Лилюли - Ромен Роллан

Полишинель. Он не пойдет.

Лилюли. Пойдет!

Вербовщики. Пойдет! Рам-там!

Лилюли. И тебе, дружок, недолго еще гонять без привязи! До скорого свиданья! (Вербовщикам.) Ну, пошли! Рам-там-тарам! Придет он сам! Рам-там-тарам! Все будут там! Вот дайте срок! Пырнут их в бок! (Проходя с песней мимо Жано, тычет его двумя пальцами под ребра, шутливо грозит Полишинелю и со смехом убегает.)

Вербовщики подхватывают ее песенку, выделывая в такт резкие, причудливые движения.

Вербовщики. Пырнут их в бок, пырнут их в бок и выпустят багровый сок! (Удаляются.)

Пока еще слышны их голоса, Полишинель, повиснув, как обезьяна, на ветке, и Жано, опершись на лопату, растерянно переглядываются. Затем Полишинель спрыгивает с дерева. Жано втыкает лопату в землю, и опять оба обмениваются взглядами: Полишинель — потирая себе нос, Жано — почесывая зад. Наконец Жано пожимает плечами и снова принимается за лопату, а Полишинель хлопает себя по ляжке и выделывает лихое антраша.

Полишинель. Рам-трам-тарам! Увидим там! Авось дадим им по рукам! Рам-там-тарам, тарам-там-там!

Слышен гул приближающейся толпы. Все тянут гнусавыми голосами какой-то однообразный, размеренный напев, отчеканивая слова, только две последние фразы выкрикивают резко и энергично.

Толпа (каждый держит перед собой маленькое изображение святого). Святые угодники, молите бога о нас! Святой Сульпиций, святой Пропиций, — святой Эварист, святой Эгоист, — святой Севастьян, святой Фридолин, — святой Зефирин, святой Веньямин, — Пантелеймон, Наполеон, — святой Дагобер, святой Робеспьер, — святая Республика и святейшая Публика, — святой Король, святой Кайзер, святые Пушки, — святая Мошна и святые Полушки, — святой Елей, святой Разум и святой Бей всех разом, — святой Роман и святой Обман, — святой Антоний и святой Свиноний, — святой Авраам и святой Я сам, — святая Глупость, святая Шлюха и святой Сытое брюхо, — святой Люби меня, а не моих ближних, и все мне давай, а им ни крошки лишней, — ибо ты мой, а не чужой, — и не затем я тебя взял, поил, кормил и опекал, — подбеливал и пыль стирал, чтоб ты соседям помогал! Я тебе, а ты мне, про это есть и в Писании — бог тому подаст, кто богу дал заранее... Ты мой святой, мой пес цепной, значит, службу свою исполняй, меня храни, а других кусай! — Святые угодники, молите бога о нас! Ну! Молись хорошенько, кому говорю! Даром, что ли, я тебе ладан курю!..

Появляется Господь бог, переодетый арабским купцом с переброшенным через плечо ворохом восточных тканей. За ним идет Истина, в наряде цыганки, полосатом, как костюм Арлекина; она толкает перед собой детскую колясочку.

Господь бог. А вот божки, божки! Кому божков? Очень хорошие, самые модные, для всех и на все годные! От ожогов и зубной боли, мужского бессилия и детских колик, при покражах, и при родах, и для успеха в судебных делах, чтоб не подгорало кушанье и не дымила печь, и чтобы, кого вам надобно, в тюрьму упечь, и даже могут оказать покровительство против дурного правительства! Божки, божки! У кого еще нет, спешите приобрести! Время сейчас, знаете, какое, не мешает на всякий случай боженьку иметь под рукою. Есть на все цены и на все вкусы, для дам специально — мяконькие, надушенные — тончайший букет! — надевать прямо на тело, под корсет. Есть в виде чернильниц, пресс-папье, вставок и для галстука вызолоченных булавок... Очень дешево! Семейным уступка! Пять франков пара, три — штука! Товар исключительного изящества... Пожалуйте, пожалуйте, ваше сиятельство! Только для вас согласен отдать за два девяносто пять!

Полишинель. А скажи мне, продавец финтифлюшек, ты, наверно, здорово на этом наживаешься?

Господь бог (скромно). Ах, сударь, перебиваюсь кое-как.

Полишинель. А не боишься, что могут у тебя из-за этой торговли выйти неприятности?

