Мне сказали прийти одной - Суад Мехеннет

Я никогда не забуду, как бабушка заступалась за меня. Она не умела читать, но знала наизусть почти весь Коран. Когда мне было почти четыре года, бабушка решила, что мне пора научиться читать святую книгу, и несколько раз в неделю по утрам отправляла меня в школу по изучению Корана. Вместе с другими детьми мы, сидя на полу, читали и заучивали наизусть суры, а по пятницам я рассказывала бабушке все, что выучила. Наш учитель, которого называли фких, читал строки вслух, а мы повторяли за ним, следя по тексту. Учитель был суровым молодым человеком, и когда ученик делал что-нибудь, что ему не нравилось, бил ребенка по рукам железной линейкой.

Бабушка очень защищала меня. Она серьезно воспринимала ответственность, которую возложили на нее мои родители, доверив ей грудного ребенка. Когда я начала ходить в школу изучения Корана, она поговорила с учителем Зи Абдуллой. «Не смей даже пальцем тронуть эту девочку! – сказала она. – Никогда ее не бей!» Но однажды Зи Абдулла поймал меня на том, что я болтаю с другим ребенком, и линейка пошла в ход. Он сказал мне вытянуть руки ладонями вверх и ударил по ним линейкой. Потом велел перевернуть ладони, и железо обрушилось прямо на костяшки пальцев. Я завопила от боли, расплакалась, выбежала из класса и бросилась по улице к дому бабушки.

Плача, я рассказала ей, что Зи Абдулла побил меня. Увидев следы на моих руках, бабушка пришла в ярость. Она схватила меня и потащила обратно в школу. Мы ворвались в классную комнату, бабушка сорвала с ноги кожаную сандалию и начала при всех лупить Зи Абдуллу, крича, что никому не позволит тронуть свою внучку. «Зачем ты ее бил?! – вопила она. Я все еще плакала, но остальные дети смеялись, глядя, как Зи Абдулла ежится и пытается уклониться от ее ударов.

Бабушка так воодушевляла меня, что я переняла ее страсть к спорам и горячо спорила с ней. Однажды, когда у нас в гостях был друг отца по имени Махмуд, она приготовила для меня одно из обычных для меня блюд: двух- или трехдневный хлеб, размоченный в теплом молоке с медом и корицей.

– Я не хочу это снова есть, – сказала я. – Я это и так ем через день.

– Ты будешь есть то, что я даю, – ответила бабушка.

– Так почему ты всегда даешь мне этот хлеб с молоком? Родители присылают достаточно денег, чтобы мы могли позволить себе другую еду.

– Ты должна возблагодарить Аллаха за то, что у тебя есть хоть какая-то еда, маленький дьяволенок, – сказала она. – Вокруг так много бедных людей, которые были бы рады любой пище.

Бабушка и Махмуд были потрясены силой и точностью моих аргументов, если учесть, что мне было всего четыре года. Махмуд разразился смехом, услышав мой ответ:

– Ну, бабушка, если ты так переживаешь о бедных людях, у которых нет еды, почему тебе не пригласить их к нам и не отдать им это?

Бабушка очень ценила чистоту. У нас был душ, под которым мы мылись каждый день, но дважды в неделю она тащила меня в хаммам. Я ненавидела эти бани, где было темно и жарко, пахло мылом на оливковом масле, раздавались громкие голоса голых женщин, которые для меня звучали так, как будто они вопят. Работающие там женщины мыли меня горячей водой и мылом, чуть заживо не обдирая кожу. Бабушка говорила мне закрыть глаза и стоять тихо, но ощущалось это как пытка.

Летом в Мекнесе было очень жарко. В воздухе пахло пустыней. Когда шел дождь – а это случалось нечасто, – все открывали двери, чтобы капли летели в дома. Я танцевала под дождем, а бабушка кричала, чтобы я шла домой, пока не простудилась. «Но если дождик меня вымоет, то нам на этой неделе не надо будет идти в хаммам», – отвечала я ей.

Мама с папой понимали, что бабушка была бы счастлива, если бы меня оставили в Марокко, но через три года все-таки решили забрать меня в Германию. Для бабушки, которая надеялась, что я останусь с ней, это стало ударом.

Когда она говорила с моими родителями, я впервые увидела ее плачущей. Но она тоже понимала, что для меня пришло время снова жить вместе со своими родителями и сестрами.

Через три месяца отец приехал, чтобы забрать меня в Германию. Я до сих пор помню, как обнимала бабушку и дедушку, и все мы плакали. Они просили не забывать меня о том, откуда я. «Я поучусь там в школе и вернусь к вам, – говорила я им. – Обещаю, я никогда не забуду, кто мы такие. Никогда».

