Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов - Дженнифер Тиге

понять, а не судить. Как практикующие психоаналитики они исследовали пациентов, которые до 1945 года были активными членами СС и других нацистских организаций. Ни раскаяния, ни стыда — казалось, этим людям не знакомо ни то, ни другое. Они, как и многие другие немцы, продолжали жить обычной жизнью, будто никакого Третьего рейха и не существовало. Читая книгу Митчерлихов, я держу в голове семейную историю и думаю о бабушке, которая до последнего отрицала преступления Амона Гёта.

На сегодняшний день вывод, к которому пришли Александр и Маргарет Митчерлих в конце 1960-х, — немцы отказались от прошлого и вытеснили вину, — более не актуален. Судить так, как авторы этой работы, значило бы признать, что каждый представитель немецкой нации нуждается в психотерапевтической помощи.

Также читаю книги потомков нацистов: Рихарда фон Шираха, сына рейхсюгендфюрера Бальдура Бенедикта фон Шираха, и Катрин Гиммлер, внучатой племянницы рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Мне интересно узнать их семейные истории, я ищу сходства.

Я внимательнее присматриваюсь к каждому из своего окружения, все ставлю под сомнение. Отчим моей приемной матери, живший в Вене, участвовал в Североафриканской кампании Эрвина Роммеля. Во время длительных походов в горы он рассказывал нам, детям, увлекательные истории о тех временах, о приключениях честных бойцов в пустыне. Например, о том, как они по утрам пили воду, которая скапливалась на полотнище палатки, и как им однажды пришлось выкапывать машину из песчаной дюны. Сначала мы думали, что наш «дедуля из Вены» — так мы его называли — был личным водителем Роммеля, но нет, он оказался простым солдатом Африканского корпуса. Однажды он сказал, что был в плену, — «поймали проклятые англичане».

Одна из историй служила страшилкой. Якобы на войне одному солдату отрубили голову, а он вдруг начал носиться туда-сюда — как был, без головы. Мы в детстве часто пугали друг друга, пересказывая дедушкины слова.

Командующего Африканским корпусом «дедуля из Вены» превозносил. Мол, Роммель, хитрый Лис Пустыни, не мог быть убежденным нацистом. Все это неправда — так наш дедушка считал. Что же вытеснила из памяти моя приемная семья?

Помню, как мы спорили с приемным отцом. Убежденный пацифист, он был социально активным человеком и в политике придерживался левых взглядов. Но стоило нам поднять тему Холокоста, как он начинал ставить под сомнение количество погибших, допуская, что их было меньше. Его споры с друзьями порой доходили до перепалок. Мы с братьями считали подобные дискуссии пустой тратой времени и не могли понять, почему для отца это было так важно.

И вот теперь во мне нет былой уверенности, что я другая и что прошлое позади. Мой дед — военный преступник. Что это значит для меня и нашего времени?

Мое восприятие реальности меняется. События, произошедшие давно, вдруг становятся близкими. В течение нескольких месяцев я столько всего читала и смотрела, что прошлое будто смотрит на меня в упор. Давнишняя история кажется совсем новой, недавней. Порой, когда я погружаюсь в мир моего деда, мне кажется, будто он совершил преступления буквально вчера, а не столько лет назад.

И вот я в Кракове, на полусгнившей вилле. Сама не очень понимаю, что здесь ищу. Чего я хочу от этого дома, от этого города. Имеет ли вообще смысл здесь находиться? Единственное, что знаю точно: я была обязана приехать в Краков. Незадолго до поездки я лежала в больнице, у меня случился выкидыш.

Чувствую себя разбитой и подавленной. Психотерапевт отговаривал меня от поездки в Краков в таком состоянии, но мне это необходимо именно сейчас. Я прилетела в Варшаву, оттуда поездом отправилась в Краков, где приобрел дурную славу мой дед. Он засыпал этот город пеплом, когда в конце войны приказал выкопать и сжечь останки тысяч погибших узников концлагеря.

Я хочу увидеть, где совершал убийства мой дед. Хочу увидеть прошлое в максимальном приближении — а потом оторваться от него.

Старик, впустивший нас в дом, обводит рукой гостиную на первом этаже, где проходили празднества. Здесь они собирались — мой дед и другие нацисты, — распивали крепкие напитки и вино. Здесь бывал и Оскар Шиндлер. Нынешний хозяин дома ведет меня на террасу. Рассказывает, что Амон Гёт переделывал дом, пристраивал к нему балконы и террасы. Ему было важно, чтобы открывался вид на зелень вокруг.

Когда-то дом явно был красивым, стиль мне нравится. Любопытно, мой дед сам спроектировал перестройку? Он интересовался архитектурой, как и я? Стоп, почему я вообще задаюсь вопросом, схожи наши вкусы или нет? Амон Гёт не тот образцовый дедушка, с которым ищут что-то общее. Свидетельства его злодеяний встречаются на каждом шагу. При этом из книги о матери я узнала, что после окончания войны бабушка еще долго восхищалась манерами Амона Гёта за столом. Вот какой он был утонченный.

Бывшая комендантская вилла Амона Гёта в Плашове, 1995 год{2}

* * *

Это был комендант концлагеря, который придавал огромное значение манерам за столом.

Эмилия Шиндлер, жена Оскара Шиндлера, впоследствии назвала Амона Гёта человеком с раздвоением личности. «С одной стороны, он вел себя как настоящий джентльмен, как типичный житель Вены. С другой стороны, он подвергал евреев, находящихся у него в подчинении, бесконечному насилию. Хладнокровно, со знанием дела убивал людей и при этом был способен уловить фальшивую ноту в записях классической музыки, пластинки с которой постоянно слушал».

Амон Леопольд Гёт родился 11 декабря 1908 года в Вене. Он был единственным ребенком в семье католиков-книготорговцев Берты и Амона Франца Гёта. Мальчика назвали в честь отца и деда. Древние египтяне почитали бога Амона, часто изображавшегося с головой барана. Также Амон — древнееврейское имя, которое означает «художник» или «искусный мастер». Амон был царем Иудеи и приносил жертвы идолам. Его убили слуги в ходе заговора.

Родители Амона Гёта были выходцами из простых семей, но, сколотив состояние на торговле, обзавелись квартирой в зажиточном районе и горничной, вскоре купили и машину. Гёты продавали религиозную литературу, иконы и открытки, потом занялись изданием книг, выпускали военно-историческую литературу, в которой оплакивались жертвы Первой мировой войны. Отец Амона часто ездил в командировки, мать управляла издательством, а за мальчиком присматривала его бездетная тетка.

Амон, или просто Мони, ходил в частную католическую начальную школу. Учился он плохо. Родители в конце концов отправили его за город, в строгий католический интернат. Историк и биограф Гёта Йоханнес Захсленер предполагает, что проявившаяся у Амона впоследствии «склонность к странным садистским шуткам» могла