Знак равенства - Александр Мирер

...День получки миновал. Отшумели во дворе казначейские фургоны. Разъехались кассиры, сопровождаемые молчаливыми охраняющими. Захлопнулись кассовые окошечки, улетели со столов голубые листки чеков, поручений и прочей бухгалтерской фанаберии. Василий Васильевич вымыл руки, взял с крючка кошелку с двумя пустыми бутылками из-под кефира и обычным маршрутом зашагал домой. Все, как обычно: любезное "будьте здоровы" милиционеру у подъезда; две булочки и половину "бородинского" - в угловой булочной; две бутылки кефира и сырок - в маленькой прохладной молочной. Все, как обычно. Давно знакомые лица улыбаются из-за прилавков постоянному покупателю. "Мне как всегда. Доброго вечера, Анна Петровна". Усталое удовлетворение - день зарплаты позади, завтра будет полегче. Лестница. Узкое пыльное окошко нет, мимо, мимо! Не надо воспоминаний. Старость - время воспоминаний, но что толку вспоминать, как двадцать пять лет назад они стояли с Ниной на этой лестнице и смотрели в это окошко? И тогда оно было пыльное... Мимо.

Василий Васильевич поспешно управлялся в жаркой квартире - спрятал кефир в холодильник, переменил пиджак и аккуратно к своему сроку явился на бульвар играть в домино с пенсионерами. Когда он усаживался на скамью, то все еще не помнил о вчерашнем. Лишь невзначай его облила безнадежность: еще день прошел, и лето в разгаре, и горячо пахнут липы. Он смирно ставил кости, поглядывая на лица партнеров. Скрипели качели на детской площадке, и было все, как обычно. А потом по дорожке прошел седой человек в чесучовом пиджаке и с тяжелой блестящей тростью.

Звонко стукнуло сердце - Василий Васильевич узнал его, узнал эту легкую, мощную походку и прямую спину. Он играл Бронга, его лицо Василий Васильевич подменял своим! О, теперь он вспомнил! Как они вернули его с улицы, извинялись, успокаивали. Объясняли, что он смотрел гипнофильм, что он - вовсе не Бронг... Что же было потом?

- Козлы! - рявкнули жаждущие за спиной. - Вылезай!

Поигрывая, взблескивала трость. Седая голова сверкнула на повороте. Василий Васильевич подвинулся на край скамьи и смотрел, не решаясь пойти вдогонку. Что он ему скажет? Что Спиноза шлифовал камни? Что ему опостылело в четверть шестого заходить в булочную? Что он прикоснулся к их жизни и отныне не в состоянии жить по-старому? Ведь он - жесткий и самокритичный человек и понимает, что стар и мало образован для новой жизни. Потеряно, потеряно! Прошла жизнь, каюк...

Он взял бумажку с записью очков, огрызок карандаша. Перевернул чистой стороной вверх. Нет, жизнь не перевернешь на чистую сторону... А постой-ка. Поваров... Неужто история Бронга, наивная фантастика, растревожила тебя так сильно?

Василий Васильевич сидел у стола, чертил карандашом по бумажке. Уже давно Терентий Федорович скрылся за липами, знакомые шахматисты устроились на соседней скамье. "Что же было потом? - думал Василий Васильевич. Когда Бронг-дубль вышел в ночной город, под свет реклам? А-а, в клинику его отвез Риполь, в клинику Валлона... Но после клиники?"

Кто я такой?! - гулко рвануло в сердце.

Он огляделся, чтобы утвердить себя в реальном мире. Вот будочка, где выдают игры, вот постылые доминошники стучат по всей аллее. Малыш в синих трусишках перебирает сандалиями по вертящейся бочке. И вот он сам. Кто он такой, чего ему надо, почему его тянет неизвестно куда? Он скомкал и отбросил бумажку. Невозможно было сидеть и ждать неизвестно чего. Бронг он или Поваров, или кто-то неведомый - теперь все равно. Пуще смерти он страшился, что дверь больше не откроется, что над ней окажется вывеска кинотеатра, что переулка такого нет...

- Пойду. Будь что будет, - произнес он, поднимая левую бровь.

Поднялся, пошел по аллее - сразу, с места широким размашистым шагом. Вдоль лунок - следов от трости.

Горячий июльский ветер заносил следы песочком, сдул со стола бумажку с записью очков. Покатил в траву. На обороте бумажки четким банковским почерком - рондо была выписана формула. Красивая формула с интегралами, сложными степенями и прописной сигмой за знаком равенства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});