За плечами XX век - Елена Ржевская

Эти приемы мы часто употребляли и, уявляете, не попадали под прицельный огонь…»

* * *

Вчера вдруг в безысходный осенний свинцовый мрак последних дней пробился солнечный по-особенному, как только осенью бывает, ясный день. И откуда-то взялись две лошади: одна – легкая, другая – тяжеловатая. Гуляючи прошли они, выйдя из леса. Это было удивительное видение.

* * *

От Советского Информбюро. Утреннее сообщение 5 октября: «В течение ночи на 5 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло».

* * *

По радио в передаче из рейха пели: «Барабаны гремят по всей земле…»

* * *

Проходивший боец остался в избе на ночевку. Занимает пожилого хозяина разговором:

– Немцы-то воскресенье соблюдают, не воюют.

Хозяина не удивишь этим. Здесь в селе до самой войны издавно жило несколько семей немцев – такие же крестьяне. Раз как-то – дело было до колхозов – повез он немцу свой долг, воз сена. Перед воротами стал, пошел в дом.

– «Иди, говорю, Федорыч, принимай». Его как-то еще звали не по-нашему: Карла Тодорович, ну а мы – Федорыч. Привык, отзывался. А тот не шелохнется сидит. «Свали, – говорит, – за воротами». Как это свали? Я и в толк не возьму. Чтоб такой хозяин… «Какой сегодня день, соображаешь?» – «Какой?» – «Воскресенье сегодня. Не работаю. – И стал советовать: – «Поработай один год, соблюдая воскресенье, подсчитай – посмотришь, выгодно или нет…»

* * *

Постановление исполкома сельсовета: «Необходимо организовать чтение газет в бригадах, с тем чтобы воспитать у колхозников полную ненависть к вражеской армии».

* * *

– Познакомились. С неделю у нее стояли. Красивая. Такую, может, жизнь проживешь – не встретишь больше. Нам приказ отходить. Говорю ей на прощание: «Вы не больно-то тут с немцами якшайтесь. Враг ведь». – «Ладно, – она говорит, – сами знаем, кому поднести, а кого обнести. Вы-то с оружием отступите, а нам с детьми куда податься?»

* * *

Береза темнее на север. По березе ориентироваться.

* * *

«6. Х.42 г. …Части центра продолжают улучшать тактич. положение в Привокзальной части и на улицах сев. – вост. окраины г. Ржев, очищая от противника квартал и кустарник, что между кладбищем и лесом, что сев. – вост. г. Ржев».

«7.10.42 г. Противник, усилив Ржевскую группировку мотобатальонами полка СС “Великая Германия”, частями 5 тд и НО пд, стремится выбить части из сев. – вост. части города».

* * *

Контуженый солдат. Оглох. Ему кричат прямо в ухо.

– Ладь не ладь – ничего больше не слышу. – И пошел, охватив руками голову и качаясь из стороны в сторону.

* * *

Эх, за Волгой сизою с дальних берегов

Смелые дивизии в дым смели врагов…

(Наша армейская)

* * *

Но еще не смели. Еще смертельные бои.

* * *

– Участвовать пришлось вот уже более года в боях за Ржев, ночевать в дому не пришлось ни разу. В лесных рощах, в оврагах, в землянках и шалашах. И населению зачастую так же, а то и хуже. Раздето, разуто, многие селятся в оврагах, в плохих землянках…

* * *

Все дробится на миги. Может быть, когда-нибудь потом сложится во что-то единое.

* * *

Разведдонесение: «9.10.42 г. в 8.30 из Сычевки на южный вокзал г. Ржев прибыл воинский эшелон с 17-тью крытыми автомашинами, 11-тью танками и 10-тью крытыми жел. – дор. вагонами».

* * *

В Ржеве на улице Коммуны в ЧД находится комендатура.

ЧД – это Чертов дом. Его выстроил купец, рассчитывая сдавать квартиры внаем. Но в непогоду с чердака этого дома доносились ужасающие стоны. Жильцы покинули дом, явно облюбованный нечистой силой. И семья купца тут тоже не удержалась. А прохожие обходили этот зловещий Чертов дом, предпочитая переходить на другую сторону улицы, пугаясь сатанинских стенаний. Дом пустовал. После революции в нем оборудовали общественную столовую и при перестройке дома обнаружили на чердаке те пустые бутылки, издававшие при порыве ветра, проникающего на чердак, так пугавшие всех стоны. Эти бутылки заложили строившие дом рабочие в отместку за то, что купец обсчитал их при расчете, надул.

Все стихло. Но по-прежнему его иначе не называли – Чертов дом, а по веянию времени сокращенно: ЧД. И если кто из горожан желал подкрепиться водочкой в розлив, решал, куда податься: в ЧД или в Божий дом. Два таких злачных места и было всего-то в городе: Чертов да Божий дом – часовня при Казанском кладбище, где учредили буфет. А теперь вот перевоплощение общественной столовой в гестапо. Теперь это буквально Чертов дом.

* * *

Он сидел на пеньке ссутуленно, в обнимку с винтовкой, измотан вконец.

– Кончай ночевать, – бросил ему, поднимаясь, товарищ.

И поплелись на передовую.

* * *

Заседание правления колхоза «Дружба» от 11 октября 1942.

