Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь - Виссарион Белинский

ГОРСКИЙ. А, чорт возьми!.. Ну, да! – я сделал глупость – виноват, Федор Кузмич, но об этом больше ни слова! Коли хочешь – отобедай у меня нынче, и будем по-старому приятелями; не хочешь – как хочешь – только чтобы об этом и помину не было… А теперь пойдем.

БРАЖКИН. Вот что-с, Николай Матвеич – отойдемте в сторону – я вам сообщу по секрету… (Отводит его в сторону и говорит ему вполголоса). Обедать я останусь, а ссориться нам не нужно-с; может быть, дело обойдется и так-с: Лизавета Петровна, может статься, еще и одумаются…

ГОРСКИЙ. Да – пусть будет хоть и так; только уговор лучше денег (жмет ему руку) – коли одумается – я скажу вам – но вы все-таки ни слова об этом ни мне, ни ей, пока я сам не заговорю с вами.

БРАЖКИН. Хорошо-с, Николай Матвеич. Только уж: вы, пожалуйста, то есть, не оставьте своими благими советами… постарайтесь уговорить. Ведь молодо-зелено… ум хорошо – два лучше того…

ГОРСКИЙ. Хорошо, хорошо. Я всё сделаю – будьте спокойны; но смотрите же, пока я сам не заговорю – вы ни слова. Пойдем. Это кто?

Явление VIII

Входят: Катенька, Хватова с дочерью и сыном, Коркин.

КАТЕНЬКА. А я, дяденька, веду к вам гостей – встречайте.

ГОРСКИЙ. Милости просим! (Глядя на Хватова). А это кто? Ба! Платоша! Здорово, друг! обнимемся. Да тебя и узнать нельзя. Молодец молодцом! Мундир – эполеты – усы – лицо загорело – весь возмужал!

ХВАТОВА. Можно перемениться, Николай Матвеич, ведь десять лет лямку-то тянул! Зато уж и подпоручик!

ГОРСКИЙ. Так – да мне всё странно. Я всё помню мальчика-повесу, который бывало коли не голубей гонял, так – уж верно собак стравливал… А теперь – вот тебе и Платоша! Нет, уж целый Платон Васильевич! Я было, признаюсь, и проку в нем не чаял – он вон какой молодец вышел! То-то служба-то царская – хоть кого, так вышколит. Давно ли к нам?

ХВАТОВ. Третьего дня прибыли-с, а нынче матушка непременно захотела, чтобы к вам-с. Да и самому-с страх как хотелось увидеться…

ХВАТОВА. Как же, как же! Ведь вы его благодетель, а благодетелей забывать грех. Им первый почет.

ГОРСКИЙ. Ну что тут за благодетели! Я не люблю этого.

ХВАТОВА. Как же, как же, Николай Матвеич! Ведь он у меня по седьмому годочку остался сиротою. Где бы мне, горемычной вдове, возиться с ним. Мальчику было уж восемнадцать лет, а он только что читать да писать кой-как знал. А мальчик был озорной – бывало, и не усмотришь. Так бы всё шалберничал. В суд записаться не хотел и слышать – наладил себе: в полк да в полк. Уж вы, Николай Матвеич, пристали ко мне: «Что парню шалберничать – в полк, так в полк, благо охота есть» – почти насильно снарядили в путь, дали письмо к полковнику, нашли попутчика, надежного человека, да и на дорогу снабдили…

ГОРСКИЙ. Э, Матрена Карповна, ведь ты как уж зачнешь – так и беги вон. А помнила бы пословицу: «Кто старое помянет, тому глаз вон!»

ХВАТОВА. Нет, Николай Матвеич, что ни говорите – а я не перестану за вас богу молиться! Я не какая-нибудь неблагодарная тварь… Что бы я за свинья была, чтоб забыла благодеяния…

БРАЖКИН (подходит к руке Хватовой). Здравствуйте, Матрена Карповна – вы заговорились – и не видите меня, а я уж вам кланялся, кланялся…

ХВАТОВА. Извините, батюшка Федор Кузмич, не взыщите, отец родной…

БРАЖКИН. Ничего, ничего-с… Я здесь на целый день… Как всхрапну после обеда, так пожалуйста, Матрена Карповна, в мушку со мною… Такая привычка… Как женился, – дня не проходило, чтоб вечером не занялся – преприятная игра…

ХВАТОВА. С большим удовольствием-с. А вот мой Платошенька – не оставьте ласкою своею…

БРАЖКИН (поцеловавшись с Хватовым). Прошу любить и жаловать… Три трехлетия служил по воле дворянства судьею. Имею пряжку за пятнадцатилетнюю беспорочную службу… Имения триста душ, не заложенных… благоустроенных… я люблю аккуратность…

ГОРСКИЙ. Об этом после, Федор Кузмич – ведь не в последний раз видитесь…

БРАЖКИН. Нет, Николай Матвеич, – нужна аккуратность… Чтоб после – знаете – оглядок не было…

ХВАТОВА. Здоровы ли ваши детки, Федор Кузмич – Марья Федоровна и Федор Федорыч?

БРАЖКИН. Слава богу-с. Федора-то Федоровича я нынче немножко посек – всё балует – бумагу крадет у меня на змеи. Бумаги-то всего было у меня десточка – давно уж не писал – ведь я редко пишу – гляжу: до половины растаскал. Ну уж – говорю – как хочешь, а надо баню задать. Что детей баловать… в страхе божием надо их воспитывать.{22}

ГОРСКИЙ (смотря на эту сцену, оборачивается и видит Коркина). А, Алексей Степанович, и вы к нам пожаловали!..

