Меделень - Ионел Теодоряну

— Ну, Дэнуц, теперь ты гимназист! Взрослый мальчик! Теперь ты можешь сам решать. Хочешь быть адвокатом, как твой отец?

Госпожа Деляну пожала плечами.

— Дай ему сначала поесть!.. Дэнуц! Опять ты положил локти на стол!.. Посмотри на Монику, как она красиво ест. А ведь она меньше тебя!

Ольгуца с улыбкой сняла локти со стола. Дэнуц покраснел. Сверкнул взглядом в сторону Моники и Ольгуцы… Вот уже целый год ему ставили в пример Монику; это началось, когда Моника и Ольгуца готовились вместе, с одной и той же преподавательницей, к экзаменам в начальных классах… И кто открыл Монику? Ольгуца! Кто же еще! Это она, к ужасу кухарки, подбирала брошенных под забором котят. Но это еще куда ни шло! А вот Монику он терпеть не мог! Узурпаторша! Союзница Ольгуцы! Белобрысая!.. Дэнуц давно выжидал удобного случая, чтобы отодрать ее как следует за косы!

«Ничего!» — мысленно успокоил себя Дэнуц. И представил, как он бежит по дороге со змеем в руках.

Глаза Ольгуцы следили за ним сквозь опущенные ресницы. Он заметил это. Моргнул, встрепенулся. Ольгуца не сводила с него взгляда. Он тоже стал пристально смотреть ей в глаза.

— Почему ты на меня смотришь?

— Я? — удивилась Ольгуца.

— Да, ты! — ответил он, решив не давать ей спуску.

— Я смотрю не на тебя! Я смотрю на Монику! — объяснила Ольгуца, глядя на Монику. — Правда, мама?

— Нет, смотрела! — вышел из себя Дэнуц, указывая на нее пальцем и переводя все в прошедшее время.

— Ну и что? Разве нельзя?

— Хорошо! Посмотрим!

— Успокойся, пожалуйста! — укоризненно взглянула на него госпожа Деляну.

— Фуу! — обрадовалась Ольгуца, вытирая рот салфеткой.

— И ты тоже успокойся!

— А я ничего не делаю!.. Я чуть не подавилась! — вздохнула Ольгуца.

— Ну уж, ну уж!

Напрасно господин Деляну прикрывался салфеткой; все заметили, что он смеется. Пожав плечами, не выдержала и рассмеялась госпожа Деляну. Смех, словно веселая хора, окружил сумрачного Дэнуца. Он встал из-за стола, швырнул салфетку и направился к двери.

— Дэнуц, куда ты? Ты разве уже кончил? Разве мы встали из-за стола?.. Пожалуйста, вернись!

— Не хочу! — вполголоса ответил Дэнуц.

— Не хочешь сесть за стол?! Хорошо!.. Тогда, пожалуйста, становись в угол… Ты слышишь, Дэнуц? — коротко и энергично приказала госпожа Деляну.

Дэнуц, сгорбившись, повиновался… В столовой воцарилась торжественная тишина… Госпожа Деляну ласково улыбнулась, встретив испуганный и влажный взгляд Моники, устремленный на нее.

— Ты хочешь, чтобы я его простила, Моника?

Моника энергично кивнула головой.

— Садись за стол… И скажи спасибо Монике! Да, да!

— Merci![4] — саркастически дрогнули губы у Дэнуца, его ладонь нехотя задержалась в ладонях Моники.

— А теперь принимайся за свои абрикосы.

Дэнуц раскусил абрикос и терпеливо ждал, чтобы у него прошел спазм в горле… Другая половинка вместе с косточкой и залетевшей в столовую осой осталась лежать на тарелке вместе с остальными абрикосами.

— Спасибо… Я пойду прилягу!

— Дэнуц, и ты пойди приляг.

— Зачем?

— Так нужно!

— Пойдем на боковую! — примирительно сказал господин Деляну, сладко зевая.

— А змей? — жалобно спросил Дэнуц.

— Он тебя подождет.

Радость от предстоящей игры со змеем на солнце затуманилась горечью нежеланного сна.

«Черт бы побрал это спанье!» — мысленно пробормотал Дэнуц, проклиная Молоха послеобеденного времени.

— Ты кончила, Моника?

— Да, tante Алис, спасибо! — ответила Моника, складывая салфетку и стряхивая крошки с платья.

— Пойдем, я тебе покажу вашу комнату…

Ольгуца, склонившись над тарелкой, старательно и сосредоточенно ела абрикосы, словно учила наизусть стихотворение.

— И ты, Ольгуца, кончай!

— Я сейчас приду; смотри, у меня осталось четыре штуки, — взмолилась она.

— Я буду ждать в твоей комнате, Ольгуца! Смотри, чтобы мне не пришлось искать тебя в саду!

— Раз я сказала, — приду!

— Хорошо, хорошо!

Оставшись одна, Ольгуца прислушалась, чтобы удостовериться, что никто не идет назад в столовую, и пристально посмотрела на Профиру. Профира повернула к Ольгуце лицо, которое казалось еще более широким из-за белого цветка в волосах. Подождала… помахивая салфеткой.

— Профира… Слушай внимательно… Принеси мне прямо сейчас ножницы, карандаш и листок бумаги! — сказала Ольгуца, грозя пальцем и постукивая по столу после каждого существительного.

— Зачем, барышня? — пыталась понять Профира.

— Это тебя не касается! Я так хочу!

