Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Марочкин Владимир Владимирович

Выступление каждой новой группы проходило в виде конкурса и оценивалось по десятибалльной системе. Жюри состояло из шести человек, поэтому максимальное число баллов, которое могла получить группа, равнялось шестидесяти. Продюсер Юрий Айзеншпис, который входил в экспертный совет клуба, рассказывал, что его группа «Сокол» получила за своё выступление 59,5 балла, но были и такие группы, что едва-едва набирали по 20, а то и по 10 баллов…

После прослушивания вновь принятых групп выступала какая-нибудь известная команда. Сейшен заканчивался совместным джемом. Очевидцы с восхищением вспоминают, как на первом же концерте после летних каникул 1967 года музыканты групп «Орфей» и «Скифы» «в ноль» сыграли песни из только что вышедшего в свет нового битловского альбома «Sgt Peppers Lonely Hearts Club Band».

КМ – это обычная стеклянная столовая, из которой сделали молодёжный клуб, и руководство кафе заботилось в первую очередь о выполнении плана по продаже напитков и закусок, нежели о качестве мероприятий. Своей аппаратуры в клубе не было. Всю аппаратуру привозили с собой группы, которые выступали в тот день.

«И джазисты туда возили свою аппаратуру, и мы возили, – вспоминает музыкант популярной в 1960-х годах группы „Аргонавты” Георгий Седов. – Каждый вёз свою аппаратуру потому, что вся она была самопальной, и из чужой аппаратуры никто не смог бы извлечь ни одного звука. А свою аппаратуру ты знал досконально, то есть знал, что на такой-то песне такую-то ручку надо повернуть на три крутки в одну сторону, а на другой – передвинуть на два деления в другую сторону, а без этого ничего не выходило.

Поэтому это было святое: тот, кто выступал в КМ, перед концертом ехал на репетиционную базу, договаривался с грузовиком или с автобусом, привозил аппаратуру, выгружал, а после концерта снова грузил и отвозил обратно. Разумеется, всю аппаратуру мы таскали на себе, сами всё разматывали и подключали. Но самое обидное: когда уже отыгрывали все группы и публика расходилась по домам, нам ещё предстояло всю аппаратуру в обратной последовательности сматывать, таскать вниз, ловить машину, грузить и везти на базу…»

Юрий Ермаков

Желающих выступить в КМ было хоть отбавляй. Гитарист «Аргонавтов» Владимир Силантьев рассказывает, как в бит-клубе впервые появился юный Александр Градский: «Я помню, что Градский у нас вызвал резкий протест. Мы играли в „Молодёжном” после того, как вернулись из летнего лагеря на Волге, и были в хорошей форме. В перерыве ко мне подходит охранник и спрашивает:

– Там один малый прорывается. Какой-то Градский. Пустить?

– Что ещё за Градский?

Охранник описал его.

– Нет, – говорю. – Не знаю я такого. Не пускай.

Потом, уже ближе к концу выступления люди с улицы начали как-то просачиваться в КМ, прорвался и он. Никто его не знал тогда: какой-то пацан, школьник.

Он вырвался на сцену, когда у нас был перекур:

– Пустите меня! Дайте мне гитару! Вы все тут петь не умеете! Я покажу вам, как надо петь!

– Школьник пришёл! – рассмеялся я. – Ну, дайте пацану гитару!

И стал он петь „The House Of The Rising Sun”, причём орал как резаный. Сегодня-то он поёт, а тогда просто орал…»

КМ просуществовал чуть больше года и был закрыт в начале осени 1968-го, после чехословацких событий. Те музыканты, для которых выступление в КМ стало даром судьбы, вспоминают о первом советском бит-клубе с чувством благоговения. Но Юрий Ермаков, лидер популярной в 1960-х годах группы «Сокол», настроен скептически: «Что такое КМ? Это – сто с небольшим человек, не более. Причём там в основном сидели свои же ребята-музыканты. Ну, может, запустят с улицы ещё 20–30 человек. Кого мы там можем разложить своими песнями? Поскольку у „Сокола” тогда началась активная концертная жизнь, КМ по большому счёту стал нам уже не нужен. Мы туда приходили, если Юра Айзеншпис говорил: „Ребята, надо сыграть!” Надо так надо. Приехали – сыграли. Сложили инструменты – и ушли в „Пекин”, который находился неподалёку. В КМ лично я ничего не пил, потому что однажды выпил там холодного шампанского и заболел ангиной…»

