Сентябрь - Ежи Путрамент

— Пан профессор, — наклонился к старичку детина. — Граф сердится… Может, подниметесь наверх и отдохнете в скверике…

— Нет-нет! — тоненьким голосом запротестовал старичок.

— Да-да! — Детина ласково похлопал его по плечу. — Зачем гневать графа? А лопатку мне одолжите, а то я свою забыл в родительских апартаментах.

— Нет-нет! — упирался старичок. — Я тоже…

— Фу ты пропасть! — крикнул человек в жилете. — Какого черта пускают всяких разинь? Того и гляди все осыпется. Сухой песок надо брать умеючи!

— Видите ли, профессор… — С этими словами детина подсадил старика на край траншеи и схватил лопату. — Ну, граф, теперь держитесь!

— С меня хватит! — не успокаивался тот. — Брошу все к черту, и работайте без меня! Вон опять кто-то лезет. И куда вы все прете? Профессоров тут и без вас хватает.

— Ну-ну, граф, каждый имеет право… — начал детина.

— И что вы меня все графом обзываете? У меня приличная профессия, работаю на кладбище — на Повонзках.

— А-а-а! — Детина на минуту перестал орудовать лопатой. — В таком случае — мое почтение! Значит, Гитлеру могилку готовите!

— Готовлю, готовлю! С вами приготовишь! Ну вот, и бабы туда же. Нет, к черту, брошу все и уйду, — ругался он, но работы не бросал.

В скверике красовались три молоденькие липки с запыленной листвой, чахлые газоны пересекала зигзагообразная траншея, вокруг толпились люди, августовская жара и пыль настроили всех воинственно. Малиновые лица, белые руки, бронзовые торсы. Возле клумб резвилась стайка ребятишек. Лопат не хватало.

Не прошло и пяти минут, как к детине подошел старичок в очках.

— Дайте мне лопату, я тоже хочу…

— Да вы что? — Детина пытается вразумить его, как ребенка. — Неужели вы думаете, что мы без вас с Гитлером не управимся?

— Да нет, дело не в этом… — старичок мучительно подыскивает слова, стараясь найти наиболее веские аргументы. — Сын у меня больной, в армию его не взяли… Но ведь кто-то должен… его заменить…

Подъезжает мотоцикл — старичок загляделся на него, а детина тем временем берется за лопату. Из коляски вылезает полицейский комиссар, подходит к траншее и кричит:

— Пан начальник Кебысь здесь?

Люди поднимают головы, но никто не отзывается. Двое полицейских, дремавших до сих пор на обшарпанной скамейке под липой, подбегают к комиссару и указывают ему на ближайший перекресток.

Оттуда как раз выходит колонна людей, построенных по четверо в ряд, — всего человек сорок. Те, что в двух последних рядах, несут лопаты. Шествие возглавляет лысый господин в пенсне.

Комиссар подходит к тротуару, останавливается в лозе командующего, принимающего парад. Господин в пенсне — это и есть Кебысь.

— Что же вы опаздываете? — кричит ему комиссар. — Уже одиннадцатый час!

— Так точно, пан комиссар. Что делать, народ гражданский, пока их соберешь…

— Когда такое дело, надо и гражданских брать за глотку. Как-никак, государственные служащие!

— Да, но ведь еще есть время…

— Это уж не ваше дело. Вы должны были быть здесь в девять, а теперь вон, смотрите, сколько тут всякого народу набралось.

— Ай-ай! — испуганно засуетился Кебысь. — Что я натворил, что же теперь делать?..

Комиссар молча отвернулся и кивнул полицейскому постарше чином:

— А ну, очистить территорию, живо!

Полицейские ринулись к траншее.

— Вылезать, всем вылезать!

В траншее замешательство, лопаты замерли, покрасневшие лица обращены в сторону комиссара.

— Живо, живо! — кричит полицейский. Но никто не трогается с места. Мертвая тишина.

Полицейские вопросительно уставились на комиссара. Кебысь шепчет:

— Ах, как нехорошо! Может, пусть тут остаются? Настроение у людей патриотическое…

— Плевать я хотел на их настроение! — рявкнул комиссар. — Кому отвечать придется? И все из-за вас!

— Может, нам перейти в другое место?

— А пресса, кино, радио?.. Может быть, вы сами уведомите министерство, что адрес изменился?

Кебысь снял пенсне и вытер лоб. Комиссар подошел к траншее.

— Граждане, прошу немедленно очистить территорию…

— Что значит очистить? — крикнул кто-то из толпы. Этот возглас развязал всем языки.

— Что мы, хуже других? — раздались голоса. — Здесь мы начали, здесь и закончим! Чего вы нам мешаете, мы для Гитлера копаем! Опять какие-то ведомственные махинации…

В наступившей внезапно тишине слышится крик комиссара:

— Кто, кто это сказал?

Молчание. На краю траншеи столпились чиновники. На лицах недоумение.

— Кто это сказал?! — продолжает бушевать комиссар и бежит туда, откуда донеслись голоса.

