Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома, старшие друзья, уже давно отслужившие, один из их оттянул даже два года дисбата, учили, что в армии нельзя давать себя в обиду, лучше один раз хорошо получить… но потом жить человеком!
Он так и начал, уже в учебном взводе, где старослужащих не было, поэтому пришлось стать человеком среди своих.
Потом был учебный взвод — в автороте, среди остальных призывов, а это уже было иначе…
Иначе! Для одних — тяжелей, для него — легче, ведь он неплохо играл на гитаре и не хуже пел, когда его взвод усердно отрабатывал до посинения, опупения, отупения, команду — "подъем — отбой" и затем часами наводил порядок.
Сослуживцам-однопризывникам почему-то не нравились эти песни и его стали обзывать — музыкантом, что в водительской среде могло, должно было служить — оскорблением, и он снова вынужден был жить человеком, среди разбитых лиц, синяков и шишек своих товарищей. Ничто так действенно не доказывает, что ты не музыкант, а шофёр, как парочка увесистых зуботычин, и Дима не стеснялся прибегать к подобной мере воздействия на мятущиеся умы запаханных в хвост и гриву сослуживцев. Тем не менее, он так и остался самым музыкальным водилой роты.
Несмотря на льготы, жилось ему всё же неуютно. Трудно было смириться с тем, что сверстники по службе, так несправедливо униженны и угнетены. Поэтому, однажды, в курилке, высказался резко и убедительно, осмеяв стадную покорность униженных и оскорблённых.
— И что ты предлагаешь? Тебе хорошо говорить! — загалдел взвод.
— За плохие оценки — бежим, за нечищеные сапоги — стоим! — Дмитрий убедительно рубанул рукой воздух.
— Как это?
— Оценки — учёба, здесь всё справедливо, а сапоги чистить мы не успеваем потому, что сержанты требуют наводить порядок до самого построения, — терпеливо объяснял Дмитрий.
— Точно, а потом считает: сапог — круг по стадиону… так и набегает двадцатник, да ещё пяток двоек на занятиях… и тридцать кругов… и к бабке не ходи.
* * *
— Бегом… марш! — визжал сержант, но взвод стоял, как вкопанный. — Бегом… марш! — снова звучала команда, но движения у как бы вкопанных естественно не наблюдалось.
Первые две шеренги более рослых солдат, опасливо и растерянно оглядывались на Димку, задавая взглядами один из вечных вопросов, но русского происхождения…
— Чего оборачиваетесь? Чернышевские… трах тибидох… поймёт ведь теперь, кто затеял… — шипел Дима.
— Бегом… марш! — не унимался упрямый замок. — Почему стоим, ещё восемь кругов? — он всё же решил разобраться с причиной неповиновения. Но причина пряталась в опущенных грустных лицах, спрятанных, уведённых в сторону бегающих взглядах, ковыряниях ногтями под своими соседями.
— Восемь кругов — за сапоги, они не чищены по вашей вине, а за плохие оценки мы уже отбегали восемнадцать, — вяло ответил Дима, устав бороться с убегающими от сержанта, но преследующими его взглядами товарищей по службе.
— Да ну! по нашей вине!? — сержант хлопнул себя по ляжкам; такой наглости он ещё не встречал в этих стенах и заборах.
— А ну, вспышка с тылу!
Взвод брякнулся лицами на гаревую дорожку, словно в момент ядерного взрыва!
— По-пластунски… вперёд… марш!
— Стойте! тьфу ты… лежите! куда поползли? — бесновался Димка, глядя на удаляющиеся подошвы первых шеренг…
А взвод полз, давя муравьёв траками пуговиц и увлекая его в угольную грязь, лишь бы не бежать, но и не лежать…
— Сержант, ко мне! — раздался властный голос и, подняв испачканное — в черноту — лицо, Димка увидел!!! Генерала!!!
Сержант рысью рванул к комдиву и сопровождающему его начальнику штаба, забыв дать команду "встать" и завопил, приложив дрожащую руку к пилотке:
— Тов………..
Лёжа на пузе в угольной пыли, Димка слушал доклад своего командира и начинал верить, что Бог есть!
— Поднимите взвод и покажите план занятий, — приказал генерал сердитым тоном, догадавшись, что ползают солдаты как-то не по Уставу. Он внимательно впился очками в страницы тонкой сержантской тетради… затем взглянул на часы…
Посмотрев на взвод каким-то шалым взглядом, сержант подал команду:
— Взвод… встать… привести себя в порядок, — его голос звучал, натянутой струной и, казалось, сейчас лопнет.
"Ремни даже снять не разрешил, сволочь! Пряжку жалко!.." — отряхнув кое-как форму и подтягивая ремень, думал Димка, щупая глубокие царапины на пряжке солдатского ремня. Два месяца он усиленно и любовно шлифовал её, стараясь сделать звезду более плоской, со сглаженными "на нет" рубцами. Это был "писк", это считалось красивым!
