Волчий лог - Валерий Голев

«Во здорово, эх… было б у меня ружьё, – подумал Ванька. – Двух я точно сбил бы, мать потушила б их в печке, с картошкой», – размечтался он. В животе у Ваньки забурчало от голода. Он подошёл, пнул ногой копёшку, из-под неё с писком выскочили две полёвки. Он хотел было прижать одну мышь ботинком, но она шустро проскочила сквозь высохшую траву и шмыгнула в нору. Внутри ржаная солома уже подгнила, но сверху копёшка была сухой. Ванька плюхнулся спиной на солому и растянулся на ней, подложив руки под голову. Вверху, над ним, над полем, над всей землёй, было бескрайнее голубое небо, и если бы не облака, медленно плывущие по небу, было бы страшно думать, насколько оно бескрайнее. Ветер со степи доносил горьковатый запах шелковистой полыни и тонкий, нежный аромат высохшего на летнем солнце дикого шафрана. Осенняя, засыпающая степь имеет свой несравненный, незабываемый аромат. От копёшки попахивало гнилой соломой и мышами. Ванька закрыл глаза и хотел было вздремнуть, но каждый раз, как он закрывал глаза, перед ним возникал образ потягивающейся Варьки. Его бросало в жар, кровь приливала к голове, всё тело охватывало непонятное волнение, он встал и пошёл искать норы сусликов, просто так, чтоб отвлечься и убить время.

Быстро темнело, солнце опускалось за горизонт. Над полем беззвучно, как тень, пролетел домовой сыч. Ванька нашёл четыре сурчины.

«Завтра надо захватить ведро, – подумал он. – Зараз четырёх ужо отлил бы», – Ванька вспомнил, как они с Володькой летом отливали сусликов. За день по семь, когда и по десять. Володька лил из ведра потихоньку воду, а он держал у сурчины наготове растопыренную кисть руки. Как только мокрая рыжая голова суслика, отплёвываясь и чихая, высовывалась из норы, он хватал его за горло и быстро сворачивал ему шею. Сусликов складывали в холщовую сумку. Потом менялись – Володька хватал, а Ванька лил. За водой, правда, приходилось далеко бегать, летом в полях её трудно найти, только в больших мочажинах, по глубоким ярам, а так бы ещё больше налавливали. Один суслик за лето съедает около пуда зерна, к тому же это основной переносчик таких страшных для человека болезней, как бубонная чума, туляремия, бруцеллёз. Ребята тушки сусликов сдавали учётчику-бригадиру, он записывал, сколько, потом матерям начислялись трудодни за уничтоженных вредителей. Десяток сусликов – половина трудодня. Они за лето по два мешка отрубей заработали, каждый на свою семью. Матери были очень довольны. Послышался рокот трактора, Ванька пошёл навстречу. На потемневшем поле трактора почти не было видно, но Кузьмич включил единственную фару, которая тряслась на каждой кочке, и казалось, что он специально мигает. Володька спрыгнул на ходу, Кузьмич подъехал к краю поля и стал разворачиваться. Ванька выхватил из Володькиных рук чистик и, догнав плуг, запрыгнул на седло. Кузьмич, видевший это, довольный, улыбнулся и прибавил газу. При развороте плуга надо было обязательно спрыгивать. Трактор, разворачиваясь, дёргал и задирал плуг, он сильно кренился, усидеть на нём было невозможно, можно было свалиться под нож. Ребята всегда спрыгивали с плуга при развороте. Работать чистиком, очищать отвал плуга от земли и травы приходилось не часто. Это поле было почти без сорняков, а стерня ото ржи очень короткая и не цеплялась за отвал.

Совсем стемнело. Из лога потянуло прохладой. Ванька поёжился и, трясясь на сидушке, чтобы согреться, стал вспоминать жаркое лето. Он вспомнил, как они купались на реке. В жаркие дни после полудня мальчишки и девчонки, освободившись от домашних дел, ну там, воды принести, навоз убрать, постирать, полы помыть, травы нарвать поросёнку, сено ворошить, да мало ли дел в деревне, собирались у речки, на обрывистом берегу. В этом месте на реке был перекат, сразу за ним глубоченная яма, на дне которой били ключи. Под обрывом край ямы уходил резко вниз в глубину метров на пять, в глиняной отвесной стене которого было много рачьих нор. Мальчишки, ныряя, лазили руками в норы, доставали оттуда колючих чёрно-зелёных раков, а иногда, если повезёт, залёгшего на днёвку холодного, скользкого налима. Дальше по течению, за ивняком, появлялся песчаный берег и становилось мельче. Там купались девчонки да бабы. В общем, к обрыву приходили все, кто умел плавать и не умел, девчонки и мальчишки, но купались каждый на своём месте, купальник в то время был роскошью, купались голиком. Так вот, в один из таких жарких дней Володька и Ванька с другими ребятами купались на яме. Вдруг кто-то крикнул:

– Девчонки идут!

