Судьбы людские. Любимый Иркутск. Книга вторая - Сергей Ленин

Происходило это событие на кургане напротив старинного главного здания госуниверситета. Там в просторной беседке был летний шахматный клуб Иркутска на берегу Ангары у острова Юности. Сейчас всё изменилось, там расположилась эстрада заведения под названием «Нежный бульдог», чуть левее остатки той сохранившейся возвышенности. А в те далёкие времена мы с пацанами-подростками нашли под курганом замурованный вход в подземную галерею, ведущую в «белый дом» (ныне корпус ИГУ за улицей Карла Маркса). В этом подземелье был белогвардейский схрон законсервированного оружия и боеприпасов. Этот склад и это оружие ожидали своего часа для применения в борьбе с большевиками, да так и не дождались.

Нас шуганули, а оружие, по-видимому, власти вывезли в безопасное место. Там вроде как военные всё оцепляли.

А сейчас пиво на роще «Звёздочка» на своей пене вес пятака уже не могло удержать. Пятачок предательски нырял на дно пивной кружки. Технология приготовления пива изменилась, наверное. И упругость пены снизилась. Но вкус был желанным и хмельным. А что ещё надо бедным студентам за сорок копеек за литр? А доски на скамеечках к тому же всё ещё выдерживали вес могучих тел друзей-студентов. Шла лёгкая пьянка за непринуждённым разговором.

– Серёга, ты не сачкуй, бухай на равных. А то мы уже по три кружки нахлобучили, а ты только первую досмаковываешь, – назидательно говорит Толик по прозвищу Мамонт.

– Не, я помаленьку буду. Мне ещё к моей девушке Лене надо ехать. Чё, я бухой буду на неё перегаром дышать, что ли?

– Ни хрена страшного, пусть привыкает. Мужчина должен быть пьян, свиреп и вонюч, – заключил Витька по прозвищу Макар.

– Ха-ха-ха, – засмеялся Валерка по прозвищу Грек.

– Каждый пьёт, сколько захочет, – рассудительно включился в разговор Толик по прозвищу Тит.

Только Витька по прозвищу Седой сидел и молчал.

– Ребята, а давайте поболтаем о женщинах, – предложил кто-то из парней. – Под горькое пивко да о сладеньком.

– А чё о них болтать? Все бабы – бляди, они животные. Об этом давно известно, ещё со времён каменного века. Проституция считается самой древней профессией, – бесцеремонно заявил Макар.

– Не всё так по-дубовому однозначно, как ты тут заявляешь, – начал вслух размышлять Тит, возражая Макару.

– Ну так обоснуй, философ хренов, – съязвил Макар.

Экскурсия в глубину веков

Толик Тит начал говорить. И тут волшебный калейдоскоп стал открывать новые для нас грани древних времён. Мы стали погружаться в далёкое прошлое.

– Человек в начале своего развития был стадным существом. Как и у животных, у людей в стаде не было таких проявлений, как стыд. Все ходили голыми и спаривались кто с кем захочет. Дети в стадах были общими. Общими были и все женщины. Потом отношения усложнялись. Сначала женщины становились собственностью одного стада, а не всех подряд. Потом они стали принадлежать одному племени. Тогда-то и появилось понятие ревности. Это если женщина отдавалась представителю другого племени. Только спустя много времени женщина стала принадлежать одному мужчине, с появлением понятия близкого к современному пониманию слова – семья. При этом женщине уже не дозволялось спать с другими мужчинами. А право первой брачной ночи могло быть не у мужа, а у вожака племени или религиозного лидера. С развитием культуры взаимоотношения между полами усложнялись. Проституция – это феномен, присущий исключительно человеческой расе. У животных проституции не было, и нет.

Во время повествования машина времени переносила собеседников в древние времена уже не мысленно, а реально… Мимо пивного ларька пробегали первобытные обнажённые люди. Некоторые из них были воинственными, с первичными орудиями убийства в руках – дубинами и палками с острыми каменными наконечниками. Они зыркали глазами вокруг, искали свою жертву. Найдя древнюю женщину, древние охотники совершали быстротечные половые акты. Их лица на некоторое время становились добрыми. Потом они, злобно гикая, понеслись в погоню за мамонтом, убегающим в сторону будущего железнодорожного вокзала. Наш Толик по кличке Мамонт начинал переживать за свою «шкуру». Но древние охотники его не замечали или не хотели видеть.

– Хорошо, что они не гомосексуалисты, – радостно восклицал Макар, беспокоясь за свою жопу.

А наш Толик Тит продолжал свой рассказ.

А калейдоскоп времени начинал показывать древних поэтов. Они, в своих белых ниспадающих одеяниях, читали стихи. Их тоже увлекала тема взаимоотношения полов. Вот римский поэт Лукреций (I в. до н. э.) произносит:

Люди ещё не умели с огнём обращаться, и шкуры,

Снятые с диких зверей, не служили одеждой их телу;

В рощах, в лесах или в горных они обитали пещерах

И укрывали в кустах свои заскорузлые члены,

Ежели их застигали дожди или ветра порывы.

