Шрифт:
Интервал:
Закладка:
… Рядом с домом взбугрились еще две могилы. Набухли почки еще на двух ивовых деревцах.
А дом шумел, плакал, смеялся, играл. Дом жил. Годовалый сынишка брата заполнил собой пустоту его души и серого дома. Мальчонка похож был на обоих, но глазами и носом вышел в мать.
Михаил часами мог забавлять сиротку. Гибель Сергея и Нины отодвинула все затаенные обиды куда-то далеко-далеко, и теперь он страдал обостренным чувством отцовства, которое прежде было ему не знакомо. Он прижимал к себе мальчонку и жадно вдыхал запах его нежного тела. Ожили три года безмятежной жизни с Ниной, накатывала волна воспоминаний и уносила все, недостойное памяти.
— А ну, Сергей Сергеевич, поди сюда!..
Ребенок шел на зов. Михаил поднимал его на плечи и с диким гоготом и ржаньем носился с ним по кладбищу. Да, ржаньем. В нем пробудился самец. Случись это с ним раньше, не увел бы Сережа Нину, не погибла б она под колесом перевернутого экипажа. В зеркале жизни он увидел изнанку своего характера. События высветили углы жизни, на которые он вечно натыкался и потому бежал от жизни, укрываясь в тиши кладбища. «Время разворотило привычные представления и явило мне то, до чего я никогда бы не додумался, не дорос, не случись то, что в корне изменило судьбы мира и людей. И мою судьбу тоже. И его, маленького Сережи».
Михаил каждый день ходил с ребенком на руках в ближнее село, отмахивая по восемь километров в один конец. Днями голодал, но копил на молоко, потому что душа дома, заключенная в этом крохотном существе, должна была жить, не должна была погибнуть.
Сережа уже начал лепетать.
— Ну-ка скажи, как тебя зовут?
— Селге Селгелич…
— А теперь, Сергей Сергеевич, покажи папу.
Ребенок указательным пальцем тыкал дядю в глаз.
— Ты!..
Сердце готово было лопнуть от щемящей боли восторга. Чтобы снова и снова услышать голос ищущего его ребенка, Михаил прятался за дверью, залезал под кровать.
— Папа, где ты?..
— Здесь я, голубок мой, жизнь моя!..
Менялся привычный уклад жизни. Все вокруг Михаила менялось.
Новая власть уважала его. Им интересовались. Помогали чем могли. Мальчик подрастал, и вместе с ним шла в рост радость Михаила. Да, да, именно радость. Она стала для него осязаемой, помогала зарубцеваться ранам души и тела.
Михаил жил. Трудно, но полнокровно.
* * *Сережа вырос в ладного, пытливого юношу.
В рыжих волосах Михаила прибывало седины. Четыре ивы сплелись кронами над четырьмя могилами.
Настал и день разлуки.
— Папа, — сказал однажды Сережа, — я повестку получил, в армию призывают…
Михаил знал, ждал этого. И все же сжалось сердце, потрепанное утратами и заботами.
В голубоватых, ясных глазах Сергея ни тени тревоги. Сергей был рад почувствовать себя взрослым, самостоятельным.
— Иду в военное училище, па! Одобряешь?!
— Делай, что задумал.
Через два дня он проводил Сережу. Поднялся чуть свет, набил съестным его рюкзак. Сунул в карман сумму, которую копил годами — передать на вокзале призывнику своему: пригодится. Они вместе вышли. Ночь уже истаивала и, молочноватая, плыла над долиной. Тихо шелестели ивы, нашептывая напутственные слова.
— Иди, попрощайся с ними, скучать будете — они по тебе, ты — по ним…
Когда поезд тронулся, Михаилу показалось, что это весь белый свет, вытянувшись вагонами, под мерный перестук колес отдаляется от него. Зашел в станционный буфет и выпил — то ли во второй, то ли в третий раз в жизни. Но опьянел впервые. Глубокой ночью добрался до дому и до утра обнимал дорогие сердцу, обескровившие его душу могилы. А как очнулся, позавидовал вчерашнему рассвету, когда Сережа был дома, стоял перед ним — статный, как отец, и, как мать, красивый…
Дни разматывались уныло. «Какой-то бег смерти», — подумал он.
Первое письмо приятно ошеломило. Закружилась голова, и подкосились ноги. «Старость никак подкатывается, расклеиваюсь понемногу».
Вскрыл конверт, прочел письмо и пошел к ивам, поделиться нахлынувшими чувствами.
— Сережа, Нина, вот и отписал наш голубок, что здоров, что носит уже военную форму. Поздравляю! И вы его поздравьте!..
Отныне письма плели кружева его дум. Жил от письма к письму. И письма не запаздывали. Каждую неделю складывали голубями треугольники крыльев на столе и у него в сердце. До прихода следующего он успевал заучить наизусть предыдущее. И так без конца…
Как-то утром в окно постучали. Отодвинул занавеску и, обмирая от счастья, попятился. Стоя под ивами, улыбался его брат!
В петлицах горели рубиновые кубики. Губы Михаила пересохли. Ни слова сказать, ни двинуться не в силах был. Понял, что оцепенел от слишком долгого ожидания.
— Папа, дорогой мой!..
Обнялись. Колени подогнулись, и он непременно упал бы, не поддержи его Сергей и не усади на скамейку.
— Вот ты и офицером стал, тобой можно гордиться!..
