Рыцарство - Филипп дю Пюи де Кленшан

2. После хозяина, следовало заняться лошадьми. Юный паж их чистил, надевал сбрую вне зависимости от того, принадлежали они сеньору, рыцарям и дамам из его окружения или являлись его собственностью, ибо у него тоже был свой конь — первый повод для гордости. Также пажу вменялось в обязанность объезжать молодых лошадей. Этот труд, исполняемый сыновьями высокородных сеньоров, в дальнейшем тоже обретет декоративный характер; во Франции человека, занимавшего эту должность, назовут «маршалом» (слово, первоначальный смысл которого звучит как «человек, заботящийся о лошадях», станет обозначать военачальника, что весьма логично, поскольку армия в ту эпоху состояла преимущественно из конницы).

3. К столу своего хозяина дамуазо подавали хлеб, вино, нарезанные ими мясо и дичь. Уже в то время эту обязанность исполняли дети из знатных семей, и постепенно она «облагородилась». После того как она стала почетной, выполнять ее стремились самые высокородные сеньоры при дворе европейских монархов. Во Франции эту функцию разделили меж собой великий хлебодар, великий кравчий, великий виночерпий и т. д.

4. Для хозяйского удовольствия на охоте паж должен был приготовить рогатины, которыми убивали загнанное животное, и острые тесаки для разделки туши. Кроме того, он был обязан дрессировать и заботиться об охотничьих собаках и соколах, этих хищных птицах, чей стремительный полет предвосхищал выстрел современных охотников. Конечно, паж сопровождал своего сеньора во время любимого занятия, указывая ему путь. И здесь мы видим такую же эволюцию. При всех дворах Европы появятся обер-егермейстеры, выполнявшие исключительно почетные функции.

5. Но, в конце концов, это были лишь светские познания, которые станут украшением настоящего рыцаря, но не воспитают в нем основных качеств, являющихся неотъемлемой принадлежностью воина. Ведь, прежде всего, питомец прибывал к своему покровителю, чтобы пройти обучение военному искусству: суровое испытание, в завершение которого, если он его выдержит, перед ним откроется дверь в восхитительный мир — не забудем, что пока имеем дело с ребенком, — рыцарства.

Военное образование подростка проходило в три этапа: сначала он содержал в порядке вооружение хозяина. Он следил за состоянием лат, которые могла покрыть ржавчина, и кольчуги, крепление колечек которой не должно было ослабнуть. Он не давал затупиться копьям и мечам. Занимаясь этим, подросток наверняка не упускал возможности попробовать свои силы в обращении с тяжелым оружием, подражая своему хозяину и красуясь перед другими пажами.

Впрочем, именно в обращении с тяжелым вооружением питомец начинал по-настоящему постигать азы техники боя. Под наблюдением одного из старших товарищей или старого слуги подростки приобщались к искусству боя на палках. В общем дворе на участке, специально для них отведенном, они все свободное время вступали в жесткие схватки, из которых подчас выходили сильно помятыми. Случалось так, что иногда один из пажей оставался на месте мертвым.

Наконец, дамуазо следовал за своим хозяином на войну, однако он не должен был участвовать в бою. Это ему запрещал неписаный закон рыцарства: кто еще не является рыцарем, тот не имеет права выступать против воина, носящего это звание. Обязанность дамуазо была менее славной. В тылу он держал для своего хозяина, занятого в рукопашной, в резерве одно или два копья и один или два щита. Поэтому и появится термин, которым постепенно станут именовать пажей, достигших определенного возраста и обученных вести бой: слова «armiger» (носитель оружия), а также «scutifer» или «scutarius» (носящий щит) постепенно превратились в «ecuyer» (оруженосец). Оруженосец, отныне мы называем его так, приносил запасные оружие и щиты на место сражения вместе с теми, которыми хозяин уже пользовался. Одновременно он приводил туда и боевого хозяйского коня, оседланного лишь незадолго до начала битвы, чтобы, сначала пустив его шагом, всадник мог перейти на галоп и ринуться на плотную шеренгу противника. Оруженосцу же для личной защиты, если в этом возникнет необходимость, оставалась только большая узловатая палка.

Тем не менее, оруженосец, все обучение которого должно было сделать из него воина, мог присутствовать при яростных схватках рыцарей не только в качестве зрителя. Если личным оружием ему служила только палка, то в своем распоряжении он имел находящееся в запасе вооружение своего хозяина. Оруженосец бросался в бой для того, чтобы оказать помощь своим или же поучаствовать в завершающем этапе сражения, за которым неизменно следовал триумф. Его участие со временем станет чуть ли не обязательным, и достаточно быстро оруженосцу, если он сражался, было разрешено иметь то же вооружение, что и у рыцаря (лишь шпоры, тогда являвшиеся знаком отличия рыцарей, оставались для него запрещенными). Нет никакого сомнения, что это недозволенное, но предполагаемое участие оруженосца в завершении этих своеобразных встреч, какими были тогда сражения, часто служило доказательством (сегодня мы бы сказали, что оно являлось пройденным тестом) того, что его обучение наконец закончилось.

