Диалоги - Картье-Брессон Анри

Тайна личности

Для фотографа геометрия – это абстракция, заданная структура, а реализм – это плоть и кровь, дающие ей жизнь. Однако фотография никогда не должна быть искусственной. Надо уметь интуитивно узнавать эти два элемента. Изображение – это проекция личности фотографа. Именно поэтому в нашей работе нет конкуренции – кроме, может быть, конкуренции рынка. Конкуренции не существует, потому что люди видят одни и те же вещи совершенно по-разному. Каждый выражает свою личность, которая принадлежит общей реальности и поэтому делает фотографа одновременно свидетелем и участником. Сейчас я работаю с одним молодым фотографом из вашингтонского журнала «Life». Так вот, мы снимали одно и то же, и когда я увидел его фотографии (превосходные), они были совершенно не похожи на мои. Мы разные люди.

Журналы

В наших отношениях с прессой важно, что она позволяет нам быть как можно ближе к событиям жизни. Самая большая награда для фотографа это не признание, успех и прочее, а общение: то, что он говорит, может иметь значение для других людей и оказаться для них достаточно важным. На нас лежит очень большая ответственность, и мы обязаны в высшей степени честно обращаться с тем, что видим. Фотограф не должен быть сам себе цензором в момент, когда он снимает, а журналам, когда они используют наши фотографии, следует сохранять дух, который определял тот момент. Нужно сохранять собственный контекст изображений.

В этом отношении “Magnum” играет фундаментальную роль, потому что есть кто-то, кто представляет нашу мысль, когда мы сами, возможно, находимся за многие тысячи километров. Ведь важнее всего то, что фотография может быть подобна глаголу, прилагательному или просто междометию в предложении и она должна оставаться именно этим междометием. Не надо преувеличений. Тон, интонация – это важно. И когда главные редакторы публикуют то, чему мы были свидетелями, они обязаны сохранять эту самую интонацию, ничего не смягчая и не усиливая. Потому как в конечном счете редакторы – в некотором смысле историки современности, новостей, повседневности. И наконец, задача фотографа не состоит в том, чтобы доказать что-либо в событиях человечества. Мы не публицисты; мы свидетели мимолётного.

По поводу «Magnum»

Когда я начинал, не было журналов, иллюстрированных фотографиями. Я работал для себя. Работать только для себя – не слишком благодарное дело. Я думаю, что творческая работа должна быть к кому-то обращена. Поэтому принадлежать к группе людей, образующих сообщество, и знать, что ты не изолирован (даже при том, что каждый из нас – личность и всегда приходится работать, сохраняя внутреннее молчание), – это в высшей степени важная поддержка. Естественно, существует проблема рынка, потому что каждому надо на что-то жить; путешествия стоят дорого, и так далее. Это ещё одна сторона вещей, и мы посвящаем много времени вопросам такого рода; но мы пользуемся максимально возможной свободой. […] В “Magnum” никто не определяет, что должны делать другие, и каждый имеет право признаться остальным: «Ну что сказать про этот репортаж? Он мне не нравится по такой-то причине, из-за такой-то фотографии». Иметь возможность говорить на равных – это в высшей степени плодотворно. Такая манера обмена мнениями очень полезна, потому что мы все учимся друг у друга. Молодые члены агентства учатся у меня каким-то вещам, как и я научился когда-то делать фоторепортажи у Боба [Роберта] Капы и Шима [Дэвида Сеймура]. Например, Корнелл Капа очень тонко понимает журналистику, да и каждый из фотографов тоже вносит что-то своё в общее здание. В “Magnum” каждый пользуется полной свободой; нет ни доктрины, ни школы, но всех нас очень прочно объединяет нечто, что я не сумел бы определить; возможно, это некое ощущение свободы и уважение к реальности. Четыре месяца тому назад, когда я снимал на [аукционе] Parke-Bernet Galleries, одна дама спросила меня: «Вы из прессы?» Поскольку я нормандец, мне не нравятся прямые ответы, лишённые тонкости. Ответить «да» или «нет» – это невежливо. Тогда я сказал ей: «Просто я маньяк». И эта дама мне ответила: «Ну, в этом нет ничего страшного». Это одержимость, вот и всё. Или, как мне сказал однажды один мой друг, это трудное удовольствие. Думаю, работать надо со страстью.

