Эльдар Рязанов - Евгений Игоревич Новицкий

букинистам, которых тогда было много на Невском».

Но все же основную часть свободного времени студент Рязанов проводил не с Эйзенштейном и не с букинистами, а с лучшим другом Васей Катаняном и со своей пассией Зоей Фоминой. И во ВГИКе, и долгое время после него эта троица была неразлучна.

«Часто у меня готовились к экзаменам, — вспоминал Василий Катанян, — занимались мы главным образом втроем с Эликом Рязановым (Эликом его зовут родные или близкие друзья) и Зоей Фоминой, его будущей женой — они поженились по окончании института. Обедать уезжал каждый к себе на другой конец города и возвращался — мы были настолько бедны, что часто не могли предложить друг другу даже чаю с хлебом. Так же бывало, когда занимались у них. Иногда у нас оставались ночевать из-за комендантского часа. Тогда я укладывался на рояле, под подушку подставляя пюпитр.

И, разумеется, не обходилось без студенческих вечеринок, предлог всегда находился. В 1946 году устроили „бал“ по поводу пятидесятилетия со дня первого сеанса кино на бульваре Капуцинов (а сегодня отмечаем столетие!). Конечно, была картошка, кислая капуста, в виде деликатеса — колбаса, каждый принес хлеб. Пили водку, тогда популярна была „Тархун“, по поводу которой пели: „Однажды в Версале Тархун выдавали, среди прикрепленных был граф Сен-Жермен“. Эльдар и Зоя любили кагор, но он стал доступен после отмены карточной системы в конце 1947 года. Тогда на вечеринки-складчины они стали приезжать с кагором и салатом оливье, который очень хорошо готовила Зоина мама Анна Васильевна — его привозили в бидоне. Тогда вся страна была завалена дешевыми крабами, и мы фыркали: „Опять эти крабы!“

Защитив диплом, это радостное событие тоже отмечали у нас и так танцевали, что проломили пол».

На протяжении немалого времени Рязанов, Фомина и Катанян были буквально помешаны на ма-джонге (или просто «ма») — древней китайской игре. «Если в году 365 дней, то 360 вечеров мы провели за игрой. Зоя и я еще ничего, а Рязанов страшно расстраивался при проигрыше, хотя дело было не в деньгах. Такой уж он был (и остался) азартный.

А потом вдруг мы перестали играть — как отрезало. <…> Как-то выветрился азарт, да и времени не оставалось — все много работали, ездили в экспедиции».

Весной 1948 года во ВГИК пришли еще два преподавателя, на сей раз это были режиссеры нехудожественного кино: документалист Арша Ованесова и создатель научно-популярных фильмов Александр Згуриди. Они предложили всем желающим студентам специализироваться на том или другом виде документального кино. На дворе было время малокартинья, выходило лишь несколько художественных фильмов в год — и на тот момент для режиссеров-выпускников в этом направлении не было никаких перспектив. Поэтому ряд студентов охотно пошли в хронику или научпоп. В мастерскую Ованесовой после некоторых колебаний записались неразлучные Рязанов, Фомина и Катанян, а также присоединившаяся к ним Лия Дербышева. Знали бы они тогда, что через несколько лет умрет Сталин и производство художественных фильмов немедленно увеличится в разы, может, и не сделали бы этого шага. Впрочем, ни Катанян, ни Рязанов об этом шаге никогда не пожалеют. Первый на всю жизнь останется верен документалистике; второй через несколько лет займется кинокомедией, но останется благодарен опыту, полученному во время работы над киножурналами и кинохроникой. Съемки документальных фильмов дали Рязанову то «знание жизни», ради которого он когда-то хотел начать странствовать по морям.

Через два года после начала учебы у Ованесовой Василий Катанян с гордостью запишет в дневнике: «15 и 17 апреля 1950 года, защитив дипломы и получив звание режиссеров художественных фильмов, мы пришли на Центральную студию документальных фильмов, куда нас направили из Главка и зачислили ассистентами (Фомина, Рязанов, Дербышева и я)». А позже дополнит эту запись: «Мы ассистировали то мастерам, то тусклым ремесленникам. Понемногу нам стали давать работать самостоятельно, делать „Пионерию“, ежемесячный журнал о детях и для детей, когда-то придуманный Аршей Ованесовой».

«За пять лет работы на хронике, — вспоминал Рязанов, — мне довелось побывать во многих интереснейших местах нашей страны. Я путешествовал по Сахалину, Камчатке, Курильским и Командорским островам, плавал на китобойной флотилии, снимал краболовов в Охотском море, прославлял нефтяников Кубани и путейцев Октябрьской железной дороги. Моими героями были дети и спортсмены, рабочие и писатели, рыбаки и пограничники, ученые и оленеводы. Перечислить всех людей, с которыми я встречался, которых узнал, с которыми подружился или поссорился, невозможно. Это было время стихийного накопления жизненного материала».

Рязанову и Фоминой (теперь уже счастливым супругам), а также их верному другу Катаняну впервые за несколько лет ежедневного насыщенного общения пришлось без конца разъезжаться друг с другом по разным уголкам Советского Союза. Тогда между ними завязалась интенсивная переписка.

10 июля 1950 года после своей первой киноэкспедиции (в Армению) Эльдар писал Василию, в то время снимавшему хронику в Ашхабаде:

«Перед отъездом из Еревана был на рынке и купил своей Пенелопе босоножки на пробке. Кажется, они ей понравились. Теперь о сюжетах, которые я снимал. Первый со скрипом пролез в „Пионерию“, а второй — о гл. архитекторе города на просмотре не приняли и отправили в летопись. Но я не теряю бодрости и оптимизма и на просмотре вполне резво защищал свое говно. Сейчас на студии хотят дать августовскую „Пионерию“ кому-нибудь из молодых. Все началось из-за того, что Швейцер, Рыбаков и Бунеев написали письмо в ЦК о нетерпимом положении молодых в кино. В Министерстве сейчас зашевелились на этот счет. Меня сватают на „Киргизию“ к И. Посельскому. Не знаю, что из этого выйдет, потому что он отмалчивается, а я не особенно настаиваю. Как температура? Что снимаете? Как поживает съемочная группа? Пиши подробно обо всем.

Целую, Элик».

7 августа Катанян, все еще находившийся в Туркмении, получил от Рязанова следующее письмо:

«Дорогой Васенька!

Растут ли усы? Потеешь ли ты по-прежнему? Как снимаешь? Как Кармен, Медынский? Пиши подробно и не издевайся над нами на туркменском языке. Я так и не смог перевести твоих туркменских иероглифов.

Я ездил в Иваново снимать сюжет в интернациональном доме, где живут дети антифашистов. Снимал я там отъезд тридцати китайских ребят на родину. Сюжет получился не оч. плохой, люди говорят, что нравится. Завтра суд: общественный просмотр. Но нет головного сюжета и как назло нет никаких пионерских событий и нет погоды, чтобы организовать что-нибудь. В общем, журнал сделаем: Люта напишет текст, Штильман зазвучит и Хмара заговорит… Зоя кончила работать над „Пионерией“ со стервой Варейкис и сейчас работает с Кристи. Они делают выпуск о Румынской народной выставке. Первые три дня съемки — брак, сейчас всё переснимают. Там ужасная скучища. Законченную Кристи картину — из-за того, что рыбная промышленность не выполнила план, — положили на полку.

Приезжай скорее самостоятельно трудиться на благо и т. д. Ненавижу деток!!! Пиши подробно, целую и скучаю.

Элик.

P. S. Тебе первому сообщаю,