знать, подлюка, как мать задирать.

Приказа над собой ничьего не терпит. И на дорогу снег чистить организованным порядком ни за что не выйдет, хоть судом грози.

– Ёшь ты! Не дребезжи! Я честней тебе. А неохота идти. Как тут быть?

А найдет на нее стих – лопату на плечо. И с удалью за троих снег сгребет. Наработается, придет довольная, притихшая. Скажешь:

– Ну пусть теперь до утра нас немец не тормошит. Спокойной ночи.

Ответит строго:

– Взаимно.

Станет с себя что-то стаскивать, приговаривая:

– Все дранье, все дранье напролет!

Утихомирится и захрапит – не растолкаешь.

А утром как ни в чем не бывало – и не вздумай усомниться – пожалуется, до чего чутко спит:

– Кошка пробежит ночью, я – луп глазами, кто-нибудь охнет во сне, я – луп, ветер дернет ставень – я опять: луп. Так и луплюсь всю ночь, караулю, не немцы ли на подходе.

О Сталинграде. Немецкое сообщение 23 января: «Наши храбрые солдаты защищаются от значительно превосходящих по силам и более приспособленных к бою и погоде большевиков».

24 января: о прорыве Красной Армии «на юг от Ладожского озера».

* * *

– Я с дикого ума как стал палить и, представьте, одного немца зажег. Хвост задымил. Попал! А тут наши летят. «Яшки», давайте! – кричу, – «Яшки!» («Яки»). Потом мне б только мертвецки заснуть – ничего больше не надо.

* * *

«Приказание по войскам 30-й армии.

1. По реке Волга построить систему фланкирующих дзотов, вести фланговый и косоприцельный огонь по плесу р. Волга. Имеющиеся огневые точки, фланкирующие р. Волга, проверить, а в необходимых местах построить новые.

2. Установить проволочное заграждение через р. Волга в месте стыка с 130 осбр и вдоль берега до стыка с 220 сд, обеспечив прострел их фланговым и косоприцельным огнем».

* * *

Встречная женщина сказала:

– Немец. У него бабий платок толщенный на голове намотан. Соломенные боты на сапоги. Срам смотреть.

* * *

«25.1.43 г. Колхоз "Колос".

Слушали т. Рыбакова, который информировал распоряжение военкомата о запрещении разрушать военные блиндажи, собрать убитых бойцов на территории земли колхоза и похоронить их.

Слушали т. Рыбакова о подготовке к весеннему севу, который пояснил, что семян на посев нет, поэтому нужно семена изыскивать внутри колхоза, т. е. собрать среди колхозников.

Опросом колхозников установили, что семян у колхозников нет, так как по трудодням колхозники не получали».

* * *

Неведомыми путями дошли стихи угнанной из Ржева немцами семнадцатилетней Веры Виноградовой:

На окраине в темной пропасти,

В Кенигсберге несчастном живу.

Живу-мучаюсь, только думаю,

Как на Родину я попаду.

А ночами мне домик грезится,

Где до тех пор я жизнь провела…

А теперь вот живу я в Германии,

В этой камнем покрытой стране,

Все бетонное, все холодное,

И не тлится ни искры нигде.

* * *

Немецкое сообщение по радио 26 января: «Наступление Советов на некоторых участках Восточного фронта продолжалось и вчера с новой силой. В тяжелых оборонительных боях против многократно превосходящих сил врага немецкие армии сдерживают угрозу окружений».

* * *

Женщина из Ржева:

– Где наша тюрьма, у них учреждение. Им нужно маскироваться, они там берут простыни для белых халатов. Шьешь. За это банку железную из-под их консервов литровую зерна. На базар что-нибудь вынесешь – немцы на марки что-нибудь купят. А другой – отнимет, а другой – заплатит. На эти марки ведро шелухи купишь у русских, которые на немецкой кухне работают, и добавляем в муку шелуху.

* * *

Приказ: поодиночке не выходить из расположения части. Но сопровождающего мне не дали – бойцы подразделений штаба брошены на передовую, где сейчас на счету каждый штык.

Показали по карте маршрут – в полк, пять километров. Там взяты пленные, надо срочно допросить.

Я шла проселком, потом лесной тропой в изреженном войной лесу и дальше по вытоптанной в снегу тропе, держащейся то у опушки, то скашивающей путь полем.

Всю дорогу сильно мело.

Я дошла в указанную мне на карте точку, где оборону занимало подразделение полка. Здесь была прежде деревня, теперь остался один дом с развороченной крышей, окна без стекол, стены продырявлены пулями и осколками снарядов. За домом притулилась пушка; ее ночью выкатывают, несколько выстрелов по противнику, и опять прячут за дом. Бойцы находились в землянках, от которых к дому прорыта траншея. Теперь им на горе подкинули сюда, в этот полуразрушенный дом, пленных. Охранявший их часовой не впустил меня. Позвали командира роты. Я намеревалась допросить пленных «на месте», как мне и было сказано. Но командир роты, отметив, что я при оружии – пистолет в кобуре на ремне, – значит, никаких с его стороны нарушений устава караульной службы, поспешно вывел пленных и вручил их мне вместе с их солдатскими книжками:

– Забирайте! Людей у меня побило. Некому да и на черта охранять тут их.

Пленных было трое. Трое верзил в грязно-белых ватных комбинезонах с капюшонами – так обрядили немцев этой зимой на нашем участке.

Командир роты и часовой спрыгнули в траншею и скрылись. Я осталась одна с пленными.

– Пошли! – в некотором недоумении сказала я.

Они за мной. Мы вышли в поле, и я с испугом обнаружила, что за это время снегом замело тропу, по которой я дошла сюда, и мне теперь не пройти наобум тем же путем – собьюсь, заплутаю, еще и угожу со всей компанией к немцам. Ведь сплошной обороны нет.

Как быть? И тут мне спасительным показался провод связи, протянутый на шестах через все поле по азимуту. Он выведет к какому-нибудь нашему штабу…

Я велела немцам идти вперед, опасаясь, что за спиной у меня им легко сговориться и напасть. Теперь они шли гуськом, о чем-то переговариваясь, слова не долетали до меня. Мы были в открытом поле одни, неподалеку в стороне – лес. Было мутно от снега. Больше всего меня страшил мой пистолет, которому я обязана была всей этой ситуацией. Им ничего не стоило отнять его у меня, разделаться со мной и скрыться в лесу.

– Vorsicht! Minen! – Это вырвалось инстинктивно. – Не разговаривайте, не отвлекайтесь! Смотрите под ноги! – прерывала я их разговоры на ходу или сговор, как могло быть. – Будьте внимательны! Ступайте след в след. Не торопитесь!