Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра

и тот белый, предназначенный для балов. Человек, добившийся финансирования для реставрации и вот уже несколько месяцев руководивший работами, провожал нас по дворцу.

Мы шли по шатким деревянным мосткам, проложенным внутри комнат, которые полностью перестраивались. В воздухе стоял преследующий нас запах зерна, даже если цемент уже давал о себе знать своим влажным присутствием. Как только мы открыли дверь, которая вела в Тронный зал, блеск золота и великолепие потолка ослепили и захватили дух. То же самое должны были чувствовать и крестьянские дети, которые, играя, скатывались с гор насыпанного, хранящегося зерна, и внизу, упираясь ногами, открывали эту волшебную дверь.

XII

ВСТРЕЧА В ЛИКАНИ

В 6 утра я начал наблюдать за старой женщиной, которая полола траву вокруг цветов. Мне хотелось пожать ей руку, чтобы выразить свою нежность, видя, как она работает, несмотря на свои почтенные годы. Она просит, чтобы я наклонился выслушать ее. У нее светлые глаза и загорелое морщинистое лицо. Говорит мне шепотом: «Помни, после нас, не будет больше нас».

XIII

ЮРИЙ КУПЕР

Будьте спокойны: Юрий Купер — великий художник. Живет в Москве, в Париже и Нью-Йорке. Кисти, пила, молоток, тюльпаны рождаются из грязи палитры, которая и есть мир со всем его мусором. Предметы, плененные мазками краски, они как материя, которая группируется в одной точке, превращаются в инструменты работы для человека. Купер хочет выявить для нас состав и существо материи, которая сгущается, и с гордостью демонстрирует себя в собственном трудном созидании. В этих его творениях нет показной яркости, они стараются раствориться в сущности, которая их породила.

XIV

А ТЕПЕРЬ СПАСЕМ ЗЕМЛЮ

Есть у меня огромное желание умерить в себе восторги перед всем тем, несомненно грандиозным, что было создано людьми. Хотел бы обрести дар изумления, свойственный примитивному человеку, который видит еще, как падает снег. Мы потеряли способность к восхищению, которое позволяло нам верить в святость мира. Необходимо возвратиться, сделаться вновь преданными и благодарными детьми природы, частью которой являемся и мы сами, со всеми растениями, водой, воздухом, цветами, животными. Я не говорю, что надо обрести нежность монахов Дзэн, которые способны устроить похороны опадающим цветам, но мы обязаны остановить это наше зло, направленное против Земли. Полунин — один из самых великих клоунов мира (в марте он будет в Турине — спешите смотреть его). Более всего восхитило меня его появление, выход на сцену из-за небольшого укрытия, чтобы постепенно, не сразу обнаружить себя, встретиться с публикой. Был в нем страх и растерянность солдата, брошенного на передовую. После, когда шаги привели его к рампе, он застыл, изумленный и застигнутый врасплох взрывом аплодисментов. И долго оставался неподвижным, рассматривая зрителей с выражением потерянной радости. Наконец, он повернулся, и тогда пластмассовый шарик, который свешивался с потолка, стал для него загадочным и непреодолимым препятствием. Его беззащитная разрушительная наивность потрясла меня, хотя и сам спектакль в целом, созданный им и его труппой, был полон поэтических открытий, которые рождаются и умирают, чтобы раствориться в замедленном движении танца пакидерм.

XV

ТЫШЛЕР

Мы побывали в мастерской у Тышлера, величайшего художника, друга Шагала, еврея, как и он. Был он в байковой клетчатой рубашке, поверх которой небрежно накинута кофта того же серо-зеленого цвета. Шерстяные брюки держались под выступающим животом с помощью ремня. Тем же способом, каким прежде, подвязывались веревкой. В мастерской было множество картин, поставленных у стен, совсем немного места оставалось для мольберта, пары стульев и старого дивана, стоящего за небольшим столом.

Тышлер сам показывает нам картины, с трудом освобождая их, словно тасуя гигантские карты своей волшебной колоды. Перед нами возникают портреты женщин, похожие на сказочных кукол или на манекены, у которых на голове фантастические шляпы из кораблей, цветочных ваз, каруселей или торты с зажженными на них свечками.

Тышлер познакомился с Флорой, своей будущей женой, в Ташкенте в годы войны. На первое свидание он принес ей в подарок книгу о Леонардо да Винчи и сказал, что эта книга способна выразить все лучше, чем он сам. Тогда Тышлер писал портрет поэтессы Ахматовой, также эвакуированной в Ташкент, где его самого навсегда заворожили своими узорами узбекские тюбетейки. Мы заговорили о снах, и он вспомнил, что в Киеве, в годы его юности, одна учительница посоветовала держать всегда чистый лист бумаги у изголовья, чтобы сразу же записать на нем то, что приснится.

В 20-е годы Тышлер и Шагал вместе делали спектакли для еврейского театра, которым руководил великий актер и режиссер Михоэлс. Министром культуры в то время был Луначарский. Он вызвал к себе обоих художников, подавших просьбу об отъезде в Париж для учебы. Министр дал разрешение лишь Шагалу, а Тышлеру сказал: «Саша, ты талантливее и должен остаться в России и для России. Я ведь знаю, что Марк из Парижа не вернется».

XVI

НАТАН

У историка Натана Эдельмана светлые глаза, как у мальчика. Он кладет голову на подушку так, что волосы у него всегда взъерошены. Он тяжело падает, обрушивается то на диван, то на стул всем своим крупным телом, не совершая ни малейшего усилия, чтобы замедлить это падение. Диван скрипит, а стулья иногда оседают под его тяжестью, но все же не причиняют никакого вреда историку. Тот всегда успевает чудом вскочить на ноги, поглощенный беседой, даже не заметив катастрофы, которая произошла за его спиной в чужом доме. Несколько лет назад я пришел к нему с предложением написать книгу об итальянцах в России с 1200 года до революции. Натан попросил своего друга и писателя Юлия Крелина участвовать в этом. Материал для книги собирали их жены. Книга вышла в Италии, в издательстве «Маджоли». Было продано, наверно, книг 20. А ведь такая книга бесценна для тех, кто хочет знать свою историю. Книга эта называется «Итальянская Россия». Ручаюсь, что подобную историю, написанную легко и талантливо, со множеством неизвестных доселе фактов, вы прежде никогда не читали.

XVII

ПАСТЕРНАК

Мы приехали в Переделкино с драматургом Эдвардом Радзинским. Шли по дорожке, вдоль которой тянулись заросли высокой крапивы. На пути попадались нам дачи и Дома ветеранов, где жили старые большевики. На них были непременно темные пиджаки с орденами… На скамеечках, залитых солнцем, сидели светловолосые женщины. Так мы дошли до кладбища, где была могила Бориса Пастернака, рядом с которой поднимались невысокие могильные плиты старых большевиков (на этот раз речь идет об умерших). Я сорвал цветок и какие-то листочки себе на память с могилы Пастернака. Эдвард рассказал мне, как однажды заехал за великим писателем, чтобы отвезти его