Фрау Беата и ее сын - Артур Шницлер

Как только она переступила порог, девушка ей сообщила, что Гуго и еще один молодой господин в саду, а также что с почты принесли посылку. Посылку эту Беата нашла у себя в комнате и улыбнулась с довольным видом. Как милостиво к ней относится судьба, превращая ненужную маленькую ложь в неожиданную правду. Или, быть может, это предостережение, что все сошло благополучно только на этот раз. Посылка была от доктора Тейхмана, и в ней оказались книги, которые он обещал ей прислать, мемуары, письма великих государственных деятелей и полководцев, то есть людей выдающихся; Беата знала, что скромный адвокат преклоняется перед ними. Она удовольствовалась пока тем, что просмотрела заглавные листы; затем в спальне она сняла шляпу, накинула платок на плечи и прошла в сад. Внизу, у забора, она увидела мальчиков, которые, не замечая ее прихода, занимались тем, что без передышки высоко прыгали точно сумасшедшие. Когда Беата подошла ближе, она заметила, что оба они без сюртуков. Гуго бросился ей навстречу и в первый раз за много недель бурно расцеловал ее в обе щеки. Фриц быстро надел сюртук, поклонился и поцеловал Беате руку. Она улыбнулась. Он точно хотел стереть прикосновением молодых губ печальный поцелуй директора.

— Что это такое? — спросила Беата.

— Состязание в прыганье на звание чемпиона мира.

Вечерний ветер раскачивал высокую рожь за забором. Озеро внизу было матово-серое, как потускневшее зеркало.

— Ты тоже надел бы сюртук, Гуго, — сказала Беата и нежно отстранила рукой нависавшие на лоб влажные, светлые волосы мальчика. Гуго повиновался. Беата вдруг обратила внимание на то, что сравнительно со своим другом ее сын казался не совсем изящным и как бы ребенком; это было ей, однако, отчасти и приятно.

— Подумай, мама, — сказал Гуго, — Фриц собирается обратно в Ишль поездом в половине десятого.

— Почему это?

— Да я не могу нигде достать комнату, фрау Гейнгольд. Раньше чем через два-три дня нигде ничего не освободится.

— Из-за этого одного вам не стоит уезжать, господин Фриц, у нас найдется, где вас устроить.

— Я уже ему говорил, что ты, наверное, не будешь против того, чтобы он остался у нас.

— Почему мне быть против этого? Само собой разумеется, что вы переночуете у нас в комнате для гостей. Она для того и существует.

— Я ни за что не хотел бы быть вам в тягость, фрау Гейнгольд: моя мама всегда в отчаянии, когда кто-нибудь приезжает гостить к нам в Ишль.

— Ну а мы совсем не в отчаянии, господин Фриц.

Таким образом, было решено, что молодой Вебер привезет свои вещи из гостиницы, где он их пока оставил, и поселится у них в мансарде, а Беата за это торжественно обещала называть его просто Фрицем.

Беата отдала необходимые распоряжения по хозяйству и сочла благоразумным предоставить молодых людей на некоторое время самим себе; она вышла к ним, только когда подали ужин на веранде. В первый раз за много дней Гуго был снова непринужденно весел, и Фриц тоже перестал изображать из себя взрослого молодого господина. За столом сидели два школьника, которые сначала поговорили об учителях, затем о том, что ожидает их в предстоящий последний год в гимназии и наконец занялись планами на будущее. Фриц Вебер, который собирался быть медиком, сообщил, что он посещал уже минувшей зимой анатомический театр; он давал понять, что другим гимназистам такие сильные впечатления были бы, вероятно, не по силам. Гуго, со своей стороны, давно уже решил сделаться археологом. У него была маленькая коллекция древностей: помпейский светильник, маленький кусочек мозаики из Терм Каракалы, ружейный замок времен французов и еще многое в том же роде. Он даже собирался начать раскопки на озере в Аувинкеле, где будто бы можно было напасть на остатки свайных построек. Фриц не скрывал своих сомнений в подлинности коллекции Гуго; в особенности тот ружейный замок, который был найден Гуго на турецком бастионе, казался ему всегда подозрительным. Беата сказала, что для подобного скептицизма Фриц еще слишком молод; на это он возразил, что возраст тут ни при чем, а дело в характере человека. «Мой Гуго, — подумала Беата, — гораздо милее, чем этот скороспелый мальчишка. Зато ему будет тяжелее жить». Она взглянула на него. Глаза его были устремлены куда-то вдаль; Фриц, наверное, не мог следовать за ним. И Беата продолжала думать: «Он, конечно, не имеет представления о том, что из себя представляет Фортуната. Как знать, какова она в его воображении. Она ему кажется, быть может, сказочной принцессой, которую взял в плен злой колдун. Какой он теперь сидит милый со своими взъерошенными светлыми волосами и неряшливо завязанным галстуком! Так у него и остался все тот же детский рот, полный, красный и милый. Правда, и у его отца был всегда детский рот и детские глаза». Она выглянула в темноту, которая нависла над лугом такая тяжелая и черная, точно лес подошел к самому окну.