КОРКИН (смеясь). Как же – с тетушкой приехал. Как приехал кузин, так и должностью не отговорюсь…

ХВАТОВА. Что тут, батюшка, за отговорки! Ведь не чужие – свои. Спесивиться грех перед бедной родней. Тебе была другая дорога – сестрино счастие не моему чета – она вышла за богатого – зато ты, батюшка, служил в кавалерах – дослужился ротмистра и не успел двух лет пробыть в отставке, как и попал в исправники. А моему Платошеньке хотя бы в становые бог дал. Что ему больше в полку-то делать. Ведь сколько ни служи, а не много наживешь.{23} А здесь-то оно хоть и не парадно, да теплей и покойней. Не правда ли, Николай Матвеич?

ГОРСКИЙ. Что ж – коли есть охота променять военный мундир на штатский – с богом, а мы похлопочем.

ХВАТОВА. Дай вам бог здоровья, Николай Матвеич, а у меня вся надежда на вас да на Алексея Степаныча.

ГОРСКИЙ.{24} Ну, что, брат Платон Васильевич – как послужил, где побывал?

ХВАТОВ. Были кое-где – и в Туречине походили.

БРАЖКИН. Вот страсти-то! Чай, частенько приходилось так, что и небо с овчинку казалось, – не то, что у нас – сиди в присутствии на стуле – не упадешь-разве задремлешь…

ГОРСКИЙ. Коли назвался груздем – полезай в кузов. Молодому человеку стыдно трусить.

БРАЖКИН. Ну что, Платон Васильевич, побывали и в Петербурге и в Москве?

ХВАТОВ. В Петербурге не были, а в Москве были-с. Большой город – церквей очень много.

ХВАТОВА. Как же, батюшка Федор Кузмич, вчера целый вечер рассказывал всё об Иване Великом да о Сухаревой башне…

ХВАТОВ. Большой-с монумент! А царь-пушка-то чай, из нее и стрелять-то нельзя-с. А хорошо, кабы тарарахнули хоть разок, чай, стеклы бы повыбило…

ГОРСКИЙ. Ну что, Платон Васильевич, охотники у вас в полку повеселиться? Мы такие были плясуны, что носом чуяли, где бал и много барышень.

ХВАТОВ. Как же-с, Николай Матвеич, господа офицеры у нас – преобразованные-с. Во всем полку нет ни одного, чтобы не умел мазурки и французского кадреля, окроме вальсов, экосецов, польских и матрадуров. Вот уж на что я – и то разом выучился. Не хотелось тоже от других отстать. Вообще общество у нас прекрасное. Играют и в банчик; капельки мимо рта наш брат офицер не проронит, а уж зато, коли где у помещика бал или вечеринка, – мы из первых там. Почитать тоже любим. У нас, в полку, и «Библиотека» получается. Очень хороший журнал – сам Смирдин печатает-с, а Брамбеус иногди такие пули отливает, что так вот и катаемся со смеху – животы надорвем. Особенно хороши повести – так всё экивоки-с, да такие, что как иной вспомнит свои проказы, так только усы покручивает да ухмыляется, злодей…

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, братец, а какие стихи вам в «Библиотеке» больше нравятся?

ХВАТОВ. Да все хороши, сестрица: ведь Брамбеус сам поправляет!

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, я больше всего люблю господина Тимофеева – вот, Катерина Петровна, не помните ли вы – как бишь они начинаются – «Скучно, дядя» – так, кажется. А мистерии его – какие страшные – всё о преставлении света…

ХВАТОВ. Да, господин Тимофеев – поэт важный – пишет с большим чувством – лучше Пушкина.

ГОРСКИЙ. Ну, Платон Васильевич, потише, потише, а то как раз беду наживешь: Катенька у меня – горой за Пушкина, а коли Лизанька присоединится к ней – так не рад будешь, что и сказал…

ХВАТОВ. Ах – извините-с – я, право, не знал-с… А, впрочем, ведь всё равно-с всё аллегорики-с, то есть, не правда, а выдумано-с…{25}

Явление IX

Входит Иван.

ИВАН. Батюшка барин Николай Матвеевич, на стол готово-с – и кушанье подано-с… (Уходит).

ГОРСКИЙ. Ну, гости мои дорогие, хлеба-соли покушать прошу покорно. Пойдем-ко, Матрена Карповна, – ты у меня похозяйничаешь.{26}

БРАЖКИН. Да… я чувствую большой аппетит… а после обеда всхрапну немножко… а как встану, так не забудьте же, Матрена Карповна, – в мушку… (Все уходят).

Действие третье

Явление I

Горский и Хватова.

ХВАТОВА. Да, да, Николай Матвеич – что и говорить – надо деток пристроить. Это пуще всего. Мне, бедной, горемычной вдове, немного надо: благодаря бога и добрых людей, я сыта по горло, а теплый уголок еще от мужа-покойника достался. Я же всем умею услужить и угодить: там похозяйничаю, тут пошью, здесь свадебку сложу – а мне всё спасибо да спасибо. Куда ни приеду, везде как к себе домой – как к родным, право – всем до меня нужда. Теперь только одна забота – деток пристроить.