ЛоГГ. Спасти императора. 3-я часть триптиха - Мария Буркова

– Логичнее было бы закатить вечеринку на первом этаже с выходом на открытый воздух, всё же? – задумчиво обронил Миттельмайер, скорее для себя, чем для окружающих. – Мне уже тоже всё это шибко не нравится.

– Всё, заработала! – вскинул кулаки кто-то из техников, корпевших над автоматикой. – Всё, сейчас у розентриттеров будет звоночек с записью миледи. Ждём-с, – азартно добавил он, – чует моё сердце, что попадём туда, откуда теперь жук фонит.

– Следи уж, – мрачно ответил ему коллега, – а то как оборвут, не дослушав, так и не успеем зафиксировать.

– Они дослушают, – уставшим голосом произнесла Катерозе. – Я знала, что им говорю, дослушают. Ну, и что это за мымра, вообразившая себя пиковой дамой, знает кто-нибудь или нет? – она с ненавистью воззрилась на изображение, переданное разведчиком.

Миттельмайер застыл с открытым ртом, и в повисшей тишине вдруг раздалось очень неприличное ругательство – это прогремел на весь салон Оберштайн, доселе молчавший, как замшелая скала посреди дикого леса.

– Согласен с Вами, сударь, – поспешил вставить адмирал. – Других эпитетов для Эльфриды Кольрауш я тоже не применяю давно.

– Ах, так вот кто заварил всю эту кашу, – ехидно осклабилась Катерозе, вставая и выпрямляясь во весь рост. – Подождите, дайте мне понять, чего она хочет и как, похоже, она очень кстати окажется в этом раскладе, старый шулер Ройенталь отлично играл в карты, может, и мы не подкачаем… – она шагнула в экрану и накрыла пальцами правой руки место, где проявлялись глаза внучки покойного Лихтенладе. – Как раз и повстречаемся, змея, ну же, начинай уже ревновать – самое время!

Миттельмайер повернулся к Оберштайну и ошарашенно спросил:

– А им-то чего делить, а? Ройенталь давно мёртв…

– Позиции и территорию, – спокойно отозвался тот. – Одна хочет хорошо отыграться и уничтожить то, что ей несимпатично, другая загрызёт кого угодно за то, что ей дорого. К сожалению, интересы змеи и дикой кошки пересеклись, но это к счастью для нас всех.

Миттельмайер озадаченно покачал головой.

– Не больно-то приятно быть призом в чужой драке, но я ставлю на кошку.

– Я не столь категоричен, но это всё, что нам пока остаётся. Взгляните сами, тут штурмовать на деле нечего, но наличие заложника исключает проникновение кого бы то ни было с подобными целями, – Оберштайн говорил ровно и спокойно, но всё же безрадостные интонации были заметны. – Розенриттеры не дураки и не заглотят никакой наживки, не выдернув к себе сначала рыбака. Поэтому пусть миледи резвится – а ну как у неё получится то, что нам надо, но совсем иначе?

– Похоже, всё к тому идёт, – хмуро насупился Миттельмайер. – Во всяком случае, один раз я уже послушался совета одной леди, накануне Вермиллиона, и не жалею об этом.

Катерозе тем временем убрала руку с экрана, повернулась к нему спиной и схватилась ладонями за виски.

– Ах, какие же они гнусники там все… – едва слышно прошипела она себе под нос, чуть склонив голову вниз. – Я лично после всего напалмом выжгу эту помойку… Ну что там с пеленгом, разобрались, куда ушёл звонок? – добавила она уже громко, с апломбом повелительницы.

– Да, леди фон Кройцер, – вежливо ответили ей с места техников. – Как и ожидалось, звонок был принят в цокольном этаже особняка Эрледижен. Передача была прослушана полностью, не прерываясь ни разу.

– Уже неплохо, значит, слушали, гады, – злобно ухмыльнулась она, складывая руки на груди. – Что ж, они сами себя хоронят, пусть, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, у нас есть дела поважнее. Ураганный Волк, проверь, пожалуйста, не поступало ли тебе лично каких звонков домой, или в рабочий кабинет, или твоим доверенным лицам с просьбой найти тебя, ну, и прочие варианты связи с тобой. Если нет – дай удобные тебе координаты, сейчас тебя будет разыскивать некий таинственный персонаж, а нам он нужен.

– Понял, – деловито ответил Миттельмайер. – Будет сделано.

Полыхнул экран экстренной связи, и появилось хмурое лицо Кесслера.

– У нас занятные передвижения вокруг замка императора, это раз. Просто сообщаю, ситуация под контролем. Второе поважнее – явился с повинной адъютант Меркатца и рассказывает детали похищения, сообщает имена и функции исполнителей.

– И всё? Негусто, – фыркнул Оберштайн презрительным тоном. – Чем он мотивирует свой поступок?

