Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

— Встала я в шесть тридцать, собрала два пакета с завтраками, послушала, как читает Джо, отвела в школу двоих старших, приготовила все для встречи друга Сэма, он обещал прийти на чай, наведалась в бюро находок — Джо потерял джемпер — и помчалась в детский сад с Фредом, — повествую я, для пущего эффекта наклонившись вперед. — И все это до девяти утра!

— Ох, нет! — отшатываются в ужасе подруги.

— Дальше будете слушать? — осведомляюсь я.

Они утвердительно кивают.

— Прошлась по магазинам, прибежала домой, все выгрузила, уменьшила гору не выглаженного белья примерно на фут, обнаружила, что Фред использовал мусорное ведро в ванной вместо ночного горшка, причем писал в него, как пришлось заключить, недели две, а затем я побежала в детский сад, вернулась домой с Фредом и его приятелем и, пока они играли, позвонила маме. Потом обнаружила, что дети вытащили из комода всю одежду Сэма, и мне пришлось ликвидировать этот бедлам. Тем временем пришла пора ехать в школу за Сэмом и Джо. Потом — домашние уроки, чай, купание, чтение сказок. О, чуть не забыла! После чая я полчаса играла в «Я — Йене Леманн». — Еще более недоумевающие взгляды. — Это вратарь «Арсенала». И почти член нашей семьи.

— Невероятно… — произносит Эмма. — Твоя жизнь всегда казалась нам идиллией. Не разрушай ее!

На самом деле это был хороший день, и я, можно сказать, наслаждалась, «стоя в воротах» в роли Йенса Леманна, но об этом я не стала им говорить. Не было ушибов и порезов. Не было болезней. И никаких поломок — ничего, что могло бы пустить под откос заведенный порядок. Я не сказала и о том, что делаю регулярно, о каждодневной рутине: бесконечном приготовлении пищи, уборке, стирке и глаженье, отчасти потому, что это стало вторым смыслом моей жизни, но большей частью из-за того, что даже и сама не могу поверить, будто форма моего существования стала определяться этим однообразным бытовым, почти механическим трудом.

Кроме того, я почти уверена: Эмма слишком погружена в свою собственную жизнь, чтобы завидовать моей. У нее квартира в Ноттинг-Хилле, и, очевидно, она морщится во время наших нечастых визитов с детьми, когда они оставляют отпечатки своих ладошек на всех блестящих поверхностях и бегают в своих рифленых «тракторах» взад-вперед по сияющему чистотой дубовому полу.

Разговор наш быстро соскользнул на более откровенные темы, например — на подробное обсуждение нового бойфренда.

— Скажите, можно ли хотя бы отдаленно считать это нормальным? — жалуется подруга Кэти, и апатия в ее голосе нас дезориентирует. — Он занимается со мной сексом, только если мое лицо закрыто подушкой. Или если я лежу на животе. А после он вообще против любого физического контакта!

— Ты боишься асфиксии? — уточняет Эмма.

— Речь идет о диванной подушке, или это обязательно должна быть большая постельная? — спрашиваю я и быстро добавляю: — Может быть, он скрытый фетишист?

— Ты считаешь, что если она задохнется под подушкой от Люсинды Чемберс из «Par компани», то в этом не будет ничего страшного? — уточняет у меня Кэти.

— Я не знаю, о ком ты говоришь, но, возможно, диванная подушка — это не так ужасно, — отвечаю я. — Больше цветов, во всяком случае.

— Слушайте, он, наверное, просто гомик! — озаряет Эмму.

— Просто гомик, — передразнивает ее подруга Кэти, и голос ее слегка дрожит. — Но это еще хуже! Потому что тогда вообще безнадега. Я могу быть кем угодно, но только не мужчиной!

Эмма докладывает, что все еще «инспектирует» отели, попадающиеся по пути в Блумсбери, на пару с одним женатым мужчиной — отцом четверых детей, и любовная связь длится у них вот уже восемь месяцев. Они познакомились на обеде, организованном одной финансовой пиар-компанией в целях развития отношений между банкирами и журналистами.

— Он говорит, что у него прямо-таки сексуальное возрождение, с тех пор как он начал встречаться со мной! — Она полна радости. — В первый раз за пятнадцать лет у него получается больше чем один раз за ночь.

— Держу пари, Том тоже бы от него не отстал, если бы спал с тобой, — отвечаю я. — Дело тут вовсе не в тебе, а в новизне секса с кем-то другим — не с женой, и здесь нет ничего сверхъестественного.

— Думаю, я помогаю ему сохранить брак. — Ее голос звучит так, будто она раздает обеды в бесплатной столовой на Рождество.