«Заслушав председателя колхоза Петра Филипповича о расхищении колхозной свеклы, Брыкова Вера Павловна по наряду бригадира Ананьевой вышла на околот льна. С покончанием своей работы пошла домой мимо свеклы, зашла в колхозную свеклу, натаскала по возможности и пошла домой. Председатель колхоза Гусаров ее остановил, она свеклу бросила и просила прощение. "Прости, Петр Филипыч". Предколхоза предлагает дело на заседание правления.

Постановили: за расхищение колхозной свеклы с Брыковой Веры Павловны списать 2 трудодня».

* * *

– Маленький заморозок, – сказала вернувшаяся хозяйка. – Как уберусь, так валенки надею. Раньше (это значит, до войны) два раза в год мыли, под Пасху и Рождество, стены, потолок вересом, песочком трешь. Хорошо! Мало у кого обои. Те мукой аржаной подлепляли.

* * *

Война кружит, донимает, от всего освобождает. Нерушимо все только в деревенских женщинах. Это потрясает больше всего.

* * *

– Иду с поля, подхожу к дому – ворота куда-то утощенные. Военные в блиндаж себе. Я ругаюсь, а что тут сделаешь. День такой холонный. Ну и Шурочку застудили. Куды? Больницы нет. Я – на работе. Малец сидел с ней до самого конца.

* * *

Председателю сельсовета:

«Выполнение плана подъема зяби в вашем сельсовете поставлено под угрозу. Немедленно организуйте массовый выход в поле колхозного и другого населения на вспашку зяби вручную.

Примите все меры к тому, чтобы к 1.XI с. г. план подъема зяби был полностью выполнен.

В случае невыполнения… по законам военного времени».

* * *

В пустой деревне. Жители отселены. Возле дома в неогороженном палисаднике – земляной холмик, вбит кол, к нему прикреплена дощечка: «Здесь похоронен Васильев Николай Васильевич. Мир праху твому».

Но бойцы так навострились – от них и под землей не скроешься. Расковыряли холмик, повыбрали картошку. Вбили обратно кол и приписали на дощечке: «Воскрес и ушел на фронт».

* * *

– Я нужный человек, – утверждает он. – Я на водокачке в Лупине работаю. – И добавляет: – Я н а т у р а л ь н ы й русский человек.

А вот это уже у немцев схвачено.

* * *

«Мы вырастим поколение, перед которым содрогнется мир, молодежь резкую, требовательную, жестокую. Я так хочу. Я хочу, чтобы она походила на молодых диких зверей» (Гитлер).

* * *

Девушка с искалеченным лицом – новый военфельдшер у нас в штабе. Год назад в декабрьском наступлении под Москвой в бою за Новый Иерусалим она была тяжело ранена.

Говорит: на передовую бы, мстить. Но недослышивает после ранения, один глаз заплыл – не видит, и она понимает, что на передовой ей уже не бывать.

Между теми боевыми днями и нынешними пролегли месяцы по госпиталям, когда «уже не хватало сил, терпения от моих ломот», и теперь она с неистощимой охотой и азартом рассказывает о том, как и каково ей было «давным-давно» на фронте, пока ее не покалечило.

Она москвичка, пошла добровольно на фронт, была в санвзводе, одна среди мужчин.

– Я ли это была или нет? На самом переднем крае. Когда мы двигались к Москве, отступали. Господи боже мой! Как это я там была! – взвинчивается она. – Подумаешь – нет, это не я была. Бой есть бой. Но что самое страшное – это пехота. Первоначально, правда, ничего не страшно. Идешь, стреляют, бьют, спотыкаешься то об лошадь павшую, то еще о что – как будто просто идешь по земле. И вот почему-то сначала не страшно. Боялась, что в ноги ранят, я голову не берегла. Наденешь на раненого свою шапку, потом ребята мне шапку с убитого принесут… Мама, когда умирала, сказала: «Тебя любить не будут, ты человек правды». А со мной все делились, хоть маленький кусочек хлеба, а на всех. Сперва казалось: как я буду обрабатывать рану и перевязывать зимой, на морозе? Для меня это было странным. «Не горюй, Нюша, насчет этого мы тебе подскажем». Они уже были в боях. И советы хорошие давали: спеши, Нюша, обзавестись семьей. А мне спешить некуда. Мне кажется, я была прошлый год озорная. Я ходила как сорванец. А понадобилось для раненых, так я у начпрода украла лошадь. И одна врач, Кац, тоже: «Мне некуда спешить, я мужчиной стала». Застудилась, борода у нее стала расти. В тот раз немец был на горе. Чтобы его выбить, у нас было мало сил. Я у кустика вдруг остановилась, верно, сердце предчувствовало. Страх не страх, а какое-то предчувствие. Гранатное ранение. Просто, знаете, сразу головой в какую-то пропасть, как в глубокий сон. В медсанбате пришла в себя, говорить не могу – челюсть перебита. Только чувствую, как копошатся возле, ихние хлопоты, дыхание. И в голове что-то проталкивается. Пришел санитарный самолет за каким-то большим человеком. Слышимость мне как издалека: «Я не полечу, а ее отправьте». И меня отправили. Помню перестрелку. Тряски. И все. – Она достает из кармана кусочек бинта, вытирает слезящийся глаз. – У меня, знаете, какие глаза до этого были – кошачьи, красивые. Мне говорили: «Твои глаза сразу как прострел дают».