Песня сердца Вандер Квин - Кейт Гордон

должна.

Она танцевала с Мейбел.

Этого было недостаточно, чтобы сбросить тяжесть. Недостаточно, чтобы освободиться. Но это было хоть что-то.

Во сне она перестала быть невидимкой.

Вандер Квин всегда предпочитала держаться в тени, даже раньше. Но её это не смущало. Мать была лучшей подругой Вандер. Мать была для неё всем.

Возможно, другие девочки тоже это понимали. Они видели, что для них в жизни Вандер просто нет места. Так оно и было.

Мать пела ей, и они смеялись и танцевали в комнате на чердаке. Танцевали так, что половицы скрипели, и золотистые пылинки поднимались, чтобы танцевать вместе с ними. У Вандер в те времена было всё, в чём она нуждалась.

Но когда матери не стало… Получилась пустота. А может, она была всегда, просто мать заполняла её собой.

Вандер не танцевала с тех пор, как осталась без матери. Танцевать было не с кем.

Пока не появилась Мейбел.

А теперь она танцевала с Мейбел, и Мейбел заполнила пустоту, и уже давно Вандер не было так хорошо. Может быть, вообще никогда.

Почти правильно.

Почти идеально.

Почти.

Глава 11

Черепица в форме сердца

Во время большой перемены Вандер Квин и Мейбел Клаттершем сидели на крыше Дирлиф-Холла.

На изумрудной траве внизу девочки сплетничали, собравшись кружком, или прыгали через скакалку, или играли в мяч. Вандер и Мейбел не обращали на них внимания. Они думали о вещах поважнее.

Холлоу наблюдал за ними со своей ветки на серебристой берёзе. Глаза у него были прищурены, крылья сложены спереди как руки. Девочки и на него не смотрели. Они словно сидели в мыльном пузыре – только на двоих.

– Тебе влетит, если госпожа Гэллоу увидит тебя здесь, – предупредила Вандер, хотя и без особого рвения. Меньше всего ей хотелось, чтобы Мейбел ушла, и она втайне обрадовалась, когда та пожала плечами.

– Я не боюсь. А ты? Тебе когда-нибудь влетало? – спросила Мейбел.

– Меня никто не замечает, – ответила Вандер тихонько, ковыряя ноготь.

– Не понимаю почему, – сказала Мейбел. – Я сразу тебя заметила, как только вошла в класс. Я поняла, что должна сесть рядом и подружиться с тобой. Ты показалась мне необычной. Ты удивительный человек, Вандер Квин.

В ту секунду Вандер именно так себя и чувствовала.

– Спасибо, – прошептала она.

– Почему другие тебя не замечают? – спросила Мейбел, потянув черепицу за край и оторвав её. Аккуратно обломав края, Мейбел превратила простой прямоугольник в форму, отдалённо напоминающую сердце, и протянула Вандер.

Девочка подумала, что это самая красивая вещь на свете – гораздо красивее, чем безвкусные сердечки Джорджианы. Она сунула его в карман, где лежало другое сокровище – тупой карандаш.

– Меня не замечают, потому что не знают, как со мной быть, – сказала Вандер. – Потому что у меня нет родителей и нет дома. Если они признают, что я существую, то придётся признать, что с реальными людьми в реальном мире иногда случаются ужасные вещи, и с ними тоже может случиться что-нибудь ужасное. Они не желают признавать, что разбитое сердце – это факт.

– У тебя разбито сердце? – удивилась Мейбел.

Вандер покачала головой:

– Нет. И это странно. Оно должно было разлететься на тысячу кусочков. Я должна была затопить мир слезами, но все они по-прежнему внутри. Я не знаю, как их выплакать. Как будто мои глаза – железные стены, и слёзы не могут сквозь них пробиться. Во всяком случае, такое у меня ощущение.

Девочки отвели взгляд друг от друга – одна посмотрела вниз, другая наверх, но обе ничего не увидели.

– Твоя мать умерла? – наконец спросила Мейбел.

Вандер кивнула:

– Погибла во время пожара. Она работала учительницей здесь, в Дирлиф-Холле. У нас была своя комната. Пожар всё уничтожил.

– Она умерла, а ты выжила, – произнесла Мейбел.

Вандер вновь отвела взгляд.

