Набат - Иван Шевцов

- Ему удалось бежать на Запад. Куда именно, не знаю.

- У вас есть в Беловире другие родственники?

- Нет.

- А знакомые?

- Были… Но не близкие.

- Как у вас с тренировочными прыжками с парашютом?

- Прыгал дважды.

- Удачно?

- Как видите - цел и невредим.

Куницкого удивляет манера подполковника вести беседу: он как бы сам себя перебивает, уводит неожиданно разговор в сторону и затем снова к нему возвращается. И, словно в подтверждение такой мысли, Бойченков спрашивает:

- Вы когда последний раз были в Беловире?

- Летом сорокового.

- За три года много воды утекло. Ваши беловирские знакомые, если встретят на улице, пожалуй, не узнают.

Бойченков смотрит на пего пытливо, изучающе.

Куницкий понимает, куда клонится разговор и к чему сказана последняя фраза. Ждал, что за ней последует главное, то, ради чего его из университета перевели в отряд особого назначения. По его просьбе. Ответил, изобразив нечто вроде неловкой улыбки.

- Думаю, что не узнают.

Куницкий иногда тушевался, тогда он начинал заикаться.

- Хотите побывать на родине?

- Я давно жду этого дня. - Куницкий поежился, отчего неуклюжие плечи его перекосились. Продолжал, глядя на Бойченкова: - Когда начала формироваться дивизия имени Костюшко, я в числе первых обратился с просьбой. Но мне предложили к вам, и я согласился.

- Может, за это время вы передумали? Дело добровольное.

- Нет. Я твердо решил. У меня с фашистами крупные счеты.

Длинные тонкие пальцы Куницкого беспокойно шевелились, не находя себе места. Бойченков обратил внимание на черные ободки под ногтями. Неряшливость не понравилась. Да и одежда на Куницком не отличалась опрятностью: густо засаленный воротник гимнастерки с грязным подворотничком, пятна на брюках - все это, по мнению Бойченкова, характеризовало Куницкого не с лучшей стороны и не свидетельствовало об интеллигентности. Он думал: что ж все-таки не понравилось в нем Гурьяну? Запущенный внешний вид? Или странная изменчивость в глазах, какие-то резкие переходы от скорбного смирения и мягкой учтивости до преувеличенной самоуверенности, этакого жестокого блеска мести в глазах? Что-то было нетвердое, неустановившееся в его характере и даже в голосе.

- Вы представляете себе всю сложность и опасность работы в подполье? - спросил Бойченков.

- Да, конечно. - Куницкий приосанился. - Опасность меня не страшит. Я знаю, под Беловиром, как и во всей Польше, действуют партизанские отряды. Мои земляки. Чем я хуже их?

- Вам предстоит работать в более сложных условиях, чем партизанские. Придется ежеминутно рисковать… жизнью.

- Я готов. Я дал себе клятву с лихвой отплатить за смерть моих родных, за муки народа моего.

- Хорошо, товарищ Куницкий, будем считать вопрос решенным. - Бойченков встал. Поднялся и Куницкий.

- Вы сидите, сидите. Нам нужно будет договориться по поводу вашей биографии. Новой, не настоящей. Нужно сочинить о вас легенду, о вашем происхождении. С командиром группы познакомились?

- Да, мы разговаривали.

- Алексей - опытный разведчик… Ну, а что касается задания, то вы получите на месте, в районе Беловира.

…В самолете шесть человек: пилот, штурман и четверо пассажиров. Коротка летняя ночь - темного времени едва-едва хватает на "туда и обратно". Это для экипажа. Пассажирам нужно только "туда".

Москва осталась позади. Молчат пассажиры. Даже Коля Софонов, уж на что говорун, и тот притих, сидит, обняв свою рацию, будто боится, что ее здесь украдут. Рядом с ним чернявый, сильно смахивающий на турка Аркадий Кудрявцев зажал между колен карабин и, кажется, дремлет. Но это только видимость, его никакими снотворными не усыпишь: выспался перед отлетом на двое суток вперед. Карабин у него не простой, особенный: с оптическим прицелом и глушителем звука. Это наша новинка. Стреляет почти бесшумно. Так, легкий щелчок. Аркадий рассчитывает славно "поработать" с такой штукой. За линию фронта он летит во второй раз. Правда, предыдущее задание было намного проще, да и действовать приходилось на родной, советской земле. Но он спокоен и как всегда собран.

Коля Софонов летит впервые. Волнуется и всячески пытается скрыть свое волнение. От товарищей и от самого себя. Больше всего его беспокоит перелет линии фронта и приземление.

Напротив них по правому борту Гурьян и Куницкий. Алексей спокоен и даже как будто беспечен. Слишком будничный у него вид. Он знает, что нервы ребят - натянутые струны. А это нехорошо: нервы надо беречь, - спокойствие, выдержка и хладнокровие - лучший помощник в самой сложной ситуации. Взвинченный человек не способен к быстрой и точной реакции и правильному решению, - как правило, он теряется. И Гурьян хочет разрядить атмосферу. Говорит:

- Аркадий, расскажи нам, что ты там видишь?

