Вещность и вечность - Елена Макарова

Я попытался работать, действуя по нижеприведенному плану, и кое-чего добился. Пусть же этот зачин принесет свои плоды в будущем!

1) Литература. Теория. Каждый вечер посвящался одному автору: ознакомление с биографией и основными произведениями. Обзор немецкой литературы (июнь 43), Гете (июль 43), Шиллер (август 43), Шекспир (сентябрь—октябрь 43), Лирика (ноябрь 43), Эпос (декабрь 43), Драма (январь 43).

«Газета». 1943. № 1. Обложка журнала, издаваемого двенадцатилетними мальчиками в детдоме L 410, в комнате № 10.

Проф. Максимилиан Адлер (1884–1944), античник. Диссертация «“Диалоги” Плутарха» (1906). Преподавал в Галльском университете и в Немецком университете в Праге. Автор книг о Плутархе (1910) и Филоне Александрийском (1929).

2) Музыка. Тот же принцип. Каждый вечер был посвящен одному из композиторов, детям рассказывали его биографию и играли музыкальные произведения на скрипке и аккордеоне: Бах (июль—август 43), Гендель (сентябрь—октябрь), Гайдн (ноябрь—декабрь 43), Бетховен (январь—февраль 44), Моцарт (март—апрель 44), Мендельсон-Бартольди (май—июнь 44).

3) История. Мировая история, история культуры, социология – по этим предметам проводились дискуссии и приводились источники.

4) Языки. Обучение иностранным языкам связывалось с географией, воображаемыми путешествиями, и таким образом учащиеся знакомились с языками разных стран.

5) Проблемы воспитания. Свободные дискуссии с участием профессиональных педагогов и психологов, где ребята могли обсуждать свои проблемы.

6) Самостоятельная творческая работа. В ней ребята могли проявить свои таланты. Например, составление книги из 500 вопросов: “Ты любишь спрашивать? Спроси меня!”»[37]

Клаус Шойренберг, один из учеников Лёви, рассказывает: «Мы учили английский. Английский в концлагере? Да! Мы забирались на чердак, кто-то стоял на карауле, чтобы нас не застали врасплох. Преподавал английский молодой человек, его звали Луис Лёви. С тех времен у меня сохранилась записная книжечка, в ней я записывал упражнения, а после урока Лёви переписывал их в свою тетрадь. Книжечка умещалась в кармане брюк. Не помню, где я ее стащил. Теперь это моя огромная ценность… “Here are the English Books. Here is the answer you will send to them”, – так было написано в книжечке. Черт, все неправильно! Но Луис поправил. Это он убедил нас, что мы выживем и после войны нам обязательно понадобится английский. Мы занимались с диким рвением. При каждом удобном случае говорили друг с другом по-английски. Когда война кончилась и американская машина приехала за нашим главным раввином Лео Беком, я поприветствовал водителя горячим “Good bye”»[38].

«Мы учили… Во время уроков кто-то из ребят дежурил в коридоре и при приближении немецкого мундира подавал сигнал, насвистывая первые такты знакомой всем мелодии. …Учебные принадлежности тотчас исчезали со стола, а мы начинали заниматься физкультурой или пением. Это разрешалось.

Мы учили… Старшие, собравшись после работы, решали уравнения и изучали литературу. В одной комнате бывший инженер, а в Терезине дворник, занимательным образом объяснял детям физику. В другой комнате рисовали, лепили, изучали проблемы эстетики. В третьей известный пражский художник Зеленка рассказывал детям о мастерстве оформления сцены. …Молодой выпускник Пражского университета читал лекции по социологии. …Густав Шорш, кудрявый, худощавый, хорошо сложенный юноша, читал стихи Незвала, Волкера, Неруды, Галаса. Он знал, как впечатлить юные умы, как укрепить их веру в будущее, поддержать природный оптимизм»[39].

«А мне физику преподавал профессор Нобель, бывший ассистент Эйнштейна» – вспоминает художник И. Бэкон. – Еще помню уроки раввина Басса. Когда дети шумели, он говорил: “В Польше вы меня попомните” или “в Польше вам покажут”. Тогда я понятия не имел, что такое “Польша”, хотя все ее побаивались»[40].

«Нас заставляли учить наизусть. По сей день помню длиннющие баллады Шиллера и стихи Гёте. После Терезина я в школе не училась. Благодаря природному слуху и натренированной в Терезине памяти я легко учу иностранные языки»[41].

«Я была признательна каждому, кто учил нас – рисованию, музыке, политэкономии, чему угодно, мы все глотали с жадностью, – говорит Р. Бейковская. – Фридл объясняла пропорции лица и фигуры, и я это запомнила на всю жизнь… Труда Симонсон и ее муж[42] учили нас политическим наукам. Он был немецким социал-демократом, очень образованным и знающим. На лекции он объяснял нам, мальчишкам и девчонкам, разницу между демократией и социал-демократией… Сумасшествие – изучать это, когда нечего есть и не во что одеться толком, но у нас был жуткий голод по знаниям»[43].

