Стихотворения - Илья Эренбург

6. «Уходят улицы, узлы, базары…»

Уходят улицы, узлы, базары,Танцоры, костыли и сталевары,Уходят канарейки и матрацы,Дома кричат: «Мы не хотим остаться»,А на соборе корчатся уродцы,Уходит жизнь, она не обернется.Они идут под бомбы и под пули,Лунатики, они давно уснули,Они идут, они еще живые,Но перед ними те же часовые,И тот же сон, и та же несвобода,И в беге нет ни цели, ни исхода:Уйти нельзя, нельзя мечтать о чуде,И все ж они идут, не камни — люди.

7. «Над Парижем грусть. Вечер долгий…»

Над Парижем грусть. Вечер долгий.Улицу зовут «Ищу полдень».Кругом никого. Свет не светит.Полдень далеко, теперь вечер.На гербе корабль. Черна гавань.Его трюм — гроба, парус — саван,Не сказать «прости», не заплакать.Капитан свистит. Поднят якорь.Девушка идет, она ищет,Где ее любовь, где кладбище.Не кричат дрозды. Молчит память.Идут, как слепцы, ищут камень.Каменщик молчит, не ответит,Он один в ночи ищет ветер.Иди, не говори, путь тот долгий, —Это весь Париж ищет полдень.

8. «Как дерево в большие холода…»

Как дерево в большие холода,Ольха иль вяз, когда реки вода,Оцепенев, молчит и ходит вьюга,Как дерево обманутого юга,Что, к майскому готовясь торжеству.Придумывает сквозь снега листву,Зовет малиновок и в смертной мукеИззябшие заламывает руки, —Ты в эту зиму с ночью говоришь,Расщепленный, как старый вяз, Париж.

1940

Возле Фонтенбло

Обрывки проводов. Не позвонит никто.Как человек, подмигивает мне пальто.Хозяева ушли. Еще стоит еда.Еще в саду раздавленная резеда.Мы едем час, другой. Ни жизни, ни жилья.Убитый будто спит. Смеется клок белья.Размолот камень, и расщеплен грустный бук.Леса без птиц, и нимфа дикая без рук.А в мастерской, средь красок, кружев и колец,Гранатой замахнулся на луну мертвец,И синевой припудрено его лицо.Как трудно вырастить простое деревцо!Опять развалины — до одури, до сна.Невыносимая чужая тишина.Скажи, неужто был обыкновенный день,Когда над детворой еще цвела сирень?

1940

«Где играли тихие дельфины…»

Где играли тихие дельфины,Далеко от зелени земли,Нарываясь по ночам на мины,Молча умирают корабли.Суматошливый, большой и хрупкий.Человек не предает мечты,Погибая, он спускает шлюпки,Сбрасывает сонные плоты,Синевой охваченный, он верит,Что земля любимая близка,Что ударится о светлый берегЛегкая, как жалоба, доска.Видя моря яростную смуту,Средь ночи, измученный волной,Он еще в последнюю минутуБредит берегом и тишиной.

1940

«Кончен бой. Над горем и над славой…»

Кончен бой. Над горем и над славойВ знойный полдень голубеет явор.Мертвого солдата тихо нежитЛистьев изумительная свежесть.О деревья, мира часовые,Сизо-синие и голубые!Под тобой пастух играл на дудке,Отдыхал, тобой обласкан, путник,И к тебе шутя пришли солдаты.Явор счастья, убаюкай брата!

1940

Лондон

Не туманами, что ткали Парки,И не парами в зеленом парке,Не длиной, а он длиннее сплина,Не трезубцем моря властелина,Город тот мне горьким горем дорог,По ночам я вижу черный город,Горе там сосчитано на тонны,В нежной сырости сирены стонут,Падают дома, и день печаленСредь чужих уродливых развалин.Но живые из щелей выходят,Говорят, встречаясь, о погоде,Убирают с тротуаров мусор,Покупают зеркальце и бусы.Ткут и ткут свои туманы Парки.Зелены загадочные парки.И еще длинней печали версты,И людей еще темней упорство.