в) Рыцарское совершеннолетие

Нужно ли уточнять, что это обучение на практике не было столь тяжким, как мы описали выше в общих чертах? Каждый крупный феодальный сеньор окружал себя большим числом питомцев, которые делили между собой обязанности. Постепенно они стали заниматься лишь тем, что соответствовало их вкусам и склонностям. Но, несмотря на то что равенство являлось одной из характерных черт института рыцарства — рыцари были равными среди лучших, — можно, однако, предположить, что сын крупного феодала должен был встретить при дворе своего суверена куда более теплый прием, нежели отпрыск бедного подвассала, к которому часто относились как к не получающему жалованья слуге. Но если этот «бедный родственник» желал отыграться, то мог сделать это на поле сражения, где смелость и страх стирают всякие отличия в происхождении.

Такое неравенство, которого невозможно было избежать, и различие в возрасте, необходимое для гражданского совершеннолетия, объясняют столь заметную разницу в продолжительности обучения. У германцев, отдаленных предков рыцарей, ребенок получал оружие — знак одновременно гражданского и военного совершеннолетия — в двенадцать лет (у салических франков) и в пятнадцать (у рипуарских франков). По правде говоря, совершеннолетним молодой германец становился, когда достигал расцвета физической силы и воины племени решали, что он способен носить оружие. Однако под влиянием римского права возраст гражданского совершеннолетия медленно увеличивался. Начиная с XIII в. в Западной Европе, за исключением некоторых провинций, он колебался между двадцатью и двадцатью одним годом.

Возраст рыцарского совершеннолетия прошел такую же эволюцию. Если песни о деяниях, никогда не чуравшиеся чудес, сообщали о посвящении в рыцари дамуазо, едва достигших двенадцати лет, то вероятно, что возраст принимаемых в рыцари питомцев в большинстве случаев колебался между четырнадцатью и двадцатью годами. В XI в. для выходцев из богатых семей он будет равняться пятнадцати годам (другие же должны были ожидать распоряжения своего покровителя и поэтому могли оставаться оруженосцами всю свою жизнь, правда, за исключением тех, кто мог сам приобрести рыцарское снаряжение) и двадцати или двадцати одному году для всех уже с конца XIII в.

Таким образом, обучение дамуазо продолжалось, вероятно, примерно от трех до девяти лет. Но, по правде говоря, когда возраст рыцарского совершеннолетия остановится на двадцатилетнем рубеже оруженосца, образование практически утратит всю свою суровость, и в XV в. питомцем сеньора станет молодой дворянин, обучающийся уму-разуму далеко от родительского дома и старающийся перенять подле одного из знатных людей великосветский тон.

III. ПОСВЯЩЕНИЕ В РЫЦАРСТВО

В истории рыцарства, столь богатой на белые пятна и поэтому часто такой обманчивой, без сомнения, нет более трудного вопроса — за исключением, правда, тайны, окружающей происхождение этого института, — как тот, что же нужно считать посвящением в рыцари, то есть переходом из оруженосцев в рыцари. Прежде всего, ритуал, сопровождавший церемонию посвящения, постоянно изменялся. Можно даже утверждать, что он никогда не был четко определен. Место, обстоятельства, настроение совершающего церемонию и посвящаемого, финансовое состояние, семейные узы, жажда власти, разделявшая государей и их вассалов, общество, наконец, все способствовало тому, что, например, у двух церемоний посвящения, совершённых в одном и том же месте и одним и тем же рыцарем, но с разницей в несколько месяцев, сильно отличался распорядок их проведения.

И даже тексты, позволяющие нам увидеть, что представлял собой ритуал вступления в рыцарство, следует использовать с осторожностью. Церемониалы, упорядочивавшие этот ритуал, представляли собой лишь некие отголоски реальной действительности. В столь прагматическое время, каковым являлось Средневековье, законотворчество не предшествовало обычаям в стремлении породить новые законы, но лишь вынуждало официально признавать те, которые были уже повсеместно принятыми. Отсюда такой разрыв во времени. В эпоху заката рыцарства мы видим обратную тенденцию, когда некоторые церемониалы крайне усложнят ритуалы, дополнят их лишними действиями и обременят искусственно созданной символикой. Так, из акта посвящения в рыцари ритуалы превратились в раздражающую тягостную пантомиму, которая, без сомнения, имела мало общего с реальностью. Что же касается песен о деяниях, которые больше рассказывают о посвящении в это звание, то известно, что они повествуют о давно прошедших событиях, не заботясь, конечно, об исторической правде. В целом они приписывают своим персонажам нравы и обычаи времени сотворения самих песен, не давая узнать, в какой момент их творческий порыв восстановил истинные краски прошлого, не дополнив их при этом некоторыми оттенками настоящего.