Кэти делится тайной, что имела незащищенный секс с кем-то, кого она встретила на вечеринке, и, более того, начинает помышлять о еще какой-то там экзотической сексуальной практике.

— О, мой Бог! — Я поражена таким необычным для нее отсутствием осторожности.

— Тебе бы следовало поберечься — именно ради наслаждения! — наставляет ее Эмма.

Я мало что могу добавить к беседе; кажется, у меня вообще не было секса с тех пор, как мы встречались в последний раз. Но иногда, временами, особенно в такие вот моменты, я не ощущаю это как изъян своей жизни.

— А я влюбилась в одного папашу в нашей школе! — заявляю вдруг я. Что это за выходка? Еще недоговорив, я уже спрашиваю себя, не подслушала ли я случайно сценарий чьей-нибудь жизни, возможно, кого-то из сидящих за столом по соседству, ведь это совсем не то, что я намеревалась сказать. Но мне почему-то хочется, чтобы мое сообщение было воспринято подругами с подобающей невозмутимостью.

Вместо этого повисает гнетущая тишина.

— Люси, это ужасно, — произносит, наконец, Эмма. — Это даже как-то шокирует. Это просто неприлично, наконец!

— Не подумайте ничего плохого, я просто хочу привлечь к себе внимание. — Я пытаюсь отшутиться, но они смотрят на меня с такими серьезными лицами, что я тут же иду на попятный. — Да ничего не произошло! Я даже и наедине-то с ним не была! Даже не достигла стадии сексуальных фантазий. На это, знаете ли, у меня совершенно нет времени! — Я нарочито веселюсь, ожидая, что кто-то из трех ко мне присоединится. — Фактически я с ним только разговаривала!

Еще более встревоженные взгляды. Господи, что за лицемерие?! Подруги, называется. Хуже родителей! Ждут, чтобы ты подтвердила назначенную тебе роль.

— Слушайте, ну не все же жители северо-западного Лондона должны быть как Питер и Джейн? — возмущаюсь я. — Могу я, в конце концов, помечтать?!

— Кто-нибудь еще знает? — строго смотрит на меня Кэти.

— А здесь нечего знать! Он просто приводит детей в школу! — Я надеюсь, это все объяснит.

— Думаю, нам надо прийти и проверить его, — говорит Кэти. — Вот вам еще одна новая зона для исследования.

Глава 3

От великого до смешного всего один шаг

Вернувшись домой, я не сразу ложусь в постель. Я еще долго брожу по дому, объятая темнотой и тишиной, как друзьями. В спальне Сэма и Джо горит свет; я пробираюсь туда, вижу, что дети спят, и успокаиваюсь. На полу железная дорога с лабиринтом путей, мостов, «американских горок» и туннелей — их мог соорудить только Том, из чего я заключаю, что процесс укладывания затянулся. Остаться с детьми один на один (на троих) — событие для Тома всегда отрезвляющее, подвергающее сомнению его веру в то, что есть некая магическая формула превращения домашнего хаоса в образцовый порядок.

Фред заснул посреди железной дороги, лежа на животе, пятками вверх, носом почти уткнувшись в шлагбаум. Сэм и Джо сбросили свои одеяла, и я ласково укрываю их, подоткнув одеяла с краев, потом обхожу комнату, стараясь не наступить на все эти сокровища: лоскутки материи (они не могут даже спать без них, так что и стирать их мне приходится тайком), медведи, книжки и поезда. Я аккуратно подсовываю пару мишек детям под одеяла и обещаю себе впредь никогда не делать ничего такого, что могло бы потревожить безмятежный сон моих сыновей. Правда, у меня хватает ума не ожидать взаимности в этой сделке. За последние восемь лет спокойная ночь стала заметным событием, темой для разговора, такой же, к примеру, как если бы в центре Лондона обнаружили барсука.

Я нежно беру на руки Фреда, он мирно сопит, похрапывая мне в грудь, как маленький зверек в своей норке. Я забираю крикетный мяч из руки Сэма и возвращаю Фреда в его комнату.

Снова спускаюсь по лестнице в кухню, включаю свет, наливаю себе чашку чая и сажусь за стол. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что пристально смотрю на картину, которую нам подарила моя свекровь Петра. Это портрет маслом, написанный художником, чья семья переселилась в Марокко сразу после Второй мировой войны. Том говорит, что его мать какое-то время была помолвлена с этим художником, но отказалась уехать вместе с ним. Такое объяснение, кажется, его вполне удовлетворяет. Я не раз пыталась надавить на Петру, чтобы узнать подробности, используя картину как предлог, но она никогда не поддерживает эту тему. Полотно не закончено, зеленый фон наложен таким тонким слоем, что местами видны нити холста. Петра говорит, что не знает, кто позировал для картины, хотя мне кажется совершенно очевидным, что это была она.