Когда мое сердце станет одним из Тысячи - Аманда Дж Стайгер

мой телефон?»

«Видела, как ты бросил его в пруд». Он не отвечает. Я жду. «Ты зачем его выбросил?»

Проходит несколько минут, он все еще не ответил. Я начинаю думать, что он ушел. Через минуту высвечивается новое сообщение:

«Элви? Спасибо».

«За что?»

«Ни за что. Просто хотел сказать спасибо».

Не помню, когда последний раз меня кто-то благодарил. Странное чувство.

«Мне нужно идти», — пишу я.

И закрываю ноутбук. Некоторое время я сижу, глядя в пустоту. Мое сердце бьется быстрее обычного.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Той ночью я мало спала. Любые изменения в привычном графике всегда плохо влияют на мой сон, а за последние несколько дней случилось много необычного.

Наконец я перебираюсь на диван и подставляю лицо лучам солнца, пробивающегося сквозь занавески. Свет озаряет комнату и льется на пол, освещая убогий серо-голубой ковер и стопки книг и журналов, беспорядочно заполнившие углы моей гостиной. Запах испортившегося сыра пронизывает воздух. Я отрываю себя от дивана и плетусь на кухню, там завариваю крепкий кофе. До моей смены осталось меньше часа. Нужно собраться на работу.

Я чищу зубы, расчесываю волосы, заново заплетаю косички и моюсь мочалкой над тазом с мыльной водой. Мне не нравится принимать душ или ванну, но мыться можно и без них, не говоря уже о том, сколько воды я экономлю. Даже волосы можно помыть в раковине. Просто занимает это чуть больше времени.

На улице холодно, и машина не заводится с первого раза. Я поворачиваю ключ, а она издает сухой щелчок и тихо хрипит. Я еще несколько раз пытаюсь завести ее, и вот наконец мотор жизнерадостно фыркает.

На работе я отмечаюсь и иду по мощеной дорожке. Когда прохожу мимо таблички про антропоморфизм, кожа зудит, как от аллергии.

Сегодня я должна кормить животных, поэтому достаю пакеты с форелью и кальмарами из холодильной камеры в кладовке, нарезаю скользкое серо-розовое мясо на маленькие кусочки и скармливаю его двум речным выдрам. Затем даю гиббонам фрукты. Гиббоны — это парочка по именам Персефона и Аид. Предполагаю, это такая ирония.

Самка нежно-золотистой окраски свешивается с ветки, чтобы потянуть меня за косичку, я ей это позволяю. Прикосновения животных никогда не беспокоили меня так, как контакт с людьми.

Я продолжаю обход. В большом вольере за решеткой, на ветке искусственного дерева восседает краснохвостый сарыч по имени Шанс. Он — первый сарыч, которого зоопарк взял из реабилитационного центра для диких животных несколько недель назад. Глаза у него ясные, золотисто-медные — цвета шампанского и истертого медяка.

Я очень медленно открываю дверь и достаю из кармана пакет с мертвой мышкой. На руках у меня толстые защитные перчатки, цвета хаки, как и моя форма. Я достаю мышку из пластиковой упаковки и держу ее за хвост.

— Завтрак подан, — говорю я.

Желтые пальцы Шанса стискивают ветку. Когти у него черные, длинные и очень острые, предназначенные для того, чтобы схватить жертву и проткнуть ей жизненно важные органы. Но дни его охоты закончены. Он сгибает обрубок, оставшийся от левого крыла.

Я открываю дверь клетки, кладу мышь внутрь и подталкиваю ее ногой. Шанс хохлится, разглядывая грызуна, но не двигается с места.

С тех пор как он у нас появился, я провожу с ним много времени. Он все еще побаивается людей, как и все дикие животные поначалу. А поскольку Шанс пережил очень тяжелое ранение, он быстро начинает нервничать. Если бы он был человеком, его состояние можно было бы назвать посттравматическим синдромом. В зоопарке не самая подходящая для него обстановка, но раз уж он здесь, ему придется свыкнуться с присутствием людей. Понадобится какое-то время, но у нас с ним уже наметился прогресс. Поначалу он паниковал, когда кто-то просто заходил к нему в клетку. Возможно, когда-нибудь он даже станет есть с моей руки, пока же я пытаюсь приучить его хотя бы есть в моем присутствии.

Мышка лежит между нами на грязном полу.

Шанс спрыгивает вниз, хватает мышь и забирается обратно на дерево, используя обрубленное крыло как рычаг и цепляясь когтями за ветки. Меня впечатляет, как быстро он приспособился.

— А что с этой птичкой случилось?

Знакомый гнусавый голос словно наждачкой проходится по ушам. Я поворачиваюсь к Тоби, новенькому сотруднику на полставки. Он стоит с виноградной шипучкой в руке, вытянутое лицо испещрено прыщами, несколько непослушных каштановых прядей выбивается из-под кепки.

— На него напали в дикой природе, — отвечаю я. — Может, койот, а может, лиса. Сложный перелом крыла, пришлось ампутировать.

Тоби подносит банку ко рту и долго с хлюпаньем из нее пьет.

— Ну отстой, — говорит он. — Нет ничего более удручающего, чем птица, которая не может летать.

— Ну есть вещи и пострашнее этого. Холокост, например.

Тоби смеется, да так громко, что я вздрагиваю.

— Твоя правда. — Он делает еще глоток и вытирает рот рукой. — Слушай, а можно я его покормлю?

Меня это злит. Тоби в основном работает в киоске и меняет пакеты для мусора. Он не умеет обращаться с животными.

— Нет.

— Почему?

— Потому что он к тебе не привык.

— Ну и что? Это же совсем несложно. — Тоби пинает решетку. — Эй, птичка! Птичка!

Шанс шарахается назад.

Я напрягаюсь:

— Не делай так больше. Он воспринимает резкие движения как опасность.

Тоби ухмыляется, обнажая слишком большие резцы:

— Да расслабься! Я просто дурачусь. Ты чего, юмора не понимаешь?

Мне хочется спросить, как бы он себя почувствовал, если бы шумный гигант заточил его в клетку и потом начал стучать по прутьям. Тогда ему тоже было бы смешно?

— Тебе пора работать, — говорю я. — Во время смены нельзя употреблять напитки.

— У меня обеденный перерыв. — Он ковыряет мизинцем в ухе, затем смотрит на наручные часы. — Кажется, пора возвращаться. Увидимся. — Он уходит.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю. Не думаю, что он продержится больше недели. Мисс Нэлл не выносит лодырей, это одна из ее черт, достойных восхищения. Мне просто нужно дождаться, когда его уволят.

Я беру в кладовке еще один пакет с мертвыми мышами и иду в террариум кормить змей. По пути вижу, как возле клетки с гиенами милуется влюбленная парочка: они обнимаются, мальчик шепчет что-то девочке на ушко, она смеется и целует его.

Смотреть, как кто-то проявляет чувства на людях, мне всегда было неловко. Но отчего-то в этот раз я не могу отвести глаз. Они оба выглядят такими счастливыми. Кажется, что это так просто, так естественно.

Девушка замечает, что я уставилась на них, и ее улыбка потухает. С ее губ