На вопрос: "почему, что-либо считается красивым или наоборот?" ещё никто никогда не ответил. Человек был способен изуродовать своё тело, лицо, голову и считать это красивым, если так считало большинство. А ведь кто-то мудрый сказал, что толпа, то есть большинство, всегда неправа!
— По расписанию у вас сейчас материальная часть автомобиля!? — генерал закончил листать тетрадочку.
— Так точно!
— В чём же дело!
— Изменилось расписание товарищ генерал — майор!
— А почему солдаты ползают в полной форме?
— …Виноват!
— Доложите командиру роты!
— Есть!
— Идите!
Взвод балдел…
— Ну военный, жил ты лучше всех, теперь держись! — тихо шепнул в курилке замок, поглаживая, после доклада ротному, две, из трёх оставшихся, лычки на погоне.
* * *
Облегчить его незавидную долю, любители гитарной музыки, несмотря на свой высокий статус старослужащих, ни как не смогли! Через сутки — в наряд, с одним, а то и двумя старичками — это стало привычно и так приятно веселило одновзводников… Не скрывая улыбок, они добросовестно козыряли ему, проходя мимо "тумбочки" и обидное слово "музыкант" беззвучно шевелилось на их растянутых злорадной ухмылкой губах. Гитара грустно молчала по вечерам, её после него никто и в руки не брал. Взвод зажил припеваючи, издевались над ним теперь много меньше, даже стали вывозить купаться — на пруды — в выходные дни, но Димы это не касалось, он оставался в наряде и напряжённо думал: кто же его заложил? Думал, стоя на тумбочке, думал, драя туалет и курилку, думал ночью, когда старики спали, а он торчал вместо них у двери роты с красной повязкой на рукаве.
Ротный, словно Гантенбайн,* почему-то игнорируя жёлтую повязку, ежедневно проходил мимо, будто ничего не случилось.
Гантенбайн — персон. Макса Фриша симулировавший потерю зрения и носивший на рукаве жёлтую повязку слепца.
Зато старшина роты — прапорщик — всё замечал и в конце уборки заходил в курилку, доставал носовой платок, наматывал на палец и лез куда-то глубоко… за лыжи, развешанные на стене… Показав Димке тёмное пятнышко на белом материале, он пинком ноги опрокидывал таз с грязной водой…
Димка, изнурённый двухмесячной каторгой, смотрел в белесые глаза пузатого таракана, на его застёгнутый на первую дырочку ремень, искривлённые довольной усмешкой усы, и рука сама тянулась за острой лыжной палкой, чтобы прибить вредное насекомое… Но таракан, словно ощутив опасность, мгновенно уползал в каптёрку, а таз медленно наполнялся, собранной в тряпку и отжатой водой.
Наконец, однажды, ротный — Гантенбайн поманил его пальцем в канцелярию, видимо решив прозреть…
— Ну что, тяжеловато тебе у нас? — спросил он, усаживаясь за стол.
— Нормально! — соврал Димка.
— Тяжеловато, однако! — словно чукча, констатировал факт командир и пожевал губами… — В роту связи нужен водитель на генеральский УАЗ с радиостанциями. В этой роте квартирует музвзвод, вот я и подумал… Ты ведь у нас артист?
— Водитель! — недовольно поправил Димка.
— Ну и водитель тоже! — принял поправку кэп. — Ну что, согласен?
— Согласен! — почти не задумываясь и обрадовавшись, ответил Димка. — "Достали!" — с облегчением вздохнул он о прошлом.
— Ну тогда иди, собирайся, — улыбнулся капитан, — баламут!
ГЛАВА 6
Дверь бесшумно пропустила её в полумрак прихожей и щёлкнув включателем света, она сразу посмотрела вниз, на обувную полку… Обе пары, до сих пор грязных мужских туфель, приклеились под ней к полу, похоже, пришвартовавшись надолго.
— Что это с ним? — с оттенком тревоги подумала Лиза и, оставив вещи там, где положено, направилась в спальню…
Она толкнула дверь…
Полумрак, затхлый тяжёлый воздух, разбросавшаяся звездой грузная фигура мужа, спит среди скомканной в мятую бумагу простыни и сползшего на пол одеяла, спит в своём светло-зелёном халате, как кабачок на снегу… вернее, как бешенный огурец, похрапывающий и стравливающий лишний воздух изо всех отверстий, словно готов взорваться.
Она почувствовала, что готова взорваться сама…
— Дима, что это такое?.. Ты заболел?.. — она нагнулась и стала трясти его за плечо.
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Двойное дыхание (сборник) - Татьяна Соломатина - Современная проза
- Земля точка небо - Алексей Егоренков - Современная проза
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Цветы корицы, аромат сливы - Анна Коростелева - Современная проза
- Комплекс полноценности - Дмитрий Новиков - Современная проза
- Крылья воробья - Дуги Бримсон - Современная проза
- День смерти - Рэй Брэдбери - Современная проза
- Голова Брана - Андрей Бычков - Современная проза
- Птица свободы - Арон Тамаши - Современная проза