– Ты похожа на меня, – сказала Мейбел, когда стало ясно, что Вандер не заговорит. – Я никогда не плачу. Мама говорит, у меня все нервы обнажены. Она говорит, я слишком чувствительная. Но она ошибается. Мне незнакомо чувство печали. Когда я была маленькой, моя мама наложила запрет на печаль, а теперь я не знаю, что это. А она знает. Моя мама – воплощённая печаль. Конечно, не при мне. Только когда она запирается в комнате и думает, что я не слышу.

– Однажды я заплачу, – прошептала Вандер. – И тогда я оторвусь от земли и полечу к звёздам. Сейчас я слишком тяжёлая, чтобы взлететь.

– Это прямо как стихи, – сказала Мейбел. – Ты говоришь загадками. Ты и есть загадка, Вандер Квин. Прекрасная золотая загадка. Иногда я думаю, нет ли поблизости дракона, который тебя охраняет. Не сокровище ли ты… – Мейбел посмотрела на облака. – Вон то похоже на дракона.

– По-моему, на моржа, – хихикнув, заметила Вандер.

– Как считаешь, можно перепрыгнуть отсюда на ветку? – Мейбел взглянула на берёзу, а потом вновь на Вандер. – Мне очень хочется. Как Тарзан, дикий и свободный. Как ты думаешь, у меня получится?

– Да, – решительно сказала Вандер. – Я это делала тысячу раз. Здесь же совсем близко. Смотри, вон Холлоу. До него можно достать рукой. Но если прыгнуть, то на секунду, всего на секунду, пока ты будешь между крышей и деревом, покажется, что ты…

– …в небе?

– В небе, – кивнув, ответила Вандер.

– Просто надо прыгнуть.

– Просто надо прыгнуть. И поверить.

Мейбел села на корточки.

– Ладно, – сказала она. – Пожелай удачи.

Глава 12

После прыжка

Они сидели у подножия дерева в мягкой-мягкой траве, похожие на два цветка.

Мейбел вычеркнула из списка ещё один пункт. Линия вышла немного неровной.

Прыгнуть в небо.

Вандер хотелось придержать её руку, чтобы она не дрожала.

– Я так часто дышу, – сказала Мейбел.

– Потому что ты испугалась?

– Потому что во мне слишком много дыхания для моего тела. У меня вообще всего слишком много для моего тела. Меня самой слишком много. И этого было слишком много.

– Ты жалеешь?

Мейбел покачала головой и прислонилась спиной к стволу.

– Ты летела, – сказала Вандер, и обе девочки закрыли глаза. Вандер вспомнила парящую в воздухе Мейбел.

Это было безопасно. Вандер знала, что это безопасно. Она ни за что не дала бы Мейбел сделать что-нибудь опасное. Ни за что не позволила бы ей лететь, если бы боялась, что она может упасть.

Но всё-таки то, что сделала Мейбел, казалось опасным – как всё прекрасное.

Вандер открыла глаза и посмотрела на Мейбел. Глаза подруги были плотно закрыты, и Вандер поняла, что совершенно не представляет, о чём думает Мейбел. От этого руки у неё покрылись мурашками, а внутри словно натянулась резиновая лента. Чтобы ослабить её, Вандер сказала:

– Ты чудо, Мейбел.

– Правда? – спросила девочка. И, не открывая глаз, продолжила: – Расскажи о себе, Вандер. А я пока отдышусь и наберусь сил. Назови мне пять вещей, которые делают Вандер Квин ни на кого не похожей.

Вандер долго думала. Пришлось усиленно вспоминать. Всё это время Мейбел сидела тихо и неподвижно, словно статуя. Наконец Вандер сказала:

– Я Вандер. Я люблю танцевать и смеяться, но я очень долго этого не делала, пока не встретила тебя.

– Ты говоришь обо мне, – перебила Мейбел. – Расскажи о себе.

– Ладно, – сказала Вандер. И устремила взгляд к небу. – Я люблю танцевать… я это уже сказала. Люблю синий цвет. Синий, как черника. Почти фиолетовый, но не совсем. Ещё я люблю, когда в другой комнате играют на пианино, – это как воспоминание о песне, которое эхом доносится через годы. Люблю одуванчики, которые пробиваются сквозь землю за неделю до наступления весны. А ещё… – Она закрыла глаза. Она назвала четыре вещи, а Мейбел просила пять. Но Вандер больше ничего не смогла придумать и позаимствовала одну вещь у Мейбел. – Я удивительная, – прошептала она.

Мейбел улыбнулась. Не открывая глаз, она кивнула.

– Все люди такие, – сказала она. – Но не все об этом знают. Спасибо, что рассказала о себе, Вандер Квин. Теперь ты мне ещё больше нравишься.

Над головами