Танковая бойня под Прохоровкой. Эсэсовцы в огне - Курт Пфёч

Эрнст пошарил под своим сиденьем, что-то довольно пробурчал себе под нос и положил плотно набитую бельевую сумку на колени перед собой.

– А что это будет?

– Ничего особенного. Кто-нибудь хочет хлеба с тушенкой?

Колонна остановилась. Дори потянулся и обратился к Эрнсту:

– Иди посмотри, что там случилось?

– Кто у нас водитель, ты или я? – ответил тот недовольно, однако вылез из машины и исчез в темноте.

– Он что-то сказал про тушенку, Цыпленок?

Блондин кивнул.

– Тогда давай сюда!

– Значит, поэтому ты и отправил Эрнста? Дори, если мы сейчас откроем банку, то он восемь дней не даст нам ничего для перекуса!

– Ты прав, Цыпленок! Сиди здесь, а я тоже пойду подышу немного свежим воздухом.

Было жарко и душно. Пахло пылью и бензином. Слева сверкнуло! Негромкие голоса, шум моторов, лязг танковых гусениц.

Эрнст вернулся, он был весь потный, бросил кепи на сиденье.

– А, чертова жара!

Блондин тоже вдруг почувствовал, какая стоит духота, и расстегнул рубашку под маскировочной курткой. При этом он дотронулся до талисмана, который носил на шее на тонкой цепочке. «Счастливый пфенниг» дала ему сероглазая блондинка, а припаянный поверх него православный крестик – старый казак. Было ранение и отпуск на родину (он снова насупился), платформа, она ему не помахала, а он судорожно сжал правой рукой старый пфенниг. В 11.09 – пересадка в Лихтенфельзе. Воспоминания. И снова проклятое ощущение в желудке.

– Мечтаешь? – Эрнст протянул Блондину кусок хлеба, покрытый толстым слоем тушенки. – Впереди поперек дороги перевернулась «восемь-восемь» [6] . Сейчас ее оттащат танком, и сразу поедем дальше.

Молния сверкнула ближе. Блондин считал про себя: «Двадцать один, двадцать два, … три, … четыре…» – гроза была еще далеко, и донесся лишь приглушенный раскат грома.

– Если сейчас пройдет гроза средней силы, то вам придется толкать! – Дори сел на место водителя и повел машину вперед.

Снова сверкнула молния. Колонну на секунду осветило как днем. Лязг гусениц стал громче и смешался с раскатами грома. На ветровое стекло упали первые капли дождя.

– Что это за смешные танки, Эрнст?

– Не знаю, во всяком случае, они – не русские!

Дори чертыхнулся и наклонился вперед.

– Чертовы дворники! Кто-то из вас мог бы спокойно вылезти и протереть стекло, времени было достаточно. Но нет же, надо было жрать толстенные бутерброды, а я…

Снова сверкнула молния. Блондин увидел танки.

– Эрнст, ты видел их сейчас? Дори, что это за коробки?

– «Пантеры»! Новое секретное оружие. Должны быть настолько хорошие, что и гренадеров к ним не надо!

– А зачем же мы тогда едем с ними?

– Как статисты, Эрнст, праздные наблюдатели! – засмеялся Дори.

– Наблюдатели? – удивленно покачал головой Эрнст и защелкал языком.

– «Пантеры» сделают все сами. А мы будем только ликовать. А тебя, Эрнст, произведут в обер-ликователи!

Все замолчали.

– Танки должны были идти вперед первыми.

– Как обычно, – проворчал Эрнст, – когда тихо, то они прут вперед как сумасшедшие, а как только грохнет, так сразу же остаются позади с «повреждением гусениц».

По ветровому стеклу хлынули потоки воды.

– Льет, как во времена Ноя. Только он был в ковчеге, а мы – нет.

Эрнст намазал по второму бутерброду. Дори ел. Его щеки надулись, как у играющего на трубе. Блондин боролся с собой. Он бы съел еще, но подумал, что лучше отказаться.

– Больше не хочешь, Цыпленок?

– Да можно было бы еще, Эрнст, но мы за одну ночь сожрем весь доппаек на большой бой. А на завтрак будет лишь кусок хлеба с большим пальцем сверху.

Эрнст удивился настолько, что насаженный на его баварский нож большой кусок тушенки застыл в нескольких сантиметрах от широко открытого рта.

– Что ты сказал? Сожрать весь боевой доппаек, а утром только сухой хлеб? Бредишь или шутишь?