Репортажи

Репортаж для меня означает попросту ситуацию, когда я концентрируюсь на предмете. И надо быть очень осторожным с предметом, который выбираешь. Я люблю находиться там, где ситуация реальна. Если ситуация реальна, я счастлив. Если это враньё, тогда я ничего не могу сделать. Мне не по себе, мне стыдно, работа не получается, и я говорю себе: «Что ты тут делаешь? Лучше бы шёл рисовать, чем заниматься такой ерундой». Мы должны работать сознательно и с полным пониманием дела. Вещи интересны настолько, насколько вы вносите в них свой интерес. Как говорят французы, в некоторые трактиры можно приходить со своей едой. Всё интересно, если это ведёт к настоящей ситуации. Если же это враньё, можно только объяснить, в чём именно состоит лживость.

Новости

Мы часто фотографируем события, которые обозначаются как «новости», но некоторые рассказывают эти новости шаг за шагом, в деталях, как бухгалтерский отчет. Такого рода фотографы, к сожалению, подходят к событиям без малейшего воображения. Как будто читаешь рассказ историка о битве при Ватерлоо: столько-то было пушек, столько-то было раненых… Это читается как каталог. Напротив, когда читаешь «Пармскую обитель» Стендаля, находишься в сердце сражения и видишь мелкие детали, обладающие огромной важностью. Именно так мы и действуем в нашей работе. Шокирующая деталь может сразу сказать: «Вот она – жизнь». Так много журналов, утопающих в тяжёлых и поучительных объяснениях вместо того, чтобы воспользоваться фотографией, которая сама по себе создает визуальное окружение. Что такое «история в картинках [picture story]»? Жизнь сделана вовсе не из историй, которые можно резать на кусочки как яблочный пирог. Нет никаких рецептов обращения с предметом. Мы стремимся выразить истину ситуации. Такова поэзия жизненной реальности.

Обращение с предметом

Конечно, я не могу увидеть себя во время работы, так же как не могу услышать настоящее звучание своего голоса, но друзья говорят мне, что смотреть на меня за работой забавно: я подпрыгиваю, поднимаюсь на цыпочки, подкрадываюсь к людям по-волчьи или держусь в стороне. Либо люди ничего не подозревают, либо они знают, что ты здесь, и тогда ты должен ждать и смотреть в сторону в надежде, что они вернутся в свою стихию. Это как бросать камень в воду. Иногда приходится ждать, пока волны успокоятся и тогда рыбы вернутся. Но очень часто первое приближение остается единственной возможностью. Так было в Китае. Там не бывает второго шанса, потому что они за километр видят, как ты подходишь, нельзя даже достать экспонометр. Если это сделать – фотография потеряна. Нужно проявить знание психологии, нужно знать людей, ты обязан работать в такой манере, какую они могут принять. Там надо улыбаться, но никогда не смеяться, потому что в этом видят насмешку. Улыбайтесь, ждите и никогда не выставляйте себя напоказ. Надо исчезнуть. Конечно, можно как-то подтолкнуть ситуацию или немного повысить голос, но это будет как если бы вы нажали на клаксон. Нет, нужно приближаться на цыпочках. Нужно вести себя как чувствительная эмульсия, как чувствительная пластина. Приближайтесь тихо, нежно, никогда не навязывайте себя, ничего не подталкивайте. Иначе, если вы будете толкаться локтями, это обернётся против вас. Прежде всего надо быть человечным!

Стремление к анонимности

Я опасаюсь известности и всех такого рода вещей. В средневековые времена скульптор работал, и ему было всё равно, будет ли его работа поставлена на паперти собора или на башне, где никто, кроме Бога, её не увидит. Все эти истории, когда люди соперничают, чтобы выяснить, кто лучший, это глупость. Это что-то разрушает. Как можно сохранять свежий взгляд при таком беге наперегонки? Невозможно.