Три креста - Григорий Александрович Шепелев

глазами и задержав их на Прялкиной. Та, сев в кресло рядом с Ларисой, вынула из кармана её халата пачку «Парламента» с зажигалкой и закурила, выпятив рот. Она была бесподобна. Тут зазвонил телефон, который стоял на столе около заведующего. Но принял звонок Александр Петрович.

– Да! – рявкнул он, вскочив и сняв трубку, – какого лешего? Это в гнойную! Хорошо, сейчас подойду.

– Бомжа привезли? – встревожилась Лена, которая исполняла обязанности одной из операционных сестёр во время дежурств Петровича.

– Наркомана! Живот себе исколол, чтоб заглушить боль от аппендицита. Видимо, там флегмона.

Взяв со стола свои сигареты, Петрович быстро ушёл. Ирина Евгеньевна сразу уселась на его место, очень довольная. Седоусый хирург всегда всё превращал в шутку, а ей сейчас было не до этого. Если бы улетучилась также Прялкина со своим развратным цинизмом, было бы вообще отлично. Но белокурая дылда даже не надевала туфли.

– Коньячку, Ирочка? – повторил своё предложение Гамаюнов. Поставив в угол гитару, он взял бутылку. Раскрыл коробку конфет, лежавшую на столе.

– Знаешь, чьи конфеты? Лазаря Лазаревича!

– Отстань, – в раздражении отмахнулась Ирочка, – вам, я вижу, очень здесь весело!

– Нам не весело, – возразила Прялкина, – нам тревожно! Виктор Васильевич от большой тревоги за нашу Ирочку вытащил из стола коньяк, который ему на днях подарил директор «Ашана». Ты представляешь, Ирочка, сколько стоит этот коньяк? Он стоит недорого по сравнению с коньяками, которые пила я, когда танцевала гораздо лучше, но этот милый напиток…

– Прялкину понесло! – вмешалась Лариса, – дайте ей в рыло, Виктор Васильевич! Если её не остановить, то Леночка снимет свои очочки, которые ей совсем не идут, и сослепу угодит в огромные неприятности.

Прялкина заржала, изящно пуская дым к потолку, а Леночка громко выругала Ларису матом. Та рассмеялась. Милый напиток их уровнял. Но его остатки Виктор Васильевич выпил единолично, так как их было только на одну рюмку. Потом сказал:

– Ну вас к чёрту, бабы! Дело серьёзное, даже очень. Ленка, ты можешь объяснить внятно, за каким хреном ты его потащила к этой Капустиной?

– Виктор Васильевич, вам коньяк пить нельзя! – заорала Ленка, – я вам сто раз объясняла, что под наркозом эта девчонка рассказывала про ад – так складно и красочно, что у Прялкиной скальпель из рук вываливался! Так, Прялкина?

– Очень складно и очень красочно, – подтвердила Прялкина, – только я и слушать не стала бы эту хрень, если бы она вдруг не назвала меня по фамилии – но не Прялкиной, а Ткачёвой! Эту фамилию я сменила ещё лет десять назад, а с этой Капустиной никогда прежде не встречалась. В субботу я спросила её: «Откуда ты знаешь мою прежнюю фамилию?» У неё глаза полезли на лоб: «Фамилию? Знаю? Я?» Короче, она наяву ни черта не знает, а во сне знает всё, и даже про ад. Должно быть, она меня там увидела через много лет, и я там была под старой фамилией. То есть, буду! Неудивительно – я под этой фамилией каждый день услаждалась всеми семью смертными грехами, кроме обжорства.

– Короче, всё друг с другом перемешалось, – вывела резюме Ирина Евгеньевна, – подвал с адом, прошлое с будущим, проституция с хирургией, ром – с коньяком. Гремучая смесь! Надо сменить тему. Виктор Васильевич, так куда Наташа с Дуняшей летом решили ехать – в Грецию или в Чехию?

Но идея переменить тему разговора не прокатила. Всем, включая и самого Виктора Васильевича, было глубоко наплевать, куда собираются его дочки – в Грецию, в Чехию или к чёрту на именины. Синие глаза Прялкиной хищно вспыхнули, как у кошки.

– При чём здесь ром? – холодно спросила она, погасив окурок.

– Ну, как – при чём, моя золотая? Разве конфеты, которыми вы закусывали коньяк, не с ромовым наполнением? Нет? С ликёрчиком?

– Прялкина ни одной конфеты не сожрала, – вступилась за Прялкину с большим жаром её подруга Лариса, – две операционщицы лично мне подтвердили насчёт фамилии! Они собственными ушами всё это слышали. Допускаю другое: Прялкина лет пятнадцать назад могла быть знакома с этой Капустиной, но забыла её совсем, а та на каком-то очень глубоком уровне подсознания под наркозом Прялкину вспомнила!

– Невозможно! – категорически замотала головой Прялкина, – у меня такая память на голоса, лица и фамилии, что подобное просто исключено!

На лице Ларисы выразилось сомнение.

– Леночка, продолжай, – сказал Гамаюнов, ставя под стол пустую бутылку. Строгая медсестра вновь затараторила:

– Я, короче, спросила эту Капустину, не была ли она в аду. Она удивилась, и мне пришлось объяснить, почему я спрашиваю. Тогда она вдруг засомневалась, взяла айфон и включила запись…

– Запись? – подняла бровь Ирина Евгеньевна, – что за запись?

– Когда она проваливалась в подвал, у неё в кармане лежал айфон, который записывал. Батарейка была уже на исходе, однако главное записалось. Это был голос, который что-то произносил в подвале – на ужасающем, странном и неизвестном мне языке. Капустина заявила, что это, возможно, дворник, однако я усомнилась и позвала Симоновича. Он, как только запись эту услышал, сразу скопытился! Представляете?

Лена обвела всех глазами. Тут телефон на столе опять зазвонил, и все разом вздрогнули. Заведующий взял трубку.

– Алло! Хорошо, Петрович. Я понял.

Положив трубку, он поглядел на Лену.

– Радость моя, через полчаса будь готова. Анестезиолог на этот раз не задержится.

– Ну, так вот, – продолжила медсестра, поморщившись от досады, что перебили, – он понял всё, что произносил этот голос. Понял, кому он принадлежит. И у него тут же произошёл инфаркт, хотя его сердце было вполне здоровым! Ведь так, Ирина Евгеньевна?

– У меня была мысль назначить ему электрокардиограмму, однако он отказался и настоял на скорейшей выписке, – осторожно ответила терапевт и быстро взглянула на Гамаюнова, потому что тот стукнул по столу пустой рюмкой. На самом деле, рюмка случайно выскользнула у него из пальцев, но это было всеми воспринято как требование внимания. Виктору Васильевичу сделалось неловко – вот, мол, все ждут от меня чего-то, а я молчу! И он произнёс, тут же встав со стула:

– Пойду я с ней пообщаюсь.

– Витя, ты пьян, – предостерегла Ирина Евгеньевна.

– Ну, и что? Разве я сказал, что сяду за штурвал «Боинга»? Я всего лишь сказал, что хочу несколько минут пообщаться с дамой. Вы здесь пока соберитесь. Я развезу вас всех по домам.

И Ирочка, и Лариса, и даже Прялкина с утончённой решительностью отвергли эту любезность. Лены она никоим образом не касалась, ей предстояло целые сутки дежурить. Не глядя ни на кого, Гамаюнов вышел из ординаторской.

Глава пятая

Кочерыжка

Виктору Васильевичу для того, чтобы выглядеть пьяным, требовалось не меньше бутылки сорокаградусного напитка, а он не выпил и половины. Поэтому Кочерыжка, увидев перед собой заведующего, ничего такого не заподозрила. Да и не до того ей было. Она уже целый час занималась серьёзным делом, а именно: попросив у двух