Когда исчезает страх - Петр Капица

От нечего делать ребята придумывали всякие забавы, особенно с теми, кто рано ложился спать. Самым безобидным было «сделать гусара». Озорники выщипывали из одеял и старых курток слежавшуюся вату, зажигали ее и подносили к носу спящего. Тот, вдохнув едкий, удушливый дым, стонал, делал нелепые движения руками и, проснувшись под общий хохот, долго не мог понять, где он находится.

Самым неприятным было летать на «ковре-самолете». Первым это испытал Кирилл. Цакун, затаивший против него злобу, подговорил своих дружков выждать, когда он уснет, и устроить полет.

Кирилл не почувствовал, как четверо парней подняли с козел деревянный щит, на котором он спал, осторожно вынесли его в коридор и там по команде одновременно выпустили из рук…

Ему показалось, что рухнул дом. Он ошалело вскочил и заметался по коридору, натыкаясь на корчившихся от смеха ребят. У него так билось сердце, что он с трудом выговорил:

— Погоди, я… я тебя тоже подловлю!

— Может, сейчас стакнемся? — выпятив грудь, не без бахвальства предложил Цакун.

Они готовы были схватиться, но в это время с лестничной площадки послышалось:

— Ш-ш… Комендант!

Озорники разбежались, а Кирилл не успел убрать постель.

— Ты зачем ее вынес? — недоумевал комендант, подоспевший на шум.

— Клопов искал, кусаются здорово, — соврал Кирилл.

Больше он не стал жить с Цакуном и его компанией, а перебрался к своим однолеткам столярам, которые и ростом мало отличались от него. Этих ребят из шестой комнаты в общежитии звали «тихонями». Они никого не задевали, не откликались на прозвища, дружной четверкой ходили на работу, в кино и очень часто по вечерам запирались на ключ, с тем чтобы без помех допоздна читать приключенческие книги. Спокойные и незадиристые «тихони» Кириллу были по душе. Он быстро приноровился к их жизни и так же стал зачитываться книгами.

Однажды белобрысый и востроносый модельщик Евдокимов прибежал из библиотеки возбужденным.

— Ребята, в субботу настоящий бокс показывают, — сказал он.

— В кино? — поинтересовался Кирилл.

— Настоящий! — На афише написано: «Матч бокса на первенство города среди юношей второго и третьего разрядов». Два рубля вход.

Собрав деньги на билеты, ребята в субботу всей пятеркой пошли в клуб. Они первыми проникли в большой зал и захватили места поближе к сцене. Здесь все для них было ново: и квадрат ринга, огороженный толстыми канатами, и длинный судейский стол, и медный диск гонга.

Первыми дрались боксеры наилегчайшего веса — сухощавые, очень подвижные подростки. Кириллу думалось, что боксеры обязательно должны быть рослыми, широкоплечими детинами, с выпуклыми бицепсами, с каменными челюстями и бычьей шеей. А тут перед ним кружились голенастые и гибкие мальчишки. Они награждали друг друга тумаками и не злились. Один даже улыбался после крепких ударов.

Следя за мельканием черных перчаток, Кирилл возбужденно ерзал в кресле, а когда прозвучал гонг, извещавший о конце раунда, и боксеры, прекратив тузить друг друга, разошлись по углам, он с восхищением произнес:

— Эх, мне бы так!

‘ — А ты пойди вон к тому дядьке и попросись, — посоветовал Евдокимов, показывая на лысоватого человека, что-то шептавшего внимательно слушавшему боксеру. — Он у них главный.

1 Но как пойдешь к незнакомому человеку и скажёшь, что ты желаешь научиться боксировать? Еще, чего доброго, прогонит или засмеет. Кирилл, наверное, и думать бросил бы об этом, если бы не увидел боя боксеров в весе «пера»..

На ринг вышла какая-то нелепая пара. Один боксер был плотным, скуластым, с выпуклой, хорошо развитой грудью. А его противник выглядел тщедушным и нескладным пареньком: он был сутул, с покатыми плечами и жилистыми, тонкими руками. Казалось, что мускулистый одним мощным ударом вышибет из него дух и свалит на землю.

Но этого не произошло. Худощавый, несмотря на непрестанные атаки противника, не подпускал его к себе близко: он либо уклонялся, либо останавливал скуластого резко выставленной рукой. Здоровяк, наткнувшись на твердый кулак, недовольно встряхивал головой, отступал на два-три шажка и вновь кидался в атаку с таким видом, словно собирался протаранить худощавого. Но как-то так получалось, что его тяжелые кулаки не находили цели, и он, сделав промах, точно разъяренный бык, проносился мимо. Это вызывало оживление и смех в зале.