Вернувшись во Франкфурт, я познакомилась со своими сестрами. Стоял декабрь, и я впервые в жизни увидела снег. Я узнала, что самая старшая сестра, Фатима, которой было девять лет, страдала от поражения мозга из-за осложнений во время родов. Ей нужно было много дополнительной заботы, и она ходила в специальное учебное заведение. Ханнан была всего на год младше Фатимы, и мы быстро подружились.

Я очень скучала по бабушке и дедушке, и мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к родителям. Мама говорила по-арабски, но я с трудом понимала ее, когда она говорила не на дариже (марокканском диалекте), который мама знала, но говорила на нем с забавным акцентом. А еще был странный язык, на котором говорили все вокруг. Я ни слова не понимала по-немецки.

Однажды вечером я увидела, как Фатима и Ханнан чистят по одному своему ботинку и ставят их за порог нашей спальни. Они сказали мне, что я должна сделать то же самое, потому что придет «Николас». Я понятия не имела, о чем они говорят, и спросила, не друг ли это наших родителей. Я не знала, что в Германии в начале декабря, за несколько недель до Рождества, отмечают День святого Николаса. Девочки сказали мне, что Николас принесет шоколад, и если ботинок будет хорошо начищен, конфет будет больше.

Я тоже начала чистить свои ботинки, решив, что, если я начищу оба, Николас положит конфеты в каждый из них. Когда родители отправили нас спать, я все думала о Николасе, который придет с шоколадом. Я услышала какой-то шум, а потом – как родители гасят свет.

Я выбралась из постели, осторожно открыла дверь и посмотрела на свои ботинки. Один был пустым, а другой – полон шоколада и печенья. Я не могла поверить своим глазам: незнакомец в один вечер принес столько шоколада, сколько я не съела за почти три года в Марокко. В темноте я ела шоколад и печенье, пока ботинок почти не опустел. Тогда я подумала о своих сестрах. Я решила, что будет несправедливо, если они увидят, что их ботинки полны, а мой пуст, и они будут плохо обо мне думать. Поэтому я взяла шоколадки и печенье из каждого ботинка и переложила в свой.

На следующее утро, когда все встали и увидели, что Николас нам принес, мои сестры стали спрашивать, почему ботинки не полны доверху.

– Радуйтесь, что он вообще пришел, – сказала я. – Пока я была в Марокко, он все время обо мне забывал.

Родители рассмеялись.

– Лучше иди и умойся, а то у тебя весь рот в шоколаде, – сказала мама.

То, как мы каждый год соблюдали традицию с приходом святого Николаса, было одним из способов, с помощью которых родители пытались помочь нам вписаться в жизнь в Германии. Мама работала в церкви, и я ходила в христианский детский сад, а потом – в группу продленного дня в том же здании. Родители говорили нам, что у трех мировых монотеистических религий есть много общего. Были Адам и Ева, которых изгнали из рая, и эта история рассказывается не только в иудаизме и христианстве, но нашла отражение и в Коране, и в исламской традиции. Был Авраам, «родоначальник всех верящих», который упоминается в Коране, в Торе и в Библии. Был Иисус, который был пророком ислама, но почитается и христианами, поскольку они верят, что он был сыном Божьим. Был Моисей, пророк евреев, христиан и мусульман. Все три вероисповедания разделяют традиции поста, веру в единого Бога и важность священных писаний. Родителя объясняли, что как мусульмане мы чтим всех пророков, главное отличие состоит в том, что мы считаем Мухаммеда последним пророком Господа.

Наряду с мусульманскими праздниками мы праздновали Рождество. У нас была пластиковая елка, электрические лампочки – родители слишком боялись огня, чтобы поставить настоящую елку и украсить ее свечами, – и красиво завернутые подарки. Нас водили на рождественскую ярмарку, где мы катались на каруселях и ели традиционное печенье в форме сердца, жареные каштаны, которые очень любила мама, и соленый и сладкий попкорн. Потом мы обедали в «Макдоналдсе», «Бургер Кинге» или «Северном море», где заказывали рыбу с картошкой.

Мама работала в прачечной в церковной общине, где стирали белье для монашек. Монашка заведовала и моим детским садом, где среди воспитателей была злобная дама, которая читала нам сказки. «Видишь, у всех красавиц-принцесс были светлые волосы, а все злодейки были темноволосыми», – говорила она мне. Я была единственной темноволосой девочкой в классе, поэтому такие слова действительно меня задевали. «А разве у Белоснежки волосы были не черными?» – спрашивала я. Но мои аргументы мало что значили для учительницы, которая не упускала шанса шлепнуть меня, когда никто не видел, пока Ханнан не поймала ее за этим занятием и не велела ей прекратить.