Сердце в опилках - Владимир Кулаков

– …Рыжий! Что сегодня было – забудь! – Захарыч угрожающе обернулся в дверях, обращаясь к Славке. «Слоновожатый» послушно кивал Захарычу.

– Никому ни слова! Нам не хватало ещё по очередному выговору схлопотать. И так работаем без премий…

Пашка пришёл в себя только в шорной на конюшне, когда с жадностью и наслаждением пил «фирменный» крепкий чай Захарыча. Наливая второй стакан, он честно рассказал старику, что с ним произошло. Видавший виды человек только покряхтывал и покачивал головой:

– Ох, Валюха, Валюха…

Не вдаваясь особенно в подробности, он рассказал Пашке, что сам пил в своей жизни только два раза.

– Первый, – когда приняв «наркомовские» пошли в декабре сорок первого в сабельную атаку под Рузой. Тут-то меня и «зацепило» пулемётной очередью. Неожиданно так. Всё вокруг свистит – пули, ветер. Мы несёмся по снегу, очумело орём, саблями машем. Вдруг словно кипятком ошпарило! А тут ещё взрыв! Я так толком ничего и не понял тогда. Две пули навылет, в мякоть…

Захарыч вдруг замолчал и потемнел лицом. Долго жевал губы…

– Второй, когда… – Захарыч вновь странно застопорил свой рассказ, словно не мог вспомнить. Или не хотел. Начал шарить по карманам, затем потянулся за табаком. Спичка с шипением вспыхнула, а он не торопился прикуривать. Потом жадно затянулся, словно в две затяжки хотел покончить с самокруткой, и, скомкав повествование, закончил:

– Ну, в общем, пил я неделю беспробудно, словно хотел умереть. И чуть не умер, с непривычки… Потом расскажу. Как-нибудь. Может быть…

Захарыч вздохнул, перевёл дух и немного повеселел.

– Последний раз пили за Победу! А как же! И я вместе со всеми. Но скорее не пил, а так, делал вид – нельзя мне уже тогда было…

Захарыч инстинктивно дотронулся до живота и пояснил:

– Отравился я в тот, второй раз, крепко, как и ты. Серьёзно подсадил желудок спиртом – всё сжёг там не жрамши. К тому же контузия. В общем, поклялся я тогда. На могиле поклялся…

По всему было видно, что признание Захарыча и его рассказ дались ему нелегко.

– Больше я ни разу не смотрел на донышко стакана. Никогда. Только – чай…

Захарыч покрутил перед глазами свой опустевший гранёный стакан.

– У нас ведь, у казаков, обычаи строгие. Традиции! – старик словно кому-то погрозил пальцем и молодцевато выпрямил спину. – Его лицо вдруг сделалось строгим и обиженным. – Это в кино из казаков сделали каких-то пьяниц, ухарей загульных. Без бутылки вроде и не казак. Чушь! – Захарыч в сердцах грохнул кулачищем по столу. Пашка аж подскочил.

– За самовольную чарку, без отцовской на то воли, батьки молодняку зады пороли докрасна. На праздниках, за столами, никого пить не принуждали: не хочешь – можешь просто пригубить. Если видели, кто захмелел, того чаркой «обносили» – отдыхай. А если кто лишнего принял, «не по весу», – тут же отправляли проспаться. Умерших от алкоголизма хоронили как самоубийц, вне кладбища и без креста. О как было! – Захарыч поднял вверх указательный палец. – Всю жизнь казаки на земле работали и Отчизне служили! А рождённый пить, как известно, – …скакать не может. – Захарыч ради приличия, и чтобы пощадить Пашкины молодые уши, заменил крепкое словцо на удобоваримое – «скакать».

– «Мутная» столько судеб погубила и жизней покалечила! – подвёл Захарыч итог. – И не сосчитать! Вина начинается с вина! Запомни, сынок!

Глава одиннадцатая

– … Канатоходцы Дагестана! Руководитель – заслуженный артист республики Ахмед Абакаров! – на финал ещё раз объявил инспектор манежа. Аплодисменты достигли штормового звучания. Артисты пытались уйти, но инспектор возвращал их на манеж к зрителям снова и снова. Наконец он освободил путь, продолжая программу.

Конец ознакомительного фрагмента.