Сердце в опилках - Владимир Кулаков

– М-да, Захарыч, осенило тебя! – Пашка обыграл слово «сено».

– Давай, давай, трудись! – Захарыч не оценил каламбура, продолжая возиться с уздечкой. – На всё про всё тебе два часа. Время пошло! – как в армии скомандовал Захарыч.

– Йес, с-сэр! – козырнул Пашка, как делали это в американских боевиках. – Управлюсь в семь секунд!

Пашка вздохнул, поняв, что Валентину ему сегодня придётся увидеть разве что на представлении…

Молодого служащего, притчу во языцех программы, замечала не только Валентина, но и её партнёры. Помощник Захарыча почти ежедневно сидел где-нибудь в самых верхних рядах цирка и тихо наблюдал за репетицией воздушников. Валентина как всегда заразительно смеялась, а у Пашки от этого в районе груди пробегала то горячая, то прохладная волна, словно это он летал там, под куполом. Но сегодня кресла последнего ряда цирка пустовали. Репетиция воздушного полёта шла своим чередом…

Отец Валентины подал команду к исполнению трюка. Он раскачал ловиторку и хлопнул в ладоши:

– Ну, давай, Валя, дай хороший отбой, чуть задержи отход, потом – заднее. Готова? Ап!..

Валентина мелькнула под куполом чёрной птицей в белых пятнах магнезии на тёмном репетиционном трико. Выкрутив сальто, она пришла в руки к ловитору, качнулась к откосу сетки и вновь вернулась на гриф трапеции. Через мгновение она вновь стояла на подвесном мостике и дурашливо делала «комплимент» пустому залу.

– Молодец, Валентина, неплохо! – Отец гимнастки довольно покачивался в ловиторке.

– Браво-о! – аплодируя, и так же поддерживая игру, дурашливо кричали на противоположном мостике партнёры Валентины. Особенно старался самый молодой светловолосый гимнаст, недавний выпускник циркового училища и извечный хохмач Женька:

– Брависсимо-о! – громче всех вопил он и продолжал комментировать:

– Ложи рыдают! Первые три ряда партера от восторга писают, а на галёрке – наблюдают радугу! – Женька явно намекал на то место, где обычно сидел Пашка. Репетиции известного воздушного полёта «Ангелы» всегда проходили весело и куражно…

…Пашка вышел в заасфальтированный квадрат циркового двора. По его периметру располагались ворота гаражного хозяйства, ангары для циркового багажа, металлическая арка грузоподъёмного тельфера, горка въезда в закулисье. В дальнем углу ржавел остов грузовика. К нему, как к кочевому собрату, приник покосившийся, повидавший виды цирковой фургон с затёртыми буквами чьей-то фамилии на боку. К стене конюшни примыкал высокий навес, под которым благоухала гора душистых опилок, отливавших золотом. Посередине двора стоял здоровенный прицеп, на котором высились квадратные тюки с сушёным прессованным сеном. Пашка потянул носом, задержал дыхание и с шумом выдохнул…

Первые два тюка Пашка отнёс бодро, дурачась и вальсируя. Третий он решил отнести, взгромоздив его на голову, как это делают в Африке или где-то там ещё. Проволока, перетягивающая сено крест на крест, резала голову. Шея немилосердно затекала, пыль щекотала ноздри, то и дело заставляя Пашку чихать, отчего его штормило из стороны в сторону. На очередной тюк молодой служащий присел и задумался.

– Не-е, так не пойдёт! Это возни до утра! Хм, семь секунд… – Пашка, вспомнил своё шутливое обещание, окинул прицеп взглядом и улыбнулся. Ему пришла идея: надо обвязать все тюки верёвкой, по доскам скатить вниз, дотянуть их волоком до ворот, а там до конюшни – шаг! Потом по два тюка в руки – всей работы минут на пятнадцать-двадцать…

Незаметно для себя Пашка стал напевать мелодию, под которую выступал «Воздушный полёт», где работала Валентина. Мурлыча себе под нос, он собирал тюки в этакий «небоскрёб». Тут же лежал пандус, по которому обычно скатывали и закатывали контейнеры. Кряхтя, кое-как в одиночку, Пашка пристроил пандус к прицепу. Получилась наклонная площадка.

– Скатятся как по маслу! – Пашка вытер пот со лба. Он сходил к знакомому в собачник, взял у него верёвку.