— Вы позволите закурить? — спросил Фриц. Беата кивнула в ответ; Фриц вынул серебряный портсигар с золотой монограммой и галантно протянул его хозяйке. Беата взяла папиросу, попросила огня, и Фриц сообщил ей при этом, что он выписывает табак прямо из Александрии. Гуго тоже вздумал покурить и сознался, что это была седьмая папироса в его жизни.

Фриц сказал, что он уже потерял счет выкуренным им папиросам. Впрочем, по его словам, портсигар свой он получил в подарок от отца, который, к счастью, человек с очень передовыми взглядами; Фриц сообщил при этом последнюю новость: сестра его собирается сдать экзамен на аттестат зрелости через три года и потом, вероятно, будет изучать медицину, как и он. Беата быстро взглянула на Гуго, который слегка покраснел. Может быть, он таит в сердце любовь к маленькой Эльзе, и в этом причина скорбной складки у его рта.

— Не покататься ли теперь на лодке? — предложил Фриц. — Сегодня такая дивная ночь и так тепло.

— Подождите лучше лунных ночей, — сказала Беата, — а то жутко кататься по озеру, когда так темно.

— Я с этим согласен, — сказал Гуго. Фриц презрительно раздул ноздри. Но потом оба мальчика согласно решили отправиться есть мороженое в честь приезда.

— Ах вы кутилы! — пошутила на прощание Беата.

Она прошла в мансарду посмотреть, все ли там в порядке, и, по своему обыкновению, занялась еще немного хозяйством. Наконец она прошла в спальню, разделась и легла в постель. Вскоре она услышала стук и чей-то мужской голос у подъезда. Очевидно, слуга из гостиницы явился с сундуком Фрица и понес его наверх по деревянной лестнице. Затем началось шушуканье между горничной и слугой, и оно длилось дольше, чем следовало. Наконец все стихло. Беата взяла одну из книг о героях из тейхмановской посылки и стала читать воспоминания французского кавалерийского генерала. Она читала, однако, без надлежащего внимания. Она чувствовала беспокойство и вместе с тем усталость. Но слишком глубокая тишина вокруг нее не давала ей спать. Довольно много времени спустя она услышала, как открылась входная дверь, и вслед за тем послышались осторожные шаги, шепот и смех. Это были мальчики. Они старались добраться до верха как можно тише. Но затем наверху началась возня, скрип, громкий шепот — потом опять тихие шаги спустились вниз. Гуго вернулся к себе в комнату. Тогда наконец все в доме окончательно стихло. Беата отложила книгу, затушила свет и спокойно заснула, почти счастливая.

II

Наконец они дошли до верха. Оказалось, по общему мнению, что пришлось идти гораздо дольше, чем предполагал архитектор. Он стал возражать.

— Да что я такое говорил? Я сказал, что с Eichenwiesenweg'a сюда три часа ходьбы. А если мы вышли в девять, а не в восемь — то я не виноват.

— Да ведь теперь уже половина второго, — заметил Фриц.

— Да, — сказала с грустью жена архитектора. — У него удивительные представления о времени.

— Когда идешь с дамами, — заявил ее супруг, — всегда нужно накинуть пятьдесят процентов. Даже когда отправляешься с ними за покупками. — И он шумно захохотал.

Молодой доктор Бертрам, который с самого начала экскурсии почти не отходил от Беаты, разостлал свой зеленый плащ на траве.

— Это для вас, фрау Гейнгольд, — сказал он с любезной улыбкой. Его слова и взгляды сделались очень многозначительными с тех пор, как он поцеловал через сетку на корте палец Беаты.

— Благодарю вас, — ответила Беата, отказываясь. — Мы сами все принесли.

И она взглянула на Фрица — он тотчас же решительным движением развернул шотландский плед, который нес перекинутым через руку. Но ветер на горном лугу был такой сильный, что толстый плед взвился, как огромная вуаль. Беата схватила его с другого конца и с помощью Фрица стала расстилать на траве.

— Да, уж тут всегда дует ветерок, — сказал архитектор. — Но, правда, хорошо? — И он обвел все вокруг широким движением руки. Они стояли на далеко раскинувшемся скошенном лугу, который равномерно спускался вниз, открывая вид на все стороны. Все посмотрели вокруг и долго молчали в упоенном созерцании. Мужчины сняли свои фетровые шляпы; волосы Гуго были еще более взъерошены, чем обыкновенно, торчащие белые волосы архитектора шевелились, и даже аккуратная прическа Фрица несколько пострадала. Только зачесанный книзу светлый пробор Бертрама оставался неподвластным ветру, неустанно носившемуся по высотам. Арбесбахер называл все отдельные вершины, говорил, какой каждая из них высоты, и указал на утес за озером, на который с севера никто еще никогда не взбирался. Доктор Бертрам возразил, что это ошибка и что он в минувшем году поднялся на этот утес как раз с северной стороны.