Общего блага они не блюли, и в сношениях взаимных

Были обычаи им и законы совсем неизвестны.

Всякий, добыча кому попадалась, её произвольно

Брал себе сам, о себе лишь одном постоянно заботясь.

И сочетала в лесах тела влюблённых Венера.

Женщин склоняла к любви либо страсть обоюдная, либо

Грубая сила мужчин и ничем неуёмная похоть,

Или же плата такая, как жёлуди, ягоды, груши.

В книге пятой, дидактическое стихотворение «О природе вещей» Поэт повествует о диком человеке, лишённом культуры, но также говорит и о зарождении духовных качеств, кроме полового влечения – «либидо», упоминает ещё и душевную склонность – «купидо», намекает на зачатки проституции, продажную любовь.

Другой древнеримский поэт (65—8 до н. э.) читал из своей Книги 1, сатира 3-я, о более сильном победителе в борьбе за половое наслаждение, убивавшего всех остальных:

…Но смертью те погибали безвестной, которых

При беспорядочном и скотском утолении страсти

Сильный так убивал, как бык это делает в стаде.

При этом мимо ларька продолжали пробегать первобытные охотники в поисках наслаждения, разыскивая прекрасных дам для спаривания.

– Эй, люди милые, дяденьки первобытненькие, мы тут с пацанами пивко посасываем. Пожалуйста, не нападайте на нас. Ваши тёлки нас не интересуют, – кричал Толик Мамонт приблизившимся двум древним бугаям со стоячими репродуктивными орудиями труда.

Витька Седой сидел и молчал, сжимая свои двухпудовые кулаки.

– Ой, он чё-то внимательно на нас смотрит, – забеспокоился Валерка Грек, указывая пальцем на одного из обнаглевших аборигенов из каменного века, стоящих неподалёку.

Причём стояли не только они, но и у них.

– Не, Валерка, это они на двух пацанов, что сидят на соседней лавочке, глазеют, – предположил Мамонт.

– Пацаны, давайте к нам подсаживайтесь. Вместе отбиваться будет сподручнее, – предложил соседям Грек.

Парни подсели на нашу лавочку. Они были не на шутку встревожены.

– Сивый, – представился один из парней. – А это Овидий – мой кореш, – показал он пальцем на долговязого очкарика, своего спутника и собутыльника.

– Здорово, Публий Овидий Назон, ты чё, поэт древнеримский из 18 г. до н. э.? – спросил пацана Тит, применяя полное имя известного литератора древности.

– Не, я просто очень умный. Вот мне такое погоняло и прилепили, – засуетился пацан. – Вообще-то я Гришка Распутин. Ну, тёзка того самого Григория, что при императоре Николае II был.

– А ты, значит, сейчас при Сивом. По морде видно, что он Сивый, авторитет нешуточный. Ты его пресс-секретарь и визирь, значится, – заинтересовались наши ребята.

– Ну, вроде того, значится так, если хотите, – ответил Гришка Овидий.

– Жаль, я думал о бессмертных поэмах побазарим: «О метаморфозах», «О науке любви», о «Любовных элегиях» и о «Скорбных элегиях». Они ведь нашего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина вдохновили на творчество. Не судьба, значится, не судьба, – разочарованно произнёс Толик Тит.

Овидий интеллигентно пил пиво. Мизинчик его ладони при этом был оттопырен в сторону и не касался пивной кружки. Рядом лежала обглоданная вяленая рыбёшка. Выглядело это забавно.

– Вы, парни, этих первобытных охотников не бойтесь. Они на вас если и смотрят, то просто так, без сексуальных заморочек. В их время каменного века гомосексуализма ещё не было. Если бы была опасность, Сивый бы их живо замочил. Он всегда с собой волыну носит. Пистолет макарова у ментов стырил, и патронов у него море.

– Вот, если бы были времена Нерона, римского императора, тоды ой… Он правил с 54 по 68 гг. н. э. и известен в связи с разными деяниями. При этом ни одного хорошего не было. В шестнадцать лет вступил он на престол. Был гомосеком, садистом. Трахал родную мать, а потом убил её. Поджёг Рим и любовался со стороны пожарищем, играя на лире, декламируя свои стихи. Потом обвинил в поджоге христиан и жестоко их преследовал. Кастрировал своего возлюбленного юношу по имени Спорус и официально женился на нём. Но на этом Нерон не остановился. Он публично и официально был «женой» Дорифоруса. Короче, был при жизни и мужем и женой. Сивый его называет дырявым. Нерона ненавидели, но кто-то после его смерти на могилу всё время приносит цветы. Странно вроде бы, – продолжил Гришка Овидий.