— Я командир, папа…
— Все равно, сынок, мне приятно видеть тебя, поздравить…
Месяц отпуска, и далее — по месту назначения на западной границе… Сергей уходил из дома чуть свет и возвращался поздно. Михаил почти не видел его, но не обижался, не жаловался. Поднимался и шел в город — искать его. Несколько раз видел под руку с девушкой. Растрогался.
— Женить тебя надо, сынок, мне давно в дедушки пора…
В один из дней Сергей пришел к обеду много раньше обычного и выложил на стол дамские часики и обручальные кольца. Побрились, приоделись и пошли свататься. Веселились с родителями невесты до полуночи, плясали, и Михаил стал свекром. Этот единственный месяц дал ему столько же радости, сколько, пожалуй, и глубокой печали. То он считал дни, а то месяц вдруг пролетел как единый день. Снова вокзал. Снова провожал со слезами. Теперь двоих. Проводил, вернулся в дом и стал ждать писем. Теперь у него висела фотография сына и невестки, и он часами беседовал с ними.
Первое письмо пришло без задержки. Не узнал, было ли написано второе, потому что однажды утром радио оглушило страшной вестью — фашистская Германия напала на нашу страну; узнал, что война уже полыхает от моря и до моря. Замкнулось сердце, ожесточилось.
— Сережа, голубчик, где ты? Не случилось ли что с тобой?.. Не падай духом, сынок, я верю в тебя!.. Ты слышишь, Сережа?! — обращался к портрету.
А писем все не было. Тогда он достал старые, припал к ним. Перечел их раз за разом, все. Ожили письма, воспоминания. Светлая полоска надежды высветлила небо его ожидания.
Война катилась на восток. В небе над городом появились первые вражеские самолеты. Вначале они кружили, кружили и исчезали. Потом прилетели другие и разверзли над городом свои смертоносные чрева. Черные клубы дыма добрались и до кладбища. Михаил чувствовал, что не обычная это война, затяжная и беспощадная, как никакая другая. Неудачи наших войск и этот отход по всей линии фронта тревогой отдавались в его сердце.
— Велика русская земля, но для отступления и шара земного мало. Воевать надо, Сережа! Воевать!..
Бомбежки теперь не прекращались.
Город горел.
Досталось и кладбищу. В самой центре его взорвалась бомба. Посыпались стекла, лопнула тишина. Убит был покой усопших. Осколок раздробил бюст на могиле подполковника Харитонова и бросил обломки в заросли плюща.
— Ваше благородие, до чего дожили! Ведь вы были гордостью моего хозяйства, святыней. Вы же были бесстрашным адъютантом Кутузова! Герой Отечественной — и вот…
Осколками вырвало крест на надгробии подполковника Грицая и побило стволы ив. Смотреть больно.
— Из этой войны без великих жертв не выйти. Всей страной воевать будем… И эта, ваше благородие подполковник Харитонов, Отечественная… Не посрамим!..
Война продолжала прокладывать себе путь на восток. Пришла и остановилась на подступах к городу. Подобралась к кладбищу.
В трех километрах восточнее, на склонах холма, заняли позиции наши. День и ночь шло к ним подкрепление. Оборонительный рубеж. Орудия и минометы маскировались под кронами кладбищенских дерев и в окружающем их кустарнике. В доме Михаила разместился штаб дивизии. Тянули телефонные провода. Проворные связисты сбились с ног от усталости.
Начальник политотдела обнял Михаила.
— Вот и встретились, Миша!..
— Василий! Ты?!
— Оставаться тебе здесь не следует, бои будут жаркие… Город мы легко не отдадим…
— Город нельзя сдавать, Василий!..
— Попробуем… — улыбнулся Василий. — Сделаем все возможное, Миша…
Михаил понял, что Василий не хочет огорчать его.
— А надо невозможное!
— Шел бы ты в город, Миша… Здесь будет пекло.
— Не стоит. Я вам тут пригожусь…
— Думаю, без тебя мы не пострадаем, иди, Миша…
— И со мной не пострадаете… И он остался.
Утром следующего дня два часа шла артподготовка. Бомбежке и обстрелу подверглись не только позиции наших войск, но и город, и все ведущие к нему дороги. Немецкие танки, а под их прикрытием и пехота, пошли в атаку, С кладбищенского пригорка отчетливо просматривался фронт — бурлящий и клокочущий. Огнем, натиском брал враг. На носилках принесли тяжело раненного в грудь начштаба. Ждали наступления темноты, чтобы перебросить в городскую больницу. Не протянул и часа, скончался. Похоронили под стеной дома Кузиков. От тени ив и ему перепала малость. К полудню стало ясно, что атака немцев захлебнулась. Михаил ликовал.
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Письма русского офицера. Воспоминания о войне 1812 года - Федор Николаевич Глинка - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Завоевание Дикого Запада. «Хороший индеец – мертвый индеец» - Юрий Стукалин - О войне
- Повесть о Зое и Шуре[2022] - Фрида Абрамовна Вигдорова - Биографии и Мемуары / Прочая детская литература / Прочее / О войне
- Записки подростка военного времени - Дима Сидоров - О войне
- Москва за нами - Николай Внуков - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- Другая любовь - Михаил Ливертовский - О войне
- Красота мёртвого мира - Arske Leafin - О войне / Путешествия и география / Русское фэнтези