— Вот этого берите! — кричит он, тыча пальцем в детину с орлиным носом. Подбегают полицейские.

— Да вы что? — Детина недоуменно развел руками. — Пошли вы…

— Забирайте его, забирайте! — подгонял комиссар своих подчиненных.

— Что за шум? — Человек в черном жилете вышел вперед и заслонил собой детину. — Мы здесь с утра… бесплатно…

К комиссару подошел старичок в очках.

— Извините, пожалуйста, но все с таким воодушевлением…

Комиссар оглядывается, ища глазами Кебыся. Тот мгновенно понял, чего хочет он него комиссар.

— Граждане! — обратился он к толпе. — Это недоразумение! Тут слишком мало места для всех, а рядом большой ров, еще не начатая траншея — всего в двух кварталах отсюда.

— Ну и ступайте туда, раз это близко! — крикнул кто-то в ответ.

— Та траншея для нас слишком велика… Мы не справимся…

— Сказки все это!

— Да нет же, граждане. Даю слово!

— Сказки, ложь, надувательство! Как всегда!

— Граждане, мы тут ссоримся, а там работа стоит. Гитлеру как раз на руку, чтоб мы ссорились и работа не двигалась с места… Очень прошу вас, комиссар погорячился, но теперь все в порядке.

Люди один за другим вылезают из рва, забирают лопаты, рубашки, пиджаки и идут в указанном направлении. Детина с орлиным носом, наверное, пригнулся: в кучке самых яростных крикунов его не видно. Во рву остались только женщины.

— Может, пусть остаются? — наклонился Кебысь к комиссару. — Нам одним, пожалуй, не справиться… Вы ведь баб не боитесь?

Комиссар, ища глазами детину, нетерпеливо кивнул:

— Давайте.

Жалуясь на неразбериху, женщины остаются. Служащие, сняв пиджаки, прыгают в траншею, рассыльные в потрепанной форме принимаются раздавать лопаты. Едва начали копать, послышался какой-то шум. Комиссар помчался на мостовую. Кебысь заметался по скверику. Полицейские на всякий случай вытянулись по команде «смирно».

Но весь этот переполох оказался напрасным. К скверику подъехали две автомашины и, затормозив, выпустили облако голубоватого вонючего дыма. Из первой выскочили двое в черных очках, за ними третий, с укрепленным на треножнике ящиком, похожим на фотоаппарат, только побольше. Из второй автомашины тоже вылезли трое мужчин с болтающимися на пестрых летних рубашках блестящими «лейками».

— Пресса! — бросают они небрежно комиссару.

— Кто здесь старший? — задев комиссара локтем, спросил самый высокий из них. — Вы начальник? Или тот лысый? Пан начальник, разрешите… Я — Кунстман, из кинохроники «Пата». Мы должны, так сказать, наметить эскиз сценария. Вы тут роете? Почему не по прямой линии?

— Правила противовоздушной обороны…

— Ох, уж эти мне правила. Сколько вас человек?

— Из конторы — тридцать семь. Четверо отсутствуют.

— Это же насмешка! Приедет вице-министр, пресса, кино, радио, а вы…

— Есть представители… гм… общественности… домохозяйки…

— Домохозяйки! Вы думаете, что эти торговки получатся в моей хронике? Да от их задов у меня объектив лопнет. Ха-ха-ха! — Кунстман отрывисто, но сочно рассмеялся. — Да что с вами говорить? Одним словом, киноаппарат будет здесь, людей расставьте от этой клумбы до той липы. И пусть не копают. Велите им обождать!

— Но почему же? Работа оборонная…

— Оборонная! Вы надеетесь, что именно в этой ямке Гитлер сломает себе ноги? Ха-ха! Выкопаете настоящую траншею, министр приедет, его из этой ямы не увидишь, а мне что тогда со своим аппаратом делать? Прекратить работу! Обождать! — крикнул он на весь скверик. — Давайте, начальник, расставляйте своих людей — одних под липой, других влево, у той скамейки, остальные останутся здесь, только, пожалуйста, не сомкнутыми рядами, а, так сказать, в художественном беспорядке. Давайте сюда ребятишек, они всегда хорошо смотрятся. Ну, пошли, действуйте!

Служащие вылезли из траншеи и вместе с домохозяйками укрылись от солнца в подворотне ближайшего дома. Подъехала еще одна машина, но она не вызвала тревоги: еще издали было видно, что это радиоретрансляционная машина. Из нее вылезли люди в очках и без очков, протянули провода, приладили микрофон, что-то пробубнили в него. Установленный на машине громкоговоритель повторил их многократно усиленное бормотание. Впрочем, Кунстман и здесь сумел распорядиться: отдал приказ передвинуть микрофон на два метра назад и прекратить проверку, пока не будет дан сигнал. Журналисты с «лейками» расположились сбоку и закурили. Солнце поднялось еще выше и заглянуло в подворотню. Домохозяйки совсем осовели.