- Где? - лениво отозвался Кудрявцев, не меняя позы, лишь приоткрыв один глаз.

- Во сне.

- Приснилось мне, будто Коля наш рацию в самолете забыл. - Кудрявцев выпрямился, открыл озорные восточные глаза. - Приземлились, а рации нет.

- Ну и что ж мы делали? Без рации как же? - интересуется Алексей.

- Приказал ты ему найти рацию.

- Где? - всерьез спросил Софонов. - Самолет же улетел.

- А где хочешь, - ответил Кудрявцев. - Потом, такое только в снах бывает, оказалось, ты ее дома у тещи оставил.

- Врешь. Нет у меня тещи, я ж еще хлопец. - И вдруг спохватился: - Това-а-ри-щи!.. Мы ж над нашей деревней будем пролетать. Честное пионерское.

- Может, приземлимся на полчасика, чайку попьем? - опять Кудрявцев.

- У них чай не пьют, у них самогонка, - улыбается Гурьян.

- Еще лучше: больше можно выпить, - подтрунивает Кудрявцев и продолжает: - А как деревня называется?

- Окоемово. Недалеко от Америки.

- От какой Америки? От США или от Латинской? - интересуется Гурьян.

- Деревня так называется: Америка, - всерьез отвечает Софонов и для пущей убедительности клянется: - Вот истинный бог - так и называется: деревня Америка. Честное пионерское. Пойдите к штурману, посмотрите на карте.

- Это где ж такая? - похоже, что Кудрявцев поверил.

- Недалеко от Левков, - серьезно отвечает Софонов.

- А Левки - это что, город?

- Нет, зачем, тоже деревня. Ты разве не слышал? И не читал? Стихи Янки Купалы не читал? Там под каждым стишком написано: "Оршанщина, Левки, такой-то год". Дача у него там - в Левках, на берегу Днепра. А места, скажу я вам, - закачаешься. Нигде на свете такой красоты не найдешь. Когда я пионером был - ходили в гости к Купале всей школой.

- В каком же это месте? Город поблизости какой? - интересуется командир.

- Как какой? Самый настоящий. Ну - Орша. Это недалеко, верст двадцать. Мы туда на базар ездили.

Куницкий не прислушивался к пустому, как считал он, разговору и все это время в молчаливом напряжении смотрел в иллюминатор. Самолет качнуло, и Куницкий первым оповестил:

- Внизу стреляют зенитки. Видны вспышки.

- Значит, перелетаем линию фронта, - так же просто сказал Гурьян и добавил: - Только и всего.

"Странные люди, удивительные, - думает Куницкий. - По самолету бьют зенитки, в любую секунду можем полететь вниз тормашками, а они про какую-то дурацкую деревню Америку разговор ведут, шуточки шутят. Им не страшно. Или делают вид, что не страшно". Он поднимает руку и трогает вытяжную фалу парашюта. Просто так, машинально, от волнения. Пусть думают, что хотят, а он не стесняется спросить:

- А что, если попадут в самолет и самолет загорится? Мы будем прыгать?

- Будем. Обязательно. Прямо на голову фашистским зенитчикам, - отвечает за командира Кудрявцев.

Куницкий смотрит на него с досадой и робким укором и отворачивается к иллюминатору. Земля плюется в небо трассирующими пулями. Зенитный огонь набирает силу. А самолет, как на грех, еле тащится и скрипит, кажется, вот-вот развалится. Не самолет, а какая-то колымага.

Куницкий пожалел, что не остался в дивизии имени Костюшко, все-таки в пехоте не так опасно, - там можно в землю зарыться, в канаве залечь, за дерево, за бугорок спрятаться. Там если и попадет в тебя пуля или осколок - ну убьют или ранят. Это совсем не то, что падать с такой высоты в горящем гробу. А в общем - один черт, - лучше об этом не думать и не хоронить себя заживо. А мысли наседают, их не прогонишь. "Нет, не солдат я, и тем более не разведчик. Не гожусь я для героя. Каждому свое: я ученый. Глупо было уходить из университета с предпоследнего курса. Предложили. Но я мог отказаться".

Погасли зловещие вспышки на земле. Гурьян объявляет:

- Прошу внимания. На случай, если кто-нибудь из нас отобьется от группы. Нас должны встретить польские партизаны из отряда Яна Русского. Запомните пароль: "Из какого царства-государства, панове?" - спрашивают они. Наш отзыв: "Мы ангелы, дети Солнца. А вы?" Они отвечают: "Мы странники. Дети Луны". Давайте повторим и запомним. По-польски тоже. Переведи, Адам. И еще напоминаю: в Польше действуют подпольные группы и партизанские отряды разных политических окрасок, часто враждуют друг с другом. Кроме Гвардии Людовой, есть отряды Армии Крайовой, батальонов хлопских, НСЗ. Последние - народове силы збройне - это польские фашисты. К ним лучше не попадаться.