Правильный пацан - Сергей Донской

В первую очередь, конечно, подразумевались фашиствующие молодчики, но не только они одни. На земле разной пакости хватало. Вот ее-то, всю скопом, Серега и ненавидел. Сегодня от скинхедов досталось, вчера от бандитов перепало, завтра какая-нибудь мразь новый дефолт устроит. Ну разве не твари?

В глазах Сереги прояснилось, но в голове все еще стоял набатный гул после удара железякой. За тот короткий промежуток времени, пока он находился в отключке, поле боя разительно изменилось. Никто никого не догонял, никто не размахивал конечностями, воинственные возгласы сменились жалобными стонами.

Женщина, которой Серега пытался помочь (вот уж, действительно, на свою голову!), куда-то запропастилась, только стоптанную босоножку оставила на память. А вообще много всякого-разного вокруг валялось: рассыпавшаяся мелочь, разнокалиберные осколки, зажигалки, сигареты, ключи, ошметки мороженого, газеты, пластиковые пакеты и – граждане, много потрепанных, истерзанных граждан, которые все это добро обронили, когда их принялись колотить чем попало по чему попало.

Один за другим они приходили в себя, сплевывая кровавые сгустки, растирая ушибленные места, обескураженно разглядывая порванную одежду.

Все громче рыдала лоточница, добро которой приобрело вид совершенно не товарный, после того как по нему прошелся не один десяток пар ног. Яростно матерился торговец очковыми оправами, левое ухо которого отсвечивало в полумраке тоннеля петушиным гребнем. Тоненько голосила миловидная девчушка с зияющим провалом вместо зубов.

Сбитые с ног поднимались на ноги, устоявшие обессиленно присаживались на корточки. Под бетонными сводами нарастал гул перепуганных, растерянных или просто злых голосов.

– Это что же такое творится, люди добрые, а?..

– Я думала, у меня сердце остановится напрочь…

– Нет, ну это нормально? Нормально, я вас спрашиваю? Среди бела дня, в самом центре сто-лицы…

– Вешать этих фашистов, за ноги вешать! Прям на Красной площади!

Пока жертвы геноцида делились таким образом своими впечатлениями, те, кому посчастливилось не попасться под горячую руку скинхедов, валили дружной гурьбой наверх, призывая истошными голосами милицию.

Серега мазнул ладонью по рассеченной брови, полюбовался результатом. Крови совсем мало было, так, несколько капель. Не то что у смуглого мужчины, которого по соседству головой об стену приложили. Этот был явно не жилец – ноги разбросаны как попало, одна рука зачем-то в кулак сжата и нелепо вверх торчит, а из дыромахи в черепе струится густая малиновая кровь. Отгулялся гость столицы.

Отведя взгляд, Серега обнаружил, что сам он держит уже никакую не гитару, а один лишь сломанный гриф, увитый обрывками струн, и зашвырнул его подальше, произнеся при этом парочку нелитературных фраз.

Как ни странно, дневная выручка, хранившаяся в банке из-под «Нескафе», никуда не пропала, так что Серега аккуратно переложил деньги в карман, а банку оставил на месте, догадываясь, что с карьерой уличного музыканта покончено навсегда. Не отдавая себе отчета в том, почему вдруг в душе возникла такая уверенность, он распрямился и захромал было к ближнему выходу, когда вдруг застыл, оглянувшись через плечо.

Пальцы покойника были унизаны разнообразными перстнями, к окровавленному подбородку рыжая коронка прилипла, на шее – витой золотой жгут с мизинец толщиной.

Оно не бедствовало, это лицо кавказской национальности, шляясь по улицам чужой столицы вдали от родины. Оно наверняка вкусно кушало, имело русских девочек и проворачивало какие-то свои делишки, пока внезапно не превратилось в посмертную маску на грязном холодном полу московского перехода. Теперь и золотишко ему было без надобности, и пузатая барсетка, явно заменявшая бумажник.

Снять перстень с пальца покойника Серега ни за что не решился, даже если бы в золотую оправу был вставлен самый расчудесный бриллиант. А вот бесхозная барсетка валялась сама по себе, никем до сих пор не замеченная, никому пока не нужная. Скоро набегут менты и – фьють – вот она была и нету. Зачем добру пропадать?

Серега шагнул вперед, поколебавшись, нагнулся, поднял барсетку и двинулся дальше, торопясь выбраться из перехода до того, как на смену скинхедам явятся блюстители порядка, уже оглашающие округу своими сиренами.

Нагребут полные карманы вещдоков, отрапортуют перед телекамерами о том, что преступники будут непременно изловлены, и поминай как звали.

Следствие ведут мастаки, чтоб им ни дна ни покрышки. Им бы, ментам удалым, в Серегину шкуру, чеченским железом попорченную.