Кириллу страстно хотелось, чтобы произошло чудо и победил худощавый. «Если бы мне так уметь, — думал он, — я бы вызвал Цакуна на посмешище. Он, конечно, подмигнул бы своим: «Смотрите, мол, как я двумя оплеухами успокою хвастунишку». И, развернувшись, вскинул бы кулак, а я — в сторону. Он раз — и мимо. Мордастый хочет ударить сверху, а я — нырк под руку и — р-раз!»

Кирилл так размечтался, что не заметил, как кончился первый раунд.

— Кто побеждает? — спросил он у Евдокимова.

— Не понять, — ответил тот. — Тощий здорово увиливает, но попадется.

Во втором раунде здоровяк беспрестанно нападал, стремясь загнать худощавого в угол. Но это ему не удавалось, противник ускользал, да не просто — всякий раз норовил ударить по раскрытой груди или в голову.

Чувствовалось, что худощавый ведет бой умней и расчетливей соперника, бьет лишь наверняка, когда уверен, что промаха не будет.

К концу второго раунда тело мускулистого боксера покрылось красными пятнами и стало лосниться от пота. В перерыве он полулежал в углу, раскинув руки на канатах, и грудь его высоко вздымалась. А худощавый был сухим и, казалось, ничуть не устал, он даже не полоскал водой рот.

В третьем раунде свершилось чудо, которого ждал Кирилл. Чувствовалось, что мускулистый боксер очень устал: часто промахивался, терял равновесие и не бил, а толкался кулаками. Чтобы хоть немного отдохнуть от учащавшихся назойливых тычков худощавого, перешедшего от обороны к наступлению, он то и дело повисал на нем.

— Брек… Разойдись! — требовал судья и разводил боксеров в стороны.

Лишь несколько минут назад казалось, что этот парень измолотит противника, а теперь он сам едва передвигал ноги и шатался. «Так и Цакуну будет, — думал Кирилл, — когда я научусь боксу. Но возьмут ли меня?»

В перерыве, ничего не сказав ребятам, он пробрался к раздевалке спортсменов. В коридоре ему попался худощавый боксер, видимо, вышедший из душевой, — в халате, с полотенцем на шее.

Кирилл не удержался и, подбежав к нему, с жаром сказал:

— Здорово ты его! Нашим ребятам понравилось.

Видя, какими восхищенными, горящими глазами парнишка глядит на него, боксер спросил:

— За меня болел?

— Еще бы! Нам всем хотелось, чтобы тому досталось. Пусть не фасонит!

— Правильно, с задавалами всегда так поступают. В следующий раз умнее будет. Ну, а сам ты боксируешь?

— Нет, хотел к вам проситься, да боюсь — не примут… рост у меня неважный, шея тонкая и с мускулатурой плохо.

— Мускулатура — дело наживное. И расти еще будешь, — уверил его боксер. — Главное — не струсить! Хочешь, я за тебя похлопочу? Только, чур, не подводить! Как бы трудно ни было — держись!

— Не подведу, честное ленинское, — пообещал Кирилл.

— Сегодня говорить с нашим дядей Володей бесполезно, лучше приходи во вторник в клуб водников к семи часам. Спроси в секции бокса Чулина. Это я. Понял?

— Ясно. Приду, — пообещал Кирилл.

После перерыва дрались боксеры средних и тяжелых весов. Они были менее подвижны, но более грозны: чувствовалось, что увесистые удары сотрясают партнеров, сбивают им дыхание.

В этот вечер ребятам довелось увидеть нокаут, о котором они лишь читали в книгах.

Рослые тяжеловесы, неуклюже передвигаясь по рингу, так били один другого, что гул тяжелых ударов разносился по залу. Вдруг один из боксеров закачался от сильного удара и рухнул на пол. Лежа, он еще продолжал работать руками.

— В шоке, — определил знаток, сидевший впереди. — Чистейший нокаут.

Судья, отослав противника в угол, медленно взмахивая рукой, стал отсчитывать секунды:

— Раз… два… три… четыре…

Боксер заворочался, но подняться в течение десяти секунд не сумел.

Судья подошел к победителю и вскинул вверх его кулак.

Этот бой встревожил Кирилла: «Значит, бывают такие удары, что не поднимешься? Вот почему некоторые не идут заниматься боксом».

— А бывает так, чтоб на ринге убили? — спросил Кирилл у сидевшего впереди знатока.

— Бывает, — ответил тот. — Особенно за границей, где за деньги дерутся.

«Все равно пойду, — решил Кирилл. — Если струшу — лучше не жить».

Во вторник он с утра волновался: «Идти, не идти?» На всякий случай надел новые трусы, полосатую футболку и завернул в газету прорезиненные тапочки.

На работе он так был рассеян, что дважды промазал молотком по зубилу и раскровенил себе палец.