Ожидая, пока вернется Профира, Ольгуца положила подбородок на край стола, раздвинула локти, прижала ладони к щекам и сосредоточенно размышляла.

— Принесла?

— Принесла!

— Надеюсь, что ты не у мамы взяла все, что я просила? — вдруг встревожилась Ольгуца.

— У мамы!

— Ой, Профира! И ты хочешь, чтобы я тебе верила!

— Почему же нет, барышня? Вот, я принесла!

— А что сказала мама?

— Она сказала, чтобы я посмотрела у нее в комнате, я так и сделала и принесла вам.

— Ага! Хорошо!.. Спасибо.

Ольгуца улыбнулась. Склонившись над столом, она принялась что-то писать на изящной бумаге, взятой Профирой из бювара госпожи Деляну, — крупно, размашисто, с сильным нажимом — высовывая язык при каждом повороте буквы.

— Хорошо!

И решительно вышла из комнаты с туманным взглядом Саломеи, с раскрытыми ножницами Парки в руках.

— Ну и дьявол! — восхищенно произнесла Профира, надкусывая абрикос.

* * *

Комната Дэнуца находилась в опасном соседстве с комнатой девочек. Пограничным пунктом служила закрытая дверь с ключом в замочной скважине с противоположной стороны. На той части двери, которая была обращена в комнату девочек, располагалась вешалка с соломенными шляпами, шелковыми лентами, трехцветным кругом, сеткой с разноцветными мячами и двумя пальто в мелкую клетку. На обратной стороне двери, обращенной в комнату Дэнуца, висел кусок зеленого сукна с коллекцией оружия, которая состояла из ружья, мишени из белого картона с красными кольцами вокруг синего центра, палочек с шариками из липкой резины на концах; двух сабель из жести в ножнах, испещренных пятнами ржавчины, изрядно пострадавших в дуэлях с Ольгуцей и образующих букву икс, сигнальной трубы с испорченным свистком.

Под коллекцией висели два мундира, разделенные вертикально расположенной саблей: один — японского адмирала с фуражкой, но без панталон, по прозвищу Ками-Мура; другой — русского адмирала, окрещенный Потемкиным.

Тогда была в моде русско-японская война.

Ольгуца была на стороне русских, Дэнуц — японцев. Поэтому орден, — ленточка от подвязки госпожи Деляну, пришитая Профирой к груди японского адмирала, — был вырван с мясом и хранился в кармане у русского адмирала, награжденного «звездой подкладки». Фуражка русского адмирала сильно пострадала от кулака Дэнуца. Ольгуца склеила фуражку гуммиарабиком и крепко пришила веревкой ее верх, украсив при этом золотыми галунами. Она произвела свою фуражку в чин контр-адмирала и отпраздновала это событие тем, что в свою очередь изуродовала — спокойнее и методичнее, нежели Дэнуц, — фуражку японского адмирала. Госпожа Деляну реставрировала фуражку, а Дэнуц возвел ее в ранг контр-контр-адмирала, что, по мнению Ольгуцы, было совершенно невозможно.

А вот как выглядел конец русско-японской войны в семье Деляну:

— Ну, что скажешь? Ты потерпела поражение! — заявил Ольгуце Дэнуц, облаченный в мундир японского адмирала.

— Неправда!

— Спроси у папа.

— Что поделаешь, Ольгуца! Русские потерпели поражение; вот газеты.

— Русские, но не я!

— А разве ты не Потемкин? — с вызовом спросил Дэнуц.

— Я? Никогда не была и не могла быть.

— Как?!

— Девочки не служат в армии. А я девочка… хочешь, спроси у папа… И потом твоим японцам просто повезло, потому что они все трусы.

— Ты лжешь!

— Я лгу? А тогда почему они желтые?

— Как почему? Потому что желтые; японцы есть японцы!

— А я тебе скажу: они желтые от страха. У них у всех желтуха! — закричала Ольгуца так, чтобы слышала вся Япония… — А если хочешь сражаться, сражайся со мной, а не с русскими, — закончила Ольгуца с высоко поднятой головой.

За обедом в честь обоих адмиралов господин Деляну огласил следующее коммюнике:

Ками-Мура и ПотемкинСтали храбро воевать —Дым и пламя, гром и грохот,Вопли, крики — не унять.

Бьются, бьются как умеют,Пыль столбом стоит окрест,И в столовой, и в гостиной,Вплоть до отдаленных мест.

Жаркий бой они ведутИ руками, и ногами.«Зуб за зуб!» — звучит призыв.Не разнять их даже маме.

Боже, адмирал Потемкин,Что с фуражкой вашей стало?Но быть супер-адмираломКами-Муре слишком мало.

Супер-супер-адмиралНачинает наступленье!На фуражке у негоБоевые украшенья.

Ками-Мура побеждает,Оттеснив Ольгуцу в зальчик,Но Ольгуца утверждает:Девочка она, не мальчик.

И не может потомуУ Дэнуца стать вассалом:Он ведь не был никогдаНастоящим адмиралом.

Посвящение I

Легендарный Ками-Мура,Ты смотри, чтоб не споткнуться!И не русских берегись,А сестры своей Ольгуцы.

Посвящение II

Нет, японцам не владетьДальним морем — ходят слухи,Им придется умеретьПоголовно от желтухи.[5]

В комнате у Дэнуца стоял также флот! Флот в тазу, изготовленный дедом Георге из ореховых скорлупок: спички служили мачтами, листочки вощеной бумаги — парусами, губы Дэнуца — ветром, а губы Ольгуцы — циклоном.