Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– Ну все, можете мыть. – Он передал почти невесомого ребенка в руки медсестры. – Но сюда потом не приносите, оставьте там. Не хочу, чтобы жена знала. Не сейчас.

Медсестра кивнула и ушла, а вернувшись, уложила его сына в переносную люльку, которую они привезли с собой из дома. Врач к тому времени полностью сосредоточился на извлечении плацент, и те вышли наружу идеально, темные, плотные, каждая размером с небольшую тарелку. Двуяйцовые близнецы, мальчик и девочка, один – внешне абсолютно здоровый, вторая – с лишней хромосомой в каждой клеточке тела. Насколько вероятно такое событие? Его сын в сумке беспорядочно махал ручками, быстро, но плавно, словно еще купался в водах матки. Врач ввел жене успокоительное и вновь опустился на стульчик, чтобы зашить надрез. Занималась заря, в окнах медленно собирался свет. Он следил за движениями своих пальцев и думал о том, какие удачные выходят стежки, крохотные, как у нее, такие же ровные и аккуратные. Она оторвала целую полосу одеяла из-за одной-единственной, его глазу и невидимой, ошибки.

Закончив, врач направился в соседнюю комнату, к медсестре. Сидя в кресле-качалке, та баюкала девочку. Она молча встретила его взгляд, и ему сразу вспомнился вечер, когда она наблюдала за тем, как он спит.

– Я напишу вам адрес… – Он черкнул несколько слов на обратной стороне конверта. – Отвезите туда девочку. Когда рассветет, разумеется. Я выпишу свидетельство о рождении и предупрежу о вашем приезде по телефону.

– Но ваша жена… – сказала медсестра, и он, из своего далекого далека, услышал не одобрительное изумление, прозвучавшее в ее голосе.

Он представил свою младшую сестру, худенькую и бледную, хватающую ртом воздух, и мать, отворачивающуюся к окну, чтобы скрыть слезы.

– Неужели вы не понимаете? – очень тихо спросил он. – У несчастного ребенка, скорее всего, серьезные проблемы с сердцем. Смертельный порок. Это убьет жену. Я обязан избавить свою семью от ужасного горя.

Он говорил с убеждением. Он верил собственным словам. Медсестра пристально смотрела на него, с удивленным, но в целом непроницаемым лицом, а он ждал, когда она скажет «да». В тогдашнем своем состоянии он и мысли не допускал, что она может ответить иначе. Он не думал – как думал позже, вечером того же дня и многими следующими вечерами, – какие фатальные последствия вызовет его поступок. Он лишь раздражался от ее медлительности и чувствовал, как наваливается сильнейшая усталость; больница, такая привычная, вдруг показалась незнакомым местом, куда он попал во сне. Он невозмутимо встретил взгляд медсестры, и она наконец кивнула – легко, почти незаметно.

– Снегопад, – пробормотала она, глядя в пол.

* * *

К середине утра непогода начала стихать, и где-то далеко заскрежетали снегоуборочные машины. Врач проследил из окна, как медсестра смела снег со своей голубоватой машины и укатила прочь, в мягкий и белый мир. Девочки не было видно, она спала на заднем сиденье, в коробке, застланной одеялами. Машина повернула налево, за угол, и скрылась. И тогда он вернулся к своей семье.

Жена спала, рассыпав по подушке золотистые волосы. Врач и сам время от времени задремывал. Очнувшись, смотрел на пустую автомобильную стоянку, на дым, поднимающийся из труб домов на противоположной стороне улицы, и обдумывал, как сообщить жене. Никто не виноват, скажет он. Дочь будет в хороших руках, в обществе себе подобных, под неусыпной заботой. Так будет лучше для всех.

Ближе к полудню, когда снег совсем прекратился, жену разбудил плач проголодавшегося ребенка.

– Где он? – спросила она, приподнимаясь на локтях и отводя волосы от лица.

Мальчик, теплый и легкий, был у него на руках. Врач присел на край кровати и передал сына жене.

– Доброе утро, моя радость, – сказал он. – Погляди, какой у нас чудный малыш. Ты молодец, просто герой.

Она поцеловала ребенка в лобик и, распахнув халат, приложила к груди. Младенец тут же приник к соску. Жена подняла глаза и улыбнулась. Он взял ее свободную руку, вспоминая, как крепко она хваталась за него, впечатывая в его плоть оттиск своих пальцев. И как сильно ему хотелось защитить ее.

– Все в порядке? – спросила она. – Милый? В чем дело?

– У нас родились близнецы, – медленно произнес он и будто бы снова увидел черноволосые головенки и тельца, скользящие в его руках. На глаза навернулись слезы. – Разнополые.

Жена ахнула:

– И девочка?! Феба и Пол. Но где же она?

У нее были такие маленькие пальчики, подумал он, прямо лапка маленькой птички.

– Милая, – начал он, но голос сорвался и тщательно подготовленные слова улетучились из головы. Он закрыл глаза, а когда опять смог говорить, обнаружил, что на смену им пришли совсем другие. – Любовь моя, – сказал он. – Мне так жаль… Это ужасно. Наша дочка родилась мертвой.

II

Каролина Джил осторожно, неуклюже пробиралась к своему автомобилю. Снегу на стоянке намело до середины икр, местами даже по колено. Она прижимала к груди коробку, в которой когда-то в больницу доставили бесплатные образцы молочной смеси; внутри, укутанный одеялами, спал младенец. Коробка пестрела красными штампами и ангельскими детскими личиками, картонные створки крышки вспархивали при каждом шаге Каролины. На пустой парковке царило неестественное, какое-то вспухающее безмолвие. Казалось, оно рождено самим холодом и возносится к небу концентрическими, как от брошенного в воду камня, кругами. Каролина дернула дверцу машины. Снег, беснуясь, хлестал ее по лицу. Инстинктивно оберегая ребенка, она заслонила коробку телом и боком втиснула ее на заднее сиденье. Уголок розового одеяльца отогнулся и мягко лег на белую виниловую обивку. Девочка, как все новорожденные, спала истово, самозабвенно, наморщив крохотное личико. Глазки-щелочки, нос и подбородок – малюсенькие бугорки. Ни за что не скажешь, думала Каролина. Если не знать, то и не поймешь.

Вести машину по заваленным снегом городским улицам было нелегко. Дважды колеса начинали буксовать, и дважды Каролина готова была повернуть обратно. К счастью, на трассе оказалось чище, и, выбравшись туда, Каролина на приличной скорости двинулась через промышленные пригороды Лексингтона, а затем вдоль бесконечной череды лошадиных ферм. Белые изгороди, растянувшиеся на многие мили, чуть заметными штрихами оттеняли монотонный заснеженный пейзаж, на полях тут и там темнели силуэты коней. В низком небе клубились жирные серые тучи. Каролина включила радио, поискала в трескотне эфира какую-нибудь станцию, выключила. Мир с шумом пролетал мимо – обыденный и радикально переменившийся. С той минуты, как она слабо кивнула, ответив согласием на немыслимую просьбу доктора Генри, Каролину не оставляло странное ощущение, будто она медленно падает с высоты и, лишь упав, сможет понять, где находится. Его решение отдать дочь, скрыв сам факт ее появления на свет от матери, выглядело чудовищно. Но Каролину тронули боль и смятение, появившиеся на его лице при осмотре девочки, онемелая заторможенность, овладевшая им после. Скоро он одумается, говорила себе Каролина. Это просто шок – ничего удивительного. Из-за метели ему пришлось принимать роды у собственной жены, а тут такое.