Мясо исчезло за его зубами. Диалект сменился подчеркнуто-поучительным литературным немецким:

– Вооо-первых, в бельевом мешке – еще пять банок тушенки. Вооо-вторых, бутылка водки для рабочих дней и две бутылки «Хеннеси» для праздника победы в Курске. В-третьих, у меня – еще один бельевой мешок. А он тоже полный, и в-четвертых: возьми сейчас свой хлеб или ты можешь, в-пятых…

Блондин рассмеялся, а Дори чуть не съехал с сиденья. Это – Эрнст, организаторский талант, гений, единственный в своем роде, непревзойденный и известный во всем батальоне. Если какому-нибудь среднеодаренному организатору удавалось раздобыть в какой-нибудь богом забытой деревне мешок картошки и, может быть, еще сала, то Эрнст приносил еще и соль, а также необходимую для настоящей жареной картошки сковороду. Блондин продолжал смеяться. Эрнст вовсе не красавец – коренастый, с короткой шеей, слишком полным лицом, с копной непослушных волос, доставивших ему много неприятностей в бытность рекрутом. Он был родом из Мюнхена, точнее, из Зендлинга, расположенного неподалеку от примыкающего Шмида. Профессия? Школьник. Имеющий аттестат зрелости в «ЛАГе» считался не имеющим профессии. Немного ворчливый и неразговорчивый, неслыханный соня, зато обладающий быстрой реакцией и находчивостью, если надо было что-то «организовать». Его коньком (он называл это «бзигом») была классическая философия. Некая смесь размышлений, наплевательства, обжорства и чутья.

Во время харьковской операции он как-то раз вез боеприпасы для танков. Типичная для него задача, потому что никто не знал, где застряли танки. Блондина он взял с собой, как он выразился, для того, чтобы ночь не казалась слишком длинной. Задание выполнить им удалось, и танкисты угостили их водкой и сигаретами. Шнапс привел Эрнста в состояние необыкновенного возбуждения, потому что на обратном пути он без особой причины вдруг свернул, а на вопрос Блондина улыбнулся и ответил:

– Хочу еще достать водки!

И действительно, после нескольких поворотов они подъехали к старому винокуренному заводу. В здании было тепло. Ледяной восточный ветер не чувствовался, и водку они тоже нашли. После того как «согрелись изнутри», они аккуратно погрузили водку в машину, поехали дальше. Проехали конюшни. Эрнст остановил машину и вылез из нее со словами:

– Пусть мотор работает. Время от времени нажимай на газ.

Через некоторое время, показавшееся Блондину вечностью, он вернулся с корзиной в руках.

– Поставь ее осторожно, Цыпленок, чтобы ничего не разбить.

На удивленный вопрос, что у него в этой дурацкой корзине, Эрнст язвительно ухмыльнулся и, наконец, пробормотал:

– Яйца, Цыпленок. Я не люблю чистую водку. Это просто свинское пойло. Но вот в виде яичного ликера…

Наконец они все же заблудились. Встречая каждый новый след машины на дороге, Эрнст подбрасывал одномарковую монету. Орел был налево, а решка – направо. Все никак не рассветало. Но потом пришел этому конец, хотя, правду говоря, конца не было. Они увидели деревню и остановившиеся машины. Вокруг них стояло несколько фигур в белой маскировочной одежде, как и у них самих. Эрнст развернул машину и поставил ее почти в противоположном направлении стоявшим. Блондин из осторожности приготовил автомат, открыл окно и спросил одного из снеговиков, из какой он части. Ответа он не понял, потому что ответили по-русски! Испугавшись, он сразу упал назад на сиденье и чуть не выронил свой автомат. Но не из-за русских, а из-за того, что Эрнст резко дал полный газ. Сразу после этого послышалась стрельба. Эрнст снова язвительно ухмыльнулся:

– Брось им пару яиц вместо лимонок!

Они уже мчались по ночной дороге. Эрнст даже забыл про свой фокус с монетой:

– Поедем, ориентируясь по моему носу.

Когда стало светло, они приехали к своим. А на вопрос командира мюнхенец только пробормотал:

– Отлично съездили!

Это было зимой. А сейчас стояла духота, а дождь лил словно из брандспойта. Дорога стала похожей на скользкую сырую, наполненную паром прачечную.

– Эрнст, а где ты получил жратву?

Эрнст сглотнул, проурчал и не захотел даже открыть рта, по крайней мере, для того, чтобы говорить.

– Не подавись, Эрнст. – Дори указал пальцем на пачку «Юно»: – Наш Цыпленок просто хочет знать, где ты все это «организовал»?

– Где? В маркитантской лавке.

– А где была лавка, Дори, ты видел?

– Нет.

– А я – да!

Они рассмеялись. Эрнст отмахнулся от них рукой и продолжал намазывать бутерброды. Гроза перешла в умеренный дождь. Дорога стала скользкой, словно мокрое мыло, и Дори надо было усилить внимание. Несмотря на это, он продолжал рулить только одной рукой, так как другая была занята бутербродом. Блондину был виден его профиль, тонкий, продолговатый, со слегка крючковатым нордическим аристократическим носом. Слабо различалась узкая рука с тонкими пальцами и указательный палец, придерживавший кусок мяса. Блондин зажег сигарету, улыбнулся, увидев засаленный воротник рубашки Дори, отклонился назад и попытался вытянуть ноги.