– Честолюбивое чистоплюйство, я бы сказал, – тем же тоном ответил Кесслер. – Дескать, его господин дрался с императором в честном бою, а то, что было сделано – отвратительно и безобразно.

– Ага, нервы сдали – побежал сдавать сообщников? – Оберштайн даже криво усмехнулся.

– Да он плетёт какую-то ерунду про то, что его обманули, чего-то не рассказали, ну, как всегда.

– Кесслер! – вдруг вскрикнула Катерозе, даже протянув руку в сторону экрана. – К чёрту перебежчика, срочно установите дополнительную охрану к дому адмирала Миттельмайера, а лучше и вовсе эвакуируйте всю семью по-тихому. Быстрее, прошу Вас!

– Слушаюсь, – ответил тот, подождал, пока Оберштайн кивнёт ему, и отключил связь.

Как грустно и как печально. Странно, стоило сломаться – и всё, оставили в покое. Да вот надолго ли, скорее всего, вовсе ненадолго, во всяком случае, восстановиться мне вряд ли удастся до этого момента. Да и не уверен я вообще, что мне вовсе теперь что-то удастся – размазали так, что можно делать со мной что угодно – даже мысли о том, чтоб сопротивляться, не появится. Какого чёрта я не умер во время этой пытки? Я себя даже в теле своём не чувствую толком, что со мной, не пойму. Больно, и всё. Больше ничего, только больно везде. Где я, по-прежнему там, где глумилась эта орава мерзких рож, или ещё где-то? Катерозе, что со мной? Где ты, рядом или снова где-то вдали? У меня нет сил, я боюсь, Катерозе, сделай что-нибудь. Помоги мне, я, похоже, погибаю.

Райнхард попытался тряхнуть головой, это удалось лишь отчасти, но привело его в чувство окончательно. Правда, пришлось об этом пожалеть почти сразу – мало того, что во всём теле отозвались мириады злых иголок, так ещё и в голову, где свободно разгуливала сильная мигрень, ворвался шум и гомон вражьей пирушки. Насколько хорошо то, что пока им не занимаются? Но всё же, именно сейчас стало понятно, что происходящее уже подпало под категорию «невыносимо». Хотелось закричать так, чтоб навсегда сорвался голос. Хотя бы. А то, тоже неплохо, получить смертельный удар каким-нибудь клинком. Только не лежать тут почти безжизненной тряпкой на потеху слизнякам в человеческом облике. Ну, или пусть сгорит к чертям всё вокруг, плевать, что вместе со мной. Стоп, император, это называется истерика. Ничего хорошего, конечно, но сам факт её наличия уже говорит о том, что пусть самые ничтожные, но силы ещё есть. А это не повод ими бросаться. Не можешь на деле ничего – лежи, возможность выиграть время всегда пригодится. Эх, до чего же сложно самому применять все эти советы на себе. Всё же до такой слабости ещё не доходило, не припомню. Всё же, хочется, чтоб случилось ну хоть что-нибудь. И желательно, хорошее. Или в этом аду надеяться на это глупо?

Шум затих по вполне себе уважительной причине – тренькнул сигнал вызова в блоке связи у розенриттеров – этот чемодан очень легкомысленно позабыли у стены ради стаканов и бутылок. Взревел разухабистый баритон самого вызова: «Запылился в кладовке парадный мундир, мышь сгрызает от розы погоны. Нам досталась судьба защищать этот мир – вне закона уже, вне закона!» Райнхард почувствовал, что заинтригован, и чуть открыл глаза – оказалось, что звук доносится как раз с той стороны, откуда ему было бы удобно, не шевелясь, увидеть изображение, кабы оно появилось.

– Что за чертовщина, – взвыл кто-то из солдат удачи, – это ж позывной самого Шёнкопфа!

Автоматика бесчувственно продолжала наяривать: «В этой нищей, забитой, пропащей стране, так похожей на общую зону, кто-то должен остаться в последней войне вне закона совсем, вне закона!»

– Да неужто сам с того света, с него сталось бы, братва! Хватай трубку! – раздались разные голоса.

Застучало несколько сапогов, и кто-то самый быстрый подскочил и нажал нужную кнопку. На пустой пол хлынул сначала резкий белый конус света – Райнхард с удовлетворением отметил про себя, что видит его полностью. Затем в конусе появилась фигура в лучах закатного солнца – как будто в чёрном мундире или что-то в этом роде, но в огромном плаще синего цвета, который не вызывал иных ассоциаций, кроме давно погибшего адмирала Ройенталя… Но фигура в чёрном была женской – а женщина огненно-рыжей, с мощной гривой роскошных волос, перетянутых алой лентой через лоб, и украшенной множеством белых лилий. По помещению прокатился общий вдох восторга. Женщина стояла, с вызовом сложив руки на груди, и чуть покачивалась на каблуках высоких сапог – от этого формировалось стойкое ощущение, что она намерена говорить как минимум очень серьёзно.