Обвязал нижние тюки, упёрся в край пандуса ногами, чтобы тот не пополз, когда «поедут» тюки с сеном и, напрягая все свои силы, потянул построенную конструкцию на себя. Чудо современной архитектуры в стиле конюшенного экспресСЕНОнизма, (Пашка гордился придуманным по ходу каламбуром) зашаталось и нехотя задвигалось к краю прицепа. Он, разгорячённый, сам себе командовал, надрываясь и радуясь, что эта гора хоть и медленно, но двигается: «И р-раз! И р-раз!..» Сено неожиданно заскользило вниз по гладкому пандусу. Потеряв равновесие, Пашка плюхнулся задом на асфальт. Построенная им громада набрала скорость, наклонилась и, рассыпавшись на десятки тюков, накрыла с головой юного рационализатора…

На крики высыпали во двор все, кто репетировал в этот час на манеже и присутствовал в цирке. Их глазам предстала картина: совершенно пустой огромный прицеп, шевелящаяся подвывающая гора с сеном, и ругающийся на чём свет стоит Захарыч, спешно разгребающий тюки.

Серьёзно испугавшись за здоровье начинающего, но уже такого «талантливого» изобретателя, силами коллектива тюки в считанные секунды были разобраны. Произведя «раскопки», артисты увидели целёхонького, но изрядно помятого и испуганного Пашку, шмыгающего носом.

– О, гляди! Полезное ископаемое – бронтозавр! – сострил кто-то из воздушников.

– Соплезавр! И к тому же с выговором! – загромыхал своим баритоном подошедший на крики инспектор манежа. – Захарыч! Тебе тоже – по старой «дружбе»! Моё терпение лопнуло! Блин, повеситься… – последние слова инспектора потонули во взрыве хохота – реакцией на «соплезавра с выговором».

Около недели это малопочтенное прозвище преследовало Пашку Жарких как суровое напоминание о всей премудрости и определённой закономерности циркового ремесла. На доске «Авизо», где располагалась вся информация от инспектора, рядом с расписанием репетиций и программой представления теперь красовался приказ о выговоре ему и Захарычу за нарушение норм правил техник безопасности.

Артисты, особенно джигиты, подкалывали, поздравляя Пашку, как обычно поздравляют с премьерой: «С началом!..»

Особенно его терзали воспоминания насмешливых глаз Валентины, которая во время того происшествия, казалось, смеялась громче и дольше всех.

Её партнёры тогда играючи, в считанные минуты перетаскали сено на конюшню. Теперь эти тюки с сеном высились у стены восклицательными знаками, как ежедневное напоминание о его позоре…

Захарыч в тот злополучный день столько «надарил» Пашке хомутов и дышел, что их с лихвой хватило бы на весь старый московский гужевой двор. Пашка, пришедший в себя от пережитого, только и смог тогда отшутиться:

– Я же тебе обещал «в семь секунд» – вот! – помощник Захарыча, потирая ушибленное плечо, кивнул в сторону сена, сложенного воздушными гимнастами.

– Тьфу! Х-хомут тебе…

Глава восьмая

Валентина в который раз медленно взбиралась по верёвочной лестнице к куполу цирка, устало перебирая руками. Партнёры сочувствующе молчали. Отец, недовольно сопя, качался, сидя на ловиторке. Даже яркие прожекторы репетиционного света как-то съежились, чуть потускнели, виновато бросая свои лучики на хромированные детали аппаратов «Воздушного полёта». Страхующая сетка ещё покачивалась после очередного падения Валентины. Сегодня репетиция явно не клеилась…

– Послушай, дочка! Рано раскрываешься. Немного выжди и докрути. Не хватает совсем чуть-чуть, чтобы тебя взять. «Яму» не забывай. Двойное – это двойное! Его делали единицы среди баб!…Я хотел сказать… – Отец неловко замялся, как бы извиняясь за «баб», но, не найдя подходящих слов и сравнений, продолжил:

– Ладно, давай ещё разок. Соберись!

Отец откинулся вловиторке и начал раскачиваться лицом вниз. Набрав нужную амплитуду, он привычно хлопнул в ладоши, оставив облако сбитой магнезии, и коротко скомандовал: «Ап!»

Валентина оттолкнулась от помоста, мощно качнулась на трапеции, ударив вытянутыми носками купольное пространство, подобралась в уголок и тугим мячиком закрутилась в воздухе. Лишь кончиками пальцев левой руки она прошлась по цепким кистям своего отца – одного из лучших ловиторов, и, беспорядочно кувыркаясь, полетела в откос. Страховочная сетка даже через трико больно обожгла спину, приняв Валентину в свои объятия.

– Мимо! – тихо и сочувствующе выдохнул Пашка, наблюдавший за репетицией.

Отец, хмурясь, постепенно останавливал качающуюся ловиторку, разматывая бинты, предохраняющие кисти. Тем самым как бы говоря: на сегодня всё!

Валентина, обняв колени, сидела на покачивающейся сетке, словно в гигантском гамаке, и кусала губы от досады и боли. Она дула на свои ладони, которые горели огнём от натёртых и сорванных мозолей. Сдерживаемые слёзы разочарования душили её. Она потихоньку злилась – давно задуманный трюк пока оставался несбыточной мечтой. Сегодня у одного из «ангелов» погода была явно «нелётной»…