По мнению профессора М. Адлера, в ситуации «постоянной временности» невозможно дать детям формальное образование. Но можно научить их учиться. «Новый стиль образования через самостоятельную работу содержит в себе зародыш школы будущего», – говорил он в своем выступлении на семинаре терезинских педагогов.

О том, как дети «учились учиться», рассказывают «Отчеты по культуре», составленные ими самими.

«На прошлой неделе началась блестящая лекционная программа. Были прочитаны лекции: Либштейн – о телевидении, Гинц – о буддизме, Бено Кауфман – об индуизме. Ценность их состоит и в том, что они прекрасно дополняют наш журнал. Одного журнала для полноценной культурной жизни недостаточно. Большие по размеру статьи, сколь бы интересными они ни были, в журнал не принимаются: нет места. Ценность лекций подтверждается не только интересом слушателей, но и все возрастающим числом лекторов, которые готовят для нас превосходные доклады: Мюльштейн – о Моцарте, Кан – о старочешском, Вайль – об истории шахмат, Рот – о Сервантесе, Котоуч – о криминалистике. Одного нам недостает – лекций взрослых. Ведь никто из нас не обладает серьезными знаниями в области политики и идеологии. Надеюсь, что и эта брешь будет вскоре заполнена».

Петр Гинц. «Ведем». № 9. 1943. 4–15 января.

«За последние две недели наша культурная жизнь достигла, наконец, того уровня, о котором мы мечтали. Программа была следующей: в воскресенье, 3-го января, чтение стихов Волкера. Читали и обсуждали стихи, новые для нас. Потом Профа прочел одноактную пьесу “Больница”[44]. В понедельник Меша Штейн прочел первую часть блестящей лекции о текстильной промышленности. Во вторник читал доктор Цвикер – он объяснил нам основные законы экономического развития. В среду отбой был раньше, в 8.45, из-за Лауба, который был очень болен. Поэтому вторую часть лекции Меши перенесли на четверг. В пятницу нас навестила госпожа Климке и спела нам еврейские песни и арию из “Проданной невесты”. В субботу у нас был Фрицек Пик и с увлечением рассказывал о спорте и своих приключениях на этом поприще. В понедельник на лекции по современной психологии Шмуэль Клабер рассказал об очень интересных случаях из практики. Во вторник мы читали. В среду была лекция Айзингера. Особо важным событием в культурной жизни были вновь возрожденные кружки латыни и русского».

Обозреватель (К. Котоуч). «Ведем». № 5. 1943. 15 января.

«На прошлой неделе были прочитаны два доклада: Гануш Вайль – об истории шахмат и Пепек Тауссиг с Норой Фридом – о Гоголе. Первая лекция была очень хорошо подготовлена, Вайлик прочел ее без запинки, фактически наизусть. Боюсь, что особой оригинальностью она не отличалась. Роль докладчика все же не ограничивается извержением на слушателя книжных текстов, прочитанных во время подготовки. Лектор должен собрать материал и, подобно пчеле, превращающей цветочный нектар в мед, выбрать из прочитанного наиболее существенное, переварить это и рассказать своими словами.

Вторая лекция была одной из лучших, когда-либо прочитанных в Единичке. И все-таки позволю себе покритиковать Пепека. Наверняка вы обратили внимание на то, как Пепек с помощью шутки выкручивался из любого положения. Шутки и анекдоты, которые сыплются из него как из рога изобилия, напоминают подарочные кульки с этикеткой: “Желаем Вам всего самого наилучшего!” …Стоило Пепеку оказаться в тупике, он тут же доставал из рукава одну из своих шуток.

Лекция его была очень информативной; он рассказал не только о самом Гоголе, но и об эпохе, которая его формировала. Нору я немного покритиковал бы за наигрыш во время чтения отрывков. Не помешало бы поумерить жестикуляцию. Но финал лекции вышел сильным, полным страсти… В целом доклад был удачным.

Мы возлагаем большие надежды на цикл лекций о русской литературе».

nz (Петр Гинц)

«Голос чердака». № 1. Обложка журнала, издаваемого десятилетними детьми в детдоме Q 306.

Светлячки и хор плакальщиц

«Постановка карафиатовских “Светлячков”[45] в терезинском гетто в 1943 году была чисто педагогической задачей, – писала Нава Шён. – Мы понимали, что подавляющее большинство терезинских детей никогда не были в театре. К тому же репетиции частично заменяли учебу, которая была запрещена. Разучивание текста превращалось в образовательный процесс, а “Светлячки” – в учебную программу всего детского дома.