Свет - Рейвен Кеннеди

во всяком случае, с детства. Мне очень рано пришлось научиться обращаться с этой зловонной магией, пока она не уничтожила все, включая меня.

Так что, черт возьми, происходит?

Я лихорадочно осматриваю Аурен, но больше не вижу в ней гнилой скверны, остальные части ее тела не замараны ею. Она снова стала такой же, как раньше, но почему тогда не уходит этот последний фрагмент?

– Отпусти. – От неослабевающего вкуса яда язык еле шевелится. – Отпусти ее.

В ответ он извивается, как терновник, скручивающийся вокруг ее груди и пускающий в нее корни. Ужас пронзает меня, как самый острый из клинков.

– Отпусти ее, черт тебя подери!

Магия и сила вырываются на волю, став сильнее той бури, что пытается обрушиться с неба. Клацнув зубами, я делаю один мощный рывок, рассекающий воздух. И сила моего же яростного рывка отбрасывает меня назад, а Аурен в это время выгибается на земле дугой.

– Рип!

Я лежу, опешив и задыхаясь, и не отвожу взгляда с темных облаков, застилающих ночное небо. Лу падает на землю рядом со мной и смотрит на меня круглыми от волнения глазами.

– Ты живой?

– Черт возьми, что это сейчас было? – спрашивает Озрик.

Я слышу, как свистит Джадд:

– Твои корни…

Опускаю взгляд на руки, где вены извиваются и рассерженно щелкают. Чувствую, как все осматривают мои лицо и шею, но надеюсь, что никто ничего не скажет, потому что я и сам ощущаю, как эти злосчастные корни шевелятся под кожей. Везде, черт возьми. Словно я несколько месяцев не пользовался силой, словно она скопилась во мне.

Но все это неважно, ведь я только что вырвал из Аурен последний кусочек гнили, а значит, все будет хорошо.

Лу порывается помочь мне сесть, но я отталкиваю ее мельтешащие руки, и у меня вырывается мучительный стон. Снова быстро наклоняюсь над Аурен, но, увидев ее лицо, понимаю, что она по-прежнему не очнулась.

Она все равно не двигается.

Моя паника разрастается.

Гниль просачивается в землю, а мое сердце уходит в пятки.

Что я натворил?

Я зарываюсь пальцами в снег, и от моего прикосновения гниль расползается по земле разлагающимися полосами. Я не просто чувствую, как она растекается по снегу, а чувствую, как она обволакивает мое сердце, сжимает его, дробит на мелкие осколки и приказывает увядать у меня в груди.

Я резко зажмуриваюсь, а корни впиваются в кожу шеи. Они обвиваются вокруг вен, как разъяренные змеи, которые сжимают и кусают, причиняя невыносимую боль, но я не обращаю на нее внимания.

Потому что я убил Аурен. Твою мать, я ее убил…

Внезапно она приоткрывает рот. Когда с ее губ срывается прерывистый вздох, я распахиваю глаза. У нее изо рта вырывается черное облачко, которое спустя мгновение развеивается между нами.

От облегчения в висках начинает стучать.

– Аурен?

Но она не открывает глаза, и страх сжимает мне сердце.

Я закрываю глаза, стараясь снова сосредоточиться на ней, и чувствую, как холодею. Потому что этот кусочек, единственный фрагмент гнили, который я только что вырвал у нее, еще в ее теле.

По-прежнему, черт возьми, там.

Остолбенев, мысленно пытаюсь снова и снова схватить его и выдернуть, но он не поддается.

Она вздыхает, и из ее рта снова вырывается мутная черная дымка.

Сердце стучит по ребрам, желая вырваться из клетки и сразиться с кем-то. Но сколько бы я ни призывал свою силу, этот последний фрагмент не покидает ее грудь. Он въелся, как чернильное пятно на золотистой ткани, которое я не смогу вывести.

И все же ее грудь поднимается и опускается. Ее сердце бьется чаще. Она жива.

Черт, я не могу вытащить из нее последнюю каплю гнили, но Аурен жива, а это самое главное.

– Аурен, очнись.

Проходят секунды. Пять, десять, двадцать. Я считаю каждую.

– С ней все в порядке?

Я застываю от хриплого вопроса, заданного Дигби. Голос у него такой из-за нанесенных ему увечий, а еще, потому что он давно им не пользовался. Я молчу и не знаю, осмелится ли кто-нибудь ему ответить. Просто продолжаю за ней наблюдать, желая, чтобы она открыла глаза.

– Ну же, Золотая пташка… – шепчу я. Тревога врезается мне в шею как удавка.

Слышу рядом шарканье, а потом Дигби вырывается вперед и встает рядом со мной на колени.

– Она жива? – снова спрашивает он.

Я по-прежнему молчу, и тогда он хватает меня за рубашку и, к моему удивлению, учитывая, сколько на его теле ушибов, с силой тянет на себя.

– Что ты натворил? – гаркает он, шевеля опухшими и потрескавшимися от крови и мороза губами.

Озрик тут же оказывается рядом, поднимает Дигби и оттаскивает его.

– Что ты натворил? – раздается обвиняющий хриплый крик Дигби, который сразу же сливается с воплями охватившего меня ужаса. Озрик и Дигби о чем-то яро спорят, но от страха так сильно шумит в ушах, что я не слышу, о чем они толкуют.

Что я натворил?

Руки начинают дрожать от паники и страха, которые захватили меня с той секунды, как я применил к Аурен силу.

– Почему она не приходит в себя? – спрашивает Лу, но я не знаю. Черт, я не знаю, так что и ответить мне, мать его, нечего.

Я обхватываю руками холодные щеки Аурен и издаю шипение от боли в пальцах. Даже сейчас моя сила словно хочет отделиться от кожи и вернуться к ней.

Ее аура потускнела. Вокруг ее тела скользят лишь тусклые золотистые всполохи. Аура должна сиять ярко даже в ночи, но сейчас она совсем не похожа на вспышку мощной силы и жизни, которая обычно от нее исходит.

Я прождал слишком долго.

Я должен был отравить ее гнилью раньше – до того, как у нее почти закончились силы. И приземлиться должен был быстрее, должен был раньше вырвать из нее свою магию.

– Не поступай так, – взываю я к ней. К богам.

Не сейчас.

Не после всего, что произошло. Я ведь только обрел ее…

– Мне нужно, чтобы ты пришла в себя, – приказываю я, но на самом деле эта мольба вырвана из глубин моей души. А если Аурен вообще не очнется? А если это цепкое семя гнили пустило в ней корни и теперь не отпустит ее?

Я применил к ней силу только для того, чтобы она не упала замертво от усталости. Проклятие, я только все испортил. Испортил, и теперь моя же сила набрасывается на меня как тысяча кусающихся змей, а Аурен до сих пор заражена моей магией.

Я опускаю голову, прижавшись