Перешагивая через две ступеньки, Серега стал подниматься наверх, где уже собралась порядочная толпа любителей экстремальных ситуаций, приключающихся с посторонними.

– Убитые есть? – деловито спросил у Сереги пенсионер с орденскими планками. Его волосатые ноздри жадно раздувались.

– Есть, – кивнул Серега, не останавливаясь. – Но главная потеха впереди. Там взрывчатка заложена. Вот-вот рванет.

– Неужели?

Орденские планки вздрогнули, но остались на месте, азартно поблескивая в лучах заходящего солнца. Пенсионер в свое время пропустил взрыв на Манежной площади и не собирался повторять ошибку.

Серега, раздвигая плечом зрителей, выбрался из толпы и пересек улицу перед самым носом белой иномарки с изображением зубастой пасти аллигатора на борту. Очень подходящая эмблема для телевизионщиков, прибывших на место трагедии.

Эх, времена настали, лихие, отчаянные, так и чудится над страной разбойничий пересвист! Зато у одних всегда есть работа, а у других – развлечение. Кто сказал: «Хлеба и зрелищ»? Хлеб – дело десятое, нам бы, главное, кровушки побольше, чужой, конечно.

Привычно хмурясь, Серега свернул на Арбат, в начале которого шло полным ходом строительство очередного доходного места. Какой-нибудь ресторан, галерея супердорогих бутиков или просто развлекательный комплекс с обязательным кегельбаном и массажным салоном. Знать это наверняка Сереге было совсем не обязательно. Все равно заказчики с подрядчиками не для него стараются. Ему в подобных заведениях делать нечего, даже если подобранная барсетка доверху набита крупными купюрами. У него, у Сереги, другие цели. Выжить в этом мире самому – это раз. Не дать пропасть своим близким – это два. Ну, а в-третьих, если повезет, то пореже краснеть за свои поступки. К примеру, не брать чужое, как это пришлось сделать сегодня.

Ч-черт! Зашвырнуть бы проклятую сумочку куда подальше и забыть о ее существовании, да нельзя. Не тот случай, когда можно позволить себе деньгами разбрасываться. Даже если они не твоим честным трудом заработаны.

Серегина сестра Тамара на днях влипла в такую скверную историю, что без кругленькой суммы из нее не выберешься. Вход бесплатный, зато на выходе можно и головы запросто лишиться. Бестолковой, прямо скажем, головы. Ветреной.

Эх ты, малолетка, подумал Серега, сворачивая под арку своего двора. В голове ни бум-бум, дура дурой. Отличные слова для песни, между прочим. Жаль, что ее, кажется, уже сочинили. Ладно. Новые песни придумает жизнь. Ее ведь, жизнь, пока что не отменили и отменять не собираются. Значит, нужно как-то крутиться.

Лишь бы не на вертеле в пекле!

Глава 3

Любовь – не вздохи на скамейке…

1

Тамара Леднева горестно вздохнула и тронула мужа за плечо:

– Виталик… Витальчик… Кушать хочешь?

– Яичницу? – желчно осведомился муж, вот уже второй час безучастно лежавший на диване. – Я ел яичницу сегодня на завтрак. И вчера на ужин. – Оттого, что он уткнулся носом в стену, его голос звучал глухо, почти замогильно. Не самая подходящая манера общения для двадцатидвухлетнего парня.

Тамара вздохнула еще разок, на этот раз чуточку громче.

– Почему обязательно яичницу? – спросила она у спины мужа.

Виталий обернулся через плечо и криво усмехнулся:

– А что, есть другие варианты?

– Давай я картошки нажарю. Хочешь?

– Ее сначала купить нужно.

– Тогда можно рожки отварить, – неуверенно предложила Тамара.

– Рожки? – Виталия подбросило и перевернуло на диване так неожиданно, так резко, словно все это время он только и мечтал о том, чтобы навернуть тарелку-другую макаронных изделий.

Но потупившаяся Тамара отлично понимала причину такого нездорового возбуждения. Все дело было в словце, неосторожно сорвавшемся с ее языка. Рожки, будь они неладны! Мужчины, которым изменяют жены, не любят, когда им напоминают об этом. Даже если это происходит ненароком, без всяких задних мыслей.

– Рожки! – повторил Виталий с пафосом. – Тебе мало тех, которыми ты меня уже наградила?

Он вскочил было, но тут же уселся обратно и даже ногу на ногу закинул, пытаясь придать себе независимый вид. Ухмылка продолжала кривить его губы, но левый уголок рта подрагивал, как будто его дергали за невидимую ниточку. Смотреть на эту улыбку было больнее, чем на свежую рану самого близкого на свете человека. Поэтому, прежде чем заговорить снова, Тамаре пришлось зацепиться взглядом за забавного игрушечного пони, подвешенного к светильнику под потолком.