Властители Рима - Владимир Викторович Дмитренко

от Брун-дизия, в стороне от обычной дороги. Оттуда он послал своих доверенных лиц, чтобы собрать информацию о том, как развиваются события.

Оказалось, что заговорщики не имели никакого плана действий, думая, что если они убьют Юлия Цезаря, то народ и сенат, ликуя, восстановят старые республиканские порядки. «Убийцы Цезаря предполагали сказать в сенате речь, но никого там не осталось». Тогда, обернув свои плащи, как щиты, на левую руку, они с мечами, еще хранившими следы крови, побежали по Риму с криками, что убили царя и тирана. Один из них навесил на копье войлочную шляпу как знак свободы. С ними с «занятыми у других мечами» побежали и некоторые из тех, «которые не принимали никакого участия в заговоре, но предполагали разделить его славу», причем среди них был и консул Долабелла — любимец Цезаря, участвовавший во всех его последних походах, сражавшийся вместе с ним в Северной Греции, в Африке и Испании, где в тяжелейшей битве при Мунде проявил личную отвагу и даже был ранен. Убийцы Цезаря «призывали восстановить отцовский образ правления, напоминали о древнем Бруте и древних римлянах, которые тоже составили заговор против древних царей», однако ожидаемой поддержки не получили. Большинство сенаторов в страхе разбежалось, а народ безмолвствовал. Близкий друг Цезаря консул Марк Антоний и начальник конницы Цезаря Марк Лепид забаррикадировались в своих домах. Ночью верные солдаты принесли в дом Марка Антония казну Цезаря, что позволило ему влиять на колеблющихся. Заговорщики же не решились на штурм и предложили прийти к соглашению.

Утром было созвано заседание сената. Заговорщики говорили много и напыщенно, они предлагали именовать Марка Брута и Гая Кассия (вдохновителей заговора) освободителями, а Цезаря объявить тираном и бросить его труп в Тибр. Однако Антоний указал, что если все распоряжения покойного будут отменены, то все, кто получил от него почетные и выгодные должности, потеряют их. Это сразу изменило положение. Второй консул, Долабелла, ранее намекавший на свое участие в заговоре, теперь бранил заговорщиков, — ведь он получил консульство от Цезаря, хотя ему было только 25 лет и по закону он не мог еще занимать эту должность. Антоний напомнил, что ветераны Цезаря и колонисты восстанут, если у них попытаются отнять полученные от него земельные наделы. В итоге сенат пошел на попятную и постановил торжественно похоронить диктатора, а также оставить в силе все его постановления. Убийцам вместо благодарности было объявлено только прощение, их отослали подальше от Рима.

Антоний объявил народу о принятых решениях и, чтобы сохранить популярность, сказал, что пожертвовал местью ради мира и спокойствия. Однако скоро ситуация вновь изменилась. В день похорон Цезаря собравшаяся на Марсовом поле огромная толпа потребовала огласить завещание. Выяснилось, что Цезарь завещал народу Рима роскошные сады и приказал после своей смерти выдать каждому римлянину денежный подарок в 75 аттических драхм, а остальное свое имущество оставлял Октавию, которого объявлял своим приемным сыном. Тогда, как пишет Аппиан, «народ снова пришел в ярость, так как до этого раздавались обвинения против Цезаря как тирана, завещание же, оказалось, написано человеком, любившим город. Особенно казалось всем грустным, что из убийц Децим Брут (брат Марка Брута) был записан в числе наследников второй очереди». Это очень возмутило большинство римлян, «они считали низостью и кощунством, что Децим злоумышлял против Цезаря, хотя он был указан в завещании как приемный сын».

Антоний произнес надгробную речь и, желая привлечь к себе больше сторонников, перечислил заслуги покойного, напомнил о его щедрости к солдатам и народу, о его доверчивости, из-за которой он приблизил к себе убийц. В это время над погребальным ложем была поднята восковая статуя убитого. По словам Аппиана, «при помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу». Такое зрелище переполнило чашу терпения. Возбужденная толпа бросилась к зданию сената и подожгла его, а затем римляне кинулись искать убийц Цезаря. Убийц не нашли, так как те скрылись, но были сожжены дома некоторых сенаторов. Успокоившись, римляне вернулись к ложу Цезаря, понесли его как святыню к Капитолию и уже там совершили обряд погребения.

Денарий Марка Брута. Изображенные на монете кинжалы и фригийский колпак, надевавшийся на раба, которому даровали свободу, символизируют освобождение государства после гибели тирана, каковым Брут считал Юлия Цезаря

5. РИМ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ. ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ. УБИЙЦЫ ЦЕЗАРЯ ПОКИДАЮТ СТОЛИЦУ. ВОЗВЫШЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ МАНЕВРИРУЕТ. РАСПРАВА НАД АМАЦИЕМ — ЛЖЕ-МАРИЕМ

Сенат начал обвинять Антония за его надгробную речь, приведшую к беспорядкам, и неизвестно, к чему бы могло привести это новое противостояние, но тут в игру вмешалось еще одно лицо — некий Амаций, объявивший себя Марием, внуком прославленного полководца Гая Мария. В силу присвоенного себе имени он претендовал на близкое родство с Цезарем и стал пользоваться расположением народа. Амаций выражал непомерную скорбь по поводу гибели Цезаря и соорудил алтарь на месте сожжения его тела, «держал при себе отряд смельчаков и всегда наводил страх на убийц». Опасаясь начавшихся беспорядков, Децим Брут отправился в Цизальпинскую Галлию, Требоний в ионийскую часть Азии, Тиллий Кимвр — в Вифинию (управление этими провинциями было поручено им еще Цезарем). Остальные заговорщики просто бежали из города.

Ранее, еще при Юлии Цезаре, Марк Брут был назначен на следующий год наместником Македонии, а Гай Кассий наместником Сирии. Это были одни из наиболее богатых и доходных провинций, а кроме того, в распоряжении наместников этих провинций имелось много войск. Чтобы отнять эти провинции у своих противников, Марк Антоний сумел договориться со вторым консулом — Долабеллой, которого враждебно настроенные сенаторы тайно пытались ему противопоставить. Юлием Цезарем был задуман поход против Парфии, для чего в Сирию стягивались войска. Марк Антоний, пользуясь отъездом большинства своих самых активных противников и зная молодость и честолюбие Долабеллы, уговорил его, чтобы тот выпросил себе Сирию вместо Гая Кассия, а также собранное против парфян войско и, если нужно, просил бы это не у сената, который с подобным требованием мог и не согласиться, а у народа на народном собрании. Долабелла, мечтавший возглавить поход против парфян, немедленно внес в сенат законопроект, предполагавший передать ему