Ребята, у кого были трусы, натянули их, у кого не было, попрыгали в воду. Через огороды по стёжке к речке шли девчонки. Впереди шла Варька Кузьмича с подружкой Наташкой, за ними одноклассницы ребят, а дальше мал мала меньше. Они весело о чём-то болтали, в руках у них были полевые цветы: ромашки, алтайский колокольчик, клевер, рябчик русский, василёк, бурачок. Некоторые на ходу плели венки, примеряя их на свои маленькие русые головки. Когда они подошли к обрыву, ребята стали играть в догонялки в воде. Они плавали друг за другом, ныряли под воду, кто был в трусах, выскакивали из воды, забегали на обрыв и прыгали с него. Кто бомбочкой, кто рыбкой. Каждому хотелось произвести впечатление на девчонок, тем более что среди них были те, которые им очень нравились. У Ваньки и Володьки тоже были подружки, и они тоже пришли. Валька и Ирка, в красивых венках на головах, стояли чуть в стороне и о чём-то шептались и хихикали. У Ваньки трусы были тёмно-синего цвета, ситцевые, по колено, и он, не стесняясь, выскакивал из воды и прыгал с обрыва рыбкой, широко раздвигая ноги под водой, чтоб не потерять свои модные трусы. У Володьки трусов не было, и он из воды не выходил. Ваньке стало обидно за друга, и он шепнул Володьке:

– Давай козёлика покажем.

– Давай, – обрадовался Володька, и они оба нырнули. Под водой Ванька спустил трусы, прижал колени к животу и всплыл кверху попой. Даже под водой Ванька услышал девчачий визг. Когда он вынырнул, он увидел рядом с собой белую, не загоревшую Володькину задницу. Ванька засмеялся и чуть не нахлебался воды. Володька вынырнул и тоже расхохотался. На берегу стояли только взрослые, Варька и Наташка, Варька держала за руку свою младшую сестрёнку.

– Дураки, – ухмыльнувшись, сказала Варька, и они с Наташкой, перешёптываясь и хихикая, не спеша пошли на своё место купаться.

Ваньку здорово тряхнуло, он очнулся, трактор тянул плуг на подъём и оттого рычал зло и натужно. Ванька огляделся, они приближались к Волчьему логу. Вечерняя заря уже совсем потухла, и наступила тёмная осенняя ночь. Ему стало не по себе. По телу побежали мурашки от страха, увеличенные холодом. Ванька с силой вглядывался в темноту, и ему казалось, что там, в логу, за бурьяном, горели волчьи глаза, двигались какие-то тени, слышались непонятные звуки, он хотел остановиться, свернуть, но трактор неумолимо тащил его к Волчьему логу. Его охватил жуткий страх, и он спрыгнул с сидушки. Оказавшись на земле, он стоял какое-то время в оцепенении, потом медленно сел на корточки. Трактор всё удалялся и удалялся, становилось тише. Ванька смотрел в сторону лога, волчьих глаз он не видел, но ему слышались шаги в траве, какие-то вздохи, чьё-то пыхтение. Страх не уходил, и он лёг в межу, чтобы стать, как ему казалось, невидимым. От распаханной земли шёл сильный запах, этот запах живой земли усиливал волнение и возбуждал внутри непонятные, неведомые для мальчишки чувства, и он же напомнил ему о смерти. Так же пахло землёй от выкопанной могилы на погосте, когда летом хоронили деда Михаила, и он же мельком напомнил ему запах весны, начало всему живому в степи. Воистину, из земли вышли, в землю и уйдём, вспомнил Ванька слова из святого Писания. Странный запах, запах начала и конца. Стало не по себе, внутри всё как-то сжалось и заныло. Ванька перевернулся на спину и стал смотреть на звёзды.

Звёзд было много, они мигали бело-жёлтым светом, хорошо был виден и млечный путь. В этой бесконечной массе звёзд Ванька быстро нашёл Большую Медведицу, отсчитав пять расстояний по направлению края ковша, как научил его Степан Сибиряк, показал пальцем на Полярную звезду, в хвосте Малой, и, опустив руку до линии горизонта, тихо прошептал: «Там север». Ванька приподнялся из межи и, определив, где юго-запад, подумал: «Там деревня, там дом». В животе опять забурчало от голода. Ванька снова стал вспоминать тёплое довоенное лето, когда он с другими ребятами, сидя на берегу, наблюдали, как дубовской дядя Коля Тишаков с сыном Федькой подпиливали дубовые сваи у самого дна под водой, оставшиеся от старой мельницы. Немного посидев в тенёчке ивового куста на берегу реки в одних трусах и докурив козью ножку, дядя Коля вставал и, произнеся «Ну… пошли», брал в руку большую двуручную пилу, заходил в воду и тихо погружался без брызг, как заправский пластун. Федька же вскакивал с места и под весёлый хохот ребят нырял за ним почти плашмя, поднимая кучу брызг, как огромный сазан во время нереста. Дальше мальчишки, сидя на берегу, могли только представлять, что происходит там под водой, а здесь с берега они видели только всплывающие пузыри воздуха и желтоватые опилки, которые медленно относило течением вниз по реке. Минуты через две они оба выныривали, шумно отфыркивались и выходили греться на горячий песок. Так продолжалось до заката солнца. Спиленные тяжеленные дубовые сваи деревенские мужики верёвками выкатывали по дну из реки и, погрузив на телегу, увозили на колхозную базу. Там их распиливали на пеньки под углы новых срубов, мочёный дуб не гниёт лет триста. Тишаков дядя Коля теперь вместе с Ванькиным отцом воевал с немцами на фронте, сын его Фёдор погиб. Ещё в августе получили похоронку, в ней сообщалось, что погиб смертью храбрых где-то под Старой Руссой на Новгородчине. По Ванькиным щекам, смывая серую чернозёмную пыль, текли слёзы. Смахнув их тыльной стороной ладони, размазав этим по щекам грязь, он стал вспоминать Варьку, как она поливала младшей, и страх потихоньку улетучился.