В гостинице «Пекин» тогда подавали совершенно утилитарный набор: сыр, колбаса, ветчина, салатики, а на горячее могли принести, скажем, котлеты по-киевски. Тем не менее молодым музыкантам группы «Сокол» поужинать в «Пекине» было не по карману. Но после удачного концерта продюсер группы Юрий Айзеншпис открывал кошелёк и заказывал ужин: бутылку водки, бутылку шампанского, разнообразную закуску и горячее.

После ужина можно было подняться на пятнадцатый этаж, где затерялся небольшой бар. Случайные люди об этом баре ничего не знали, поэтому после концертов там собирались музыканты и всласть общались друг с другом. Этот бар ценился ещё и за то, что там стоял настоящий рояль, поэтому там можно было поиграть и поорать любимые песни.

Тот бар на пятнадцатом этаже гостиницы «Пекин» оставался популярен и в 1970-х годах. Желая прикоснуться к героическим 1960-м, сюда с удовольствием заглядывали и герои второй волны русского рока – музыканты групп «Машина Времени», «Второе Дыхание», «Удачное Приобретение».

…А можно было пойти в гостиницу «Москва». В баре на верхнем этаже подавали фирменный коктейль «Огни Москвы» (шампанское пополам с водкой), но музыканты туда поднимались редко, предпочитая сидеть в ресторане на первом этаже.

«Мы покупали бутылочку польской водки, например, „Выборову” или „Зубровку”, наливок там было много хороших, и стоили они всего лишь по три с чем-то рубля, – вспоминает Юрий Ермаков. – Мы брали какую-нибудь минимальную закусочку и подолгу сидели в „Москве”. На улице – снегопад, а мы – в „Москву”.

Здесь, в „Москве”, часто случались какие-то интересные встречи. Однажды заходим мы туда, а там за столиком сидит артист Борис Андреев, уже изрядно под мухой. Едва мы устроились за столиком и сделали заказ, как он подошёл к нам: „Ребята, нате вам червонец!” Тут же подлетела его жена: „Ребята, я возьму этот червонец!” – и убежала. Потом она чего-то долго говорила ему, объясняла, после чего он повернулся к нам: „Я думал, что вы немцы, а вы, оказывается, сволочи!” Видимо, мы были одеты как-то необычно, по-иностранному, и он решил сделать красивый жест: дать „немцам” от всей русской души червонец! Пейте, немцы, пейте! А оказалось, что мы не немцы, а свои же, советские!»

На улице Горького в угловом доме рядом с Концертным залом имени Чайковского жил академик советской живописи Александр Иванович Лактионов, автор хранящейся в Третьяковке знаменитой картины «Письмо с фронта». Его сын Сергей занимался фарцовкой пластинок. У Лактионовых была громадная семья, дети Александра Ивановича от первого брака – сын и дочь – жили в Голландии, они и снабжали Сергея самыми свежими пластинками.

У Сергея постоянно собиралась большая компания, состоявшая, разумеется, в основном из людей, фарцевавших «по-крупному». Среди завсегдатаев гостеприимной квартиры был, например, Додик, подпольный миллионер, который наводнил Москву пластинками индийской фирмы Dum Dum. Эта фирма выпускала по лицензии новейшие пластинки, которые в Англии занимали верхние строчки хит-парадов. Диски Клиффа Ричарда, The Shadows, Томми Стила попали в Москву именно стараниями Додика. То ли родственник какой-то у него в Индии работал, то ли его жена была как-то с этой фирмой связана, но только он гнал эти пластинки оттуда косяком, тем более что в Индии они были очень дешёвые, и при этом – очень неплохого качества.

Разговоры, которые велись за столом у Лактионовых, неизменно сводились к музыке: каждый стремился поведать друзьям, какую новую пластинку он достал и какую новую группу услышал. Время от времени в этой компании появлялись и музыканты группы «Сокол». Когда «Сокол» давал концерт, Ермаков или Айзеншпис обязательно объявляли: