Конец земной истории - Инна Бачинская

Она поджала губы и опустила глаза. И снова у Монаха появилось чувство, что его дурачат, и он уже не публика, а простофиля из неизвестной ему пьесы. Он испытующе смотрел на Лику, пытаясь разгадать некий тайный замысел и каверзу, придуманную этим странным существом неизвестно с какой целью – может, репетиция новой роли. Ни тайный смысл, ни каверза решительно не просматривались – перед ним сидела девчонка, играющая роль взрослой женщины.

– Ваши гости – кто они? – спросил он наконец.

– Все свои, семья и несколько старых друзей. Лариска, конечно, явится, скрепя сердце. Будет сидеть с кислой физией и рычать на папочкины шуточки. Еще мой братец Леонид с супругой Ириной и ее вечным хвостом – подругой Алисой. Алиска бесхозная, у нее вечно какие-то недоразвитые любовные истории. Может, они хотят подсунуть ее папочке в роли новой жены. С них станется. Папочка еще о-го-го! Глаз горит. Там один бюст шестой размер, не говоря уже о… – Она запнулась, сделала округлый жест руками и словно бы смутилась, и Монаху снова показалось, что она валяет дурака. – Не думаю, что папочка клюнет, ему не нравятся дуры, хотя… Ну, то есть такие дуры. Алиска не просто глупая, она форменная дура, мозги как у курицы. Но офигительная красотка – в духе этой… Зеты-Джонс, вся из себя пышная и мягкая. – Она вздохнула, вытянула губы трубочкой, поводила пальцем по столу. Подняла взгляд на Монаха и сказала: – При такой внешности простительно быть дурой, правда? Для вас, мужчин, это просто неважно – липучие ручки тянутся к телу, а не к голове. Ведь не книги же папочка с ней собирается читать. Она была у нас два раза за последнюю неделю – приходила одна. Сидела, хихикала, несла какую-то чушь, глазками стреляла. Одним словом, ужас! Ирка ее всюду таскает за собой, подруги неразлейвода. Леонид тоже запал на нее, скалит зубы, когда она щебечет, и веко дергается. Ленька неврастеник и истеричка. Но это между нами, ладно? Получается, Ирка ревнует к Алиске сразу обоих – и Леньку, и папочку. Такая семейная идиллия. – Она помолчала. – Ну, потом еще придет доктор Владимир Семенович, обязательно! Старинный друг папы, классный старикан и лапочка. Всегда рассказывает всякие страшилки из практики – покойники, морги, всякие амнезии – аж мороз по коже! Про переход! В смысле, отсюда – туда. Ужас! Волосы дыбом. То ли врет, то ли правда. Будет еще подруга Лариски Екатерина со своим бойфрендом Виталием… Вот чего я не догоняю, так это зачем она пригласила Катьку! – Лика уставилась на Монаха круглыми, слишком наивными глазами. – Катька отбила его у Лариски, представляете? С виду тихоня – уси-пуси и глуповатая, и вдруг на тебе! Я ей однажды говорю, ты, Лариска, слишком умная, тебя никто долго не выдержит, сделай вид, что дура, похихикай, ляпни какую-нибудь глупость! Она как глянула, прямо смертоубийственно! Я и присела. Да пожалуйста! Мне что, больше всех надо? Они два года не разговаривали, а тут помирились и снова прекрасная женская дружба. Прямо чистый тебе оксюморон, извините за выражение. Сейчас заплачу от умиления. И этот тип согласился прийти! Представляете? Ни малейшего понятия о приличиях. Или хочет обратно? – Она сморщила лоб и сделала вид, что задумалась.

– Лариса замужем?

– Лариска? – Лика фыркнула. – Нет, конечно. Ее все боятся. Я бы не удивилась, если бы она… – Лика замолчала, ухмыльнувшись, и сделала вид, что смутилась.

– Если бы она… что?

– Если бы она подсыпала Катьке крысиного яда. Я видела в ее мобиле фотку Виталия. Она его до сих пор любит. Он восточного типа, похож на хорька, весь прилизанный, шикарно одетый, парфюм сшибает с ног, прямо ночи Шехерезады. Убей, не понимаю, что она в нем нашла! Они обе. Ну, Катька ладно, мозги слабые, но Лариска! Она его юрисконсульт, они встречались два года, он крутил ей мозги, я думаю, чтобы не платить, а потом Катька прибрала его к рукам. У него три магазина электроники – «Сатурн», знаете?

– Не обращал внимания. Каким образом ты увидела фотку?

– А! Каким, каким… Обыкновенным. Взяла из сумочки и увидела. А что? – Она смотрела на него своими нахальными зенками. «Что-то не так?» – читалось в ее взгляде.

Монах невольно улыбнулся.

– Ты серьезно насчет яда?

– Ну что вы! – Лика рассмеялась и махнула рукой. – Это такая гипербола. Но между нами, она могла бы, запросто. В принципе. Лариска – каменный идол, в кого она такая – ума не приложу! В тетю Нину… – Она вдруг ахнула и закрыла ладошкой рот. Монаха кольнула тонкая игла предчувствия – похоже, последуют новые признания. – А вдруг это ее мать?

– Кто?

– Тетя Нина – мать Лариски! Родила, не хотела воспитывать и отдала брату!

– Зачем?

Она пожала плечами.

– Откуда я знаю? Отдала и все. – Она скорчила гримаску и сказала: – Да ладно, это я так, не парьтесь. Папочка говорит, что мне нужно перед каждой фразой считать до десяти, а то ляпаю несусветное. Как пришелец из космоса. – Она свела глаза к переносице и высунула язык. Потом сказала серьезным тоном: – Понимаете, мы ведем очень замкнутый образ жизни, и я думаю, что убийства совершил кто-то свой. Не бывает таких совпадений. Весь мой жизненный опыт…

– Детективы читаешь?

– Ну, читаю. И фэнтези. И классику. Читаю папочке вслух, вырабатываю дикцию.

– И кто жертва, по-твоему?

– Да я уже всю голову себе сломала! – воскликнула Лика, всплеснув руками. – Пробую разные комбинации, и так, и этак. Ничего не получается! Не складывается, так как непонятен мотив. Понимаете, брат Леня – неудачник, вечно без работы. Он журналист, сейчас считается, что он пишет книгу. Уже пять лет он делает вид, что пишет книгу. За пять лет можно собрание сочинений написать, если есть что сказать. Не представляю, кого могла бы заинтересовать его писанина. Папочка иногда звонит знакомым, давит авторитетом, его берут в газету или на радио, но без толку, все равно через месяц вышибают. Классический бездельник с амбициями – все вокруг барахло, а он – непонятый гений. Мамочка его обожала, вот он и получился… такой неадекватный. Его даже от экзаменов в школе освобождали по слабости здоровья. Женился три раза. Третья супруга, Ирина, – красотка, каких мало, но генетическая лентяйка и злая. Папочка ее очень любит. Он подкидывает им на жизнь исключительно ради Ирки. У папочки слабость к красивым женщинам. – Она развела руками и рассмеялась. – Знаете, вся жизнь в театре, условный мир сцены, быстрая смена картинок… все такое. Лариска с ними не общается, разумеется. Презирает, называет трутнями. Ирка не работает. То есть работала на подтанцовках, а потом ушла – не по рангу. Вот если бы актрисой, да еще на главные роли, тогда да! Но этого даже папочка не может. Они таскаются к нам за деньгами раз в месяц, приносят торт, коньяк… Юлия накрывает на стол. Ирка держит папочку за руку, щебечет. В мини, все коленки наружу, с вырезом до пупа. Папочка тут же тает и выдает на расходы, хотя торт не ест и пьет только виски. Так и живем. Но в последнее время папочка как бы охладел к ним, два раза отменил визит, сказался больным… не знаю. Подозреваю, из-за Алиски. Они рассчитывают на наследство, и я бы поняла, если бы они папочку… – Она запнулась. – Знаете, говорят, убил тот, кому выгодно. Как у Шоу: кто шляпу украл, тот и бабушку убил! Но, тогда непонятно, кто убил тетю Нину. Им бы никогда ничего не обломилось. И все это знали. Ее смерть выгодна Лариске, но это не она. Тетя Нина единственный родной ей человек, взаимопонимание полное… то есть была… было. Лариска прилично зарабатывает, ей от папочки ничего не надо. Она приходит к нам только в день рождения мамочки, раз в год – пятнадцатого ноября. И все. Даже не звонит. На папочкин день рождения присылает бутылку хорошего виски, а на мой приглашает меня в кафе, мы пьем кофе, ну, там торт, пирожные, она спрашивает про учебу, воспитывает, зудит – не так одета, намазана как уличная девчонка, прическа дурацкая, бижу… На себя бы посмотрела сперва! Серая моль! Даже не красится, деловая женщина. Спрашивает, как и что, учеба, личная жизнь, но я вижу, что ей неинтересно и она думает о своем. Она была против театрального, хотела, чтобы я шла в юридический, обещала взять к себе в офис. Я – в юридический! – Лика расхохоталась. – Я бы им всех преступников повыпускала! Дает денег. Она не жадная, она просто считает, что мы ведем неправильный образ жизни и… ди-стан-ци-руется. Вот.

Монах рассматривал Лику, с увлечением рассуждавшую о том, кто из ее близких убийца, и удивлялся. Этот ребенок, похоже, даже не понимал, насколько чудовищные вещи он говорит. Легкость, с какой Лика выкладывала незнакомому человеку подробности причудливых семейных отношений, ее фантазии и полет мысли – все это рождало в нем чувство оторопи, и ему пришло в голову, что не только отец семейства живет в условном мире театра, но и эта маленькая наивная девочка чувствует себя в жизни как на сцене и постоянно играет роль. То особы в летах, умудренной житейским опытом, то циничной продвинутой старлетки. Все как бы понарошку, в параллельной реальности, в кривом зеркале. Дездемона…