1940

«В лесу деревьев корни сплетены…»

В лесу деревьев корни сплетены,Им снятся те же медленные сны,Они поют в одном согласном хоре,Зеленый сон, земли живое море.Но и в лесу забыть я не могу:Чужой реки на мутном берегу,Один как перст, непримирим и страстен,С ветрами говорит высокий ясень.На небе четок каждый редкий лист.Как, одиночество, твой голос чист!

1940

«Белесая, как марля, мгла…»

Белесая, как марля, мглаСкрывает мира очертанье,И не растрогает стеклаМое убогое дыханье.Изобразил на нем мороз,Чтоб сердцу биться не хотелось,Корзины вымышленных розИ пальм былых окаменелость,Язык безжизненный зимыИ тайны памяти лоскутной.Так перед смертью видим мыЗнакомый мир, большой и смутный.

1940

«Как эти сосны и строенья…»

Как эти сосны и строеньяПрекрасны в зеркале пруда,И сколько скрытого волненьяВ тебе, стоячая вода!Кипят на дне глухие чувства,Недвижен темных вод покров,И кажется, само искусствоОсвобождается от слов.

1940

«Города горят. У тех обид…»

Города горят. У тех обидТонны бомб, чтоб истолочь гранит.По дорогам, по мостам, в крови,Проползают ночью муравьи,И летит, летит, летит щепа —Липы, ружья, руки, черепа.От полей исходит трупный дух.Псы не лают, и молчит петух,Только говорит про мертвый кровРев больных, недоеных коров.Умирает голубая ельИ олива розовых земель,И родства не помнящий лишайНаучился говорить «прощай»,И на ста языках человек,Умирая, проклинает век.…Будет день, и прорастет она —Из костей, как всходят семена, —От сетей, где севера треска,До Сахары праздного пескаВсколосятся руки и штыки,Зашагают мертвые полки,Зашагают ноги без сапог,Зашагают сапоги без ног,Зашагают горя города.Выплывут утопшие суда,И на вахту встанет без часовТень товарища и облаков.Вспомнит старое крапивы злость,Соком ярости нальется гроздь,Кровь проступит сквозь земли тоску,Кинется к разбитому древку,И труба поведает, крича,Сны затравленного трубача.

1940

1941–1945

1941

Мяли танки теплые хлеба,И горела, как свеча, изба.Шли деревни. Не забыть вовекВизга умирающих телег,Как лежала девочка без ног,Как не стало на земле дорог.Но тогда на жадного врагаОполчились нивы и луга,Разъярился даже горицвет,Дерево и то стреляло вслед,Ночью партизанили кустыИ взлетали, как щепа, мосты,Шли с погоста деды и отцы,Пули подавали мертвецы,И, косматые, как облака,Врукопашную пошли века.Шли солдаты бить и перебить,Как ходили прежде молотить,Смерть предстала им не в высоте,А в крестьянской древней простоте,Та, что пригорюнилась, как мать,Та, которой нам не миновать.Затвердело сердце у земли,А солдаты шли, и шли, и шли,Шла Урала темная руда,Шли, гремя, железные стада,Шел Смоленщины дремучий бор,Шел худой, зазубренный топор,Шли пустые, тусклые поля,Шла большая русская земля.

1941

«Привели и застрелили у Днепра…»

Привели и застрелили у Днепра.Брат был далеко. Не слышала сестра.А в Сибири, где уж выпал первый снег,На заре проснулся бледный человекИ сказал: «Железо у меня в груди.Киев, Киев, если можешь, погляди!..»«Киев, Киев! — повторяли провода, —Вызывает горе, говорит беда».«Киев, Киев!» — надрывались журавли.И на запад эшелоны молча шли.И от лютой человеческой тоскиЗадыхались крепкие сибиряки…

1941