Том 23. Письма 1892-1894 - Антон Чехов

Но, Саша, когда мое имение будет продано с аукциона, я куплю в Нежине дом с садом и буду жить там до глубокой старости. Не всё еще потеряно! скажу я, когда в моем имении поселится чужеземец.

Ты поступишь подло и гнусно, если летом не приедешь к нам, дабы хотя один день пожить жизнью Цынцынатуса. На днях бок о бок со мной было продано хорошенькое именьице за 3 тысячи. Дом, службы, сад, пруд, 50 десятин… Вот бы тебе! Сколько малины, клубники!

Сегодня я и Мишка, бросая снег в пруд, вспоминали, как ты пел Бесчинскому: «На́ум, На́ум, ферка́че»* и т. д. Какой ты был умный, Саша!

Вид моих сараев весьма наивен.

Будь здрав. Кланяйся Наталье Александровне и своим пуэрам[2]. Что голова у Михайлы? Прошла или всё еще в струпьях? Если что, пусть Нат<алья> Алек<сандровна> подробно мне напишет: я дам совет (бесплатно).

Твой Цынцынатус.

2-й номер «Пожарного» составлен лучше, чем 1-й*.

Родственникам твоим весьма лестно, что ты ведешь дело вместе с графом и помещаешь портреты князей. Кланяйся, душенька, их сиятельствам и попроси у них рублик на братство, душенька.

Что мне заплатит граф, если я пришлю пожарный рассказ? Даст 100 руб.?

Киселеву А. С., 22 марта 1892*

1144. А. С. КИСЕЛЕВУ

22 марта 1892 г. Мелихово.

22 март.

Милый обманщик*, если бы Вы знали, с каким нетерпением мы ждали Вас, то препятствия, помешавшие ехать к нам, показались бы Вам сущим пустяком. Как Вы нас разочаровали!

Приехав на Лопасню, нужно нанимать ямщика в Мелихово. Цена ямщику 1 р., а 1 р. 25 к. — красная цена. Если же предварительно напишете, то можем выслать своих пегасов, ибо оных имеем и всячески стараемся, чтобы они не ели овса даром. Дорога от станции — 9 верст, всё время идет лесом. Оврагов и круч нет, кругом тишь, гладь да божья благодать. Есть одна речка по пути, да и та воробью по колено; говорят, мост есть. Ergo[3]: была бы охота ехать, а проезд всегда есть.

Из Москвы идет поезд в Серпухов в 9 час. утра. Это самый удобный поезд. Затем в 3, 6, 9 и 12 часов. В дачное время прибавится еще один поезд.

А нельзя ли Вам и Сережу прихватить с собой? Он узнал бы дорогу в Мелихово и мог бы ездить к нам, когда ему угодно. Общество мудрых мужей не может принести ему ничего, кроме пользы.

Хозяйственные планы наши крайне неопределенны и смутны. Я до такой степени беспечен и легкомыслен по части яровых и озимых, что едва ли из меня может выйти что-нибудь путное в хозяйственном отношении. Увы! Мысли мои около овса и клевера, а душа и сердце в пруде с карасями. К тому же — я летирад (слово, прочитанное мною на дверях в коридорчике одной из сибирских почтовых станций), а это беспутная профессия, не терпящая совместительств. Впрочем, поживем, увидим.

Мне грустно и досадно, что Мария Владимировна упорствует в своей болезни. Когда я ex professio[4] читаю длинные романы и повести наших писательниц, и когда Машенька Крестовская сказала мне, что за свой последний роман она получила от Стасюлевича пять тысяч рублей*, и когда я вижу стриженую Назарьеву, то всякий раз вспоминал и вспоминаю про Марию Владимировну, которая писала скупо и, не успевши набить руку, перестала писать. В ее произведениях, даже в незначительных, писанных ради полистной платы, есть то самое нечто, солидное и благородное по духу, что из всех русских писательниц было только у Хвощинской, покойной Тур и ныне забытой Смирновой и чего нет и никогда не будет у Машеньки Кр<естовской> и стриженой Назарьевой, и потому мне искренно жаль, что М<ария> Вл<адимировна> писательство не сделала привычкою.

Ма-Па в Москве, учит девиц в молочной Ржевской*. Удивительное бескорыстие*. Хоть бы за труды свои у m-me Ржевской старый зонтик стянула.

Ну, будем ждать Вас с нетерпением и готовиться к встрече, услаждая себя предвкушением Вашего приезда. Фоминая неделя не за горами*.

Какая холодная, однако, эта весенняя теплота. Сегодня у нас утром было 8 градусов холода.

Привет всем Вашим и всему милому Бабкину, которое в тысячу раз симпатичнее нашего Мелихова. Наши кланяются и шлют миллион пожеланий. Я тоже.

До свидания!

Ваш А. Чехов.

Как бы Вы обязали нас, если бы на свой счет провели телефон из Бабкина в Мелихово.

Странно, скворцы улетели.

Гославскому Е. П., 23 марта 1892*

1145. Е. П. ГОСЛАВСКОМУ

23 марта 1892 г. Мелихово.

23 март. Ст. Лопасня.

Уважаемый Евгений Петрович, Ваша «Солдатка» очень хорошая вещь. Раньше я читал в «Артисте» Вашего «Богатея»*, и он, признаться, мне не понравился: в этой пьесе Вы совсем не оригинальны, а персонажи Ваши, начиная с давно истасканного кулака и кончая дурочкой, которая была уже тысячу раз трактована, — не представляются интересными. «Солдатка»* же совсем другое дело. Я давно уже не читал таких хороших пьес. Театр я знаю мало, и судить, насколько Ваша пьеса годна или не годна для театра, я не могу, но со стороны литературной она меня совершенно удовлетворила. Ее литературные достоинства до такой степени привлекательны, что я, не задумываясь, причислил ее к разряду наших лучших пьес из народного быта, и вот, как видите, не удержался и пишу Вам. Люди живые, написаны просто и ярко. Хороши все, даже Кирилл, который у Вас немножко приподнят и изыскан благодаря колдовству. Язык великолепен. Чувство меры и такт образцовые.

Простите, я плохой критик; может быть, и хороший, но своих критических мыслей я не умею излагать на бумаге. Поэтому я не могу написать Вам ничего такого, что хотелось бы Вам прочесть как автору.

Если цензура не пускает пьесу* только потому, что в ней фигурируют солдат и солдатка, то можно солдата заменить фабричным или московским извозчиком. Суть пьесы останется та же. Ведь Вы пишете не критику на солдатчину, а живых людей. Дело не в мундире и не в поддевке.

В конце III акта Кирилл у Вас излишне резок. Надо, думаю, чтобы он ласкался, а чтобы Афимья по его тону поняла, в чем дело. Не знаю, быть может, этот резкий переход сделан Вами нарочно ввиду сценических условий, но в жизни и в повести дело не обходится без оттенков. Да и нет надобности рисовать Кириллу злодеем. Парни, которых любят бабы, народ по преимуществу незлой и душевно ленивый, мягкий и нерассудительный, как сами бабы, — в этом их обаятельная сторона. Несчастную и сердцем тоскующую, забитую свекром и жизнью бабу наглостью и фантастичностью не проймешь.

«Мы-ста» и «шашнадцать» сильно портят прекрасный разговорный язык. Насколько я могу судить по Гоголю и Толстому, правильность не отнимает у речи ее народного духа. Эти «мы-ста» и «шашнадцать» производят на меня всегда впечатление mouches volantes[5], которые мешают смотреть на ясное небо. Какое-то излишнее и досадное впечатление.

Что еще? Солдат Григорий прощает бабу — это чудесно во всех отношениях и, вероятно, в сценическом тоже. Но зачем он у вас говорит ёрническим языком? Разве это нужно, характерно? Такой великодушный, красивый акт, как прощение, и этот язык в жизни, быть может, и совместимы, но в художественном произведении от такого совместительства пахнет неправдой. Разговор о питейной торговле и процентах разрушает всю прелесть прощения и того благодушного представления, какое все мы имеем о денщиках. Рано у Вас молодой человек заговорил о питейном и ссуде под залог. Это страшная штука. Еще и коготок не увяз и лапки чисты, а Вы уж пишете, что пропала птичка*. Дайте ей пожить! Или начинайте сначала, с коготка, чтоб видно было.

Повторяю, пьеса очень хорошая, и я от души рад, что Вы прислали мне ее. Был бы рад поговорить с Вами и поближе познакомиться.

Разговор в IV акте перед приходом Афимьи сделан у Вас замечательно тонко. Только не думаете ли, что Афонька будет мешать? Ведь галерка хохотать будет и не даст актерам играть. А актеры ведь, как водится, из Афоньки будут делать не дурачка, а шута. Роль опасная.

От души желаю Вам всего хорошего, а главное — успеха и полного расцвета. Желаю искренно, как искренно верю, что у Вас настоящий драматический талант.

Уважающий А. Чехов.

Шавровой Е. М., 24 марта 1892*

1146. Е. М. ШАВРОВОЙ

24 марта 1892 г. Мелихово.

24 март.

Уважаемая Елена Михайловна, посылаю Вам рассказ, напечатанный в «Московской иллюстр<ированной> газете»*. Отдавая его в печать, я не читал его; если найдете перемены, то вините не меня. Впрочем, название «Горбун» — моих рук дело. Изменил я также и подпись, переставив буквы, на случай если сотрудничество в «малой» прессе покажется Вам немножко мове́[6]. Хотя я рекомендовал бы Вам не брезговать. По-моему, надо пройти все ступени, прежде чем стать литературной графиней. Не стыдитесь быть титулярной советницей в салопе, пьющей по утрам вместо кофе — кофейную гущу. Бейте ворону — сороку, добьетесь до бела лебедя.