Господь бог. А с кем, собственно, позвольте спросить? У меня все документы в исправности. Я человек порядка и почитаю правительство, — все правительства, какие существуют. Мой принцип, сударь, быть всегда в хороших отношениях с теми, кто силен. Кто б они ни были, они прекрасны, они добры, они... сильны. Этим все сказано. Бывает, правда, что они сменяются, но тогда и я меняюсь, одновременно с ними, а иногда и на четверть часа раньше. Нет, меня на этом не подловишь! И я всегда, сударь, всегда с теми, кто держит в руках дубинку.

Полишинель. Ну, куманек, выходит, ты поудачливей меня. Я чаще всего оказываюсь среди тех, кого дубасят.

Господь бог. Что делать, сын мой, у дубинки два конца — так, стало быть, должны быть те и эти.

Полишинель. А что, если б нам поменяться?

Господь бог. Нет, нет. Обязан каждый оставаться на своем посту.

Полишинель. Ну хорошо. Положим. Что ты в ладу с сильными мира сего, раз ты им платишь, это мне понятно. Деньги всё могут. Но вот старик... Он-то как на это смотрит?

Господь бог. Старик? Какой старик?

Полишинель (указывая на небо). Ну, тот, что наверху. Отец небесный. Не боишься его гнева? Ты ведь его конкурент, продавец амулетов, — вдруг он возьмет да и прихлопнет тебя за это!

Господь бог начинает смеяться.

Полишинель. Чему смеешься?

Господь бог закашлялся от смеха. Полишинель хлопает его по спине.

Полишинель. Ну будет, будет...

Господь бог (успокоившись, очень вежливо). Простите, сударь... (Одну за другой снимает с плеча восточные ткани и весьма бесцеремонно, но по-прежнему с изысканной вежливостью наваливает их на плечи ошеломленного Полишинеля.) Не откажите в любезности... Сейчас... минутку...

Полишинель. Но... но... позвольте... (Стоит, ничего не понимая, навьюченный, как осел.)

Господь бог, освободившись от своей ноши, невозмутимо продолжает разоблачаться — снимает с себя кафтан арабского купца, чалму и прочее.

Полишинель. Что за шутки!

Господь бог предстает теперь в своем традиционном обличье — с аккуратно расчесанными и подвитыми длинными кудрями, с холеной бородой, в белом халате до пят, на котором спереди вышито золотое солнце, а сзади луна. Доканчивает свой туалет перед зеркалом, которое ему подставляет Истина, потом, загородив рот ладонью, конфиденциально говорит на ухо Полишинелю.

Господь бог. Отец небесный, сударь (показывая на себя), это я.

Полишинель (в полном недоумении). Что, что?

Господь бог (подмигивая ему). Господь бог, к вашим услугам.

Полишинель. Что за бес!

Господь бог (не брезгающий при случае плохим каламбуром). Не бес, сударь, именно не бес, а с небес. Так сказать, из высших.

Полишинель (в крайнем смущении, отвешивая поклоны). Простите, ваша святость... Ради бога... Я было с вами запросто... Худший мой враг — язык!..

Господь бог (снисходительно). Неважно, сын мой. Я привык.

Полишинель. Но этот костюм...

Господь бог (самодовольно). А что, правда, я был ловко загримирован? (Указывая на Истину.) Это вот она ведает моим гардеробом. Разрешите... (Представляя их друг другу.) Мой сын, Полишинель. Моя... скажем, подруга —Чирридичикилья. (Полишинелю, заметив, что тот не разобрал имени.) Иначе сказать — Истина. А кличка ей за то дана, что ласточкой по временам кричит она.

Полишинель (кланяясь). Простите, мадемуазель... или мадам... но, судя по платью, я думал, вы мне несколько сродни... Как бы сказать, из арлекинской братии...

Истина. И вы не ошиблись, куманек. Арлекин — мой кузен. Я, как и он, одета в радугу.

Полишинель. Прелестный наряд и очень вам к лицу. Но смею ли надеяться... Может быть, и мне доведется увидеть вас такой, как, знаете, там на краю колодца, одетой в... наготу?

Истина. Тссс! (Показывает на Господа бога, занятого укладкой своих пожитков в колясочку). Этого нельзя! Никому. Только ему одному. Он очень ревнив! Когда-то он разыгрывал царя Кандавла, но потом закаялся. С тех пор все драгоценности запирает на ключ. Но если очень захочешь, то, говорят, и через стену перескочишь. Скажу вам, мой кузен, не тратя слов зря: коль нет ключей...

Полишинель. ...есть слесаря.

Истина (указывая на приближающегося Господа бога). Тише!

Господь бог (тоном отеческого благоволения, но с подозрительным взглядом). Ну как, дети мои? Вы что-то очень быстро познакомились...

Полишинель (трогая рукой платье Истины). Любуюсь, ваша святость